Главное меню

Главная
Карта сайта
Наш форум

Библиотека

Старинные хроники и документы

Статьи

Статьи по истории и культуре Латвии

Примечание автора-составителя данного сайта: мы взяли на себя смелость редактирования хроники Генриха Латвийского в переводе С.А. Аннинского, который во многом уже устарел. С 1938 г., когда был издан перевод Аннинского, изменились некоторые правила передачи иноязычных названий в русском языке. Например, латинское Holme, которое Аннинский передавал как Гольмэ, ныне пишется просто Гольм. В квадратных скобках мы указали и современное географическое наименование Гольма – Саласпилс. Подобным образом мы поступили так со всеми остальными топонимами, удалив ныне режущее слух окончание «э» в наименованиях. Кроме того, Аннинский весьма вольно поступил с разбивкой текста хроники на абзацы, опустив при этом оригинальную нумерацию фрагментов и отдельные авторские подзаголовки. Мы были вынуждены, сверяясь с латинским оригиналом хроники, опубликованном в издании “Indriîa hronika” (Rîga., “Zinîtne” 1993), привести текст русского перевода в надлежащий порядок. Кроме того, были исправлены многочисленные опечатки, возникшие в результате сканирования текста. Для удобства поиска топонимы и имена основных исторических деятелей, упомянутых в хронике, выделены жирным шрифтом. В конце хроники добавлен литературный список основных переводов, изданий и рецензий хроники Генриха Латвийского.

Генрих Латвийский

Хроника Ливонии

Введение, перевод и комментарии С.А. Аннинского 2-е издание Издательство Академии Наук СССР, Москва - Ленинград, 1938 г. Шифр книги в Латвийской Академической библиотеке - В 9(003) Шифр книги в Латвийской Национальной библиотеке - В 9(Л)14 971

Рукописи, издания и переводы Хроники

Древнейшая Хроника Ливонии, так называемая Хроника Генриха Латыша, впервые появилась в печати в 1740 г.¹

Издана она была Иоганном Даниэлем Грубером но рукописи XVI в., найденной им в Ганновере. Через семь лет после груберова издания аренсбургский [Курессааре] ректор Иоганн Готфрид Арндт напечатал перевод Хроники с латинского языка на немецкий. В 1853 г. во 2-м томе Scriptores rerum Livonicarum А. Ганзен еще раз напечатал Хронику по тексту Грубера со своим немецким переводом, но при этом впервые разделил Хронику на главы, установил правильное понимание ее хронологии и датировку событий, запутанные Грубером, а в своем введении к изданию положил начало научному исследованию Хроники.

После открытия Августом Беловским в 1862 г. старейшей и единственной пергаменной рукописи Хроники в библиотеке графов Замойских в Варшаве, предприняты были новый немецкий перевод Эд. Пабстом² и новое критическое издание Хроники Вильгельмом Арндтом.³

Как Э. Пабст, так и В. Арндт, в особенности же последний, привлекли к своей работе, кроме кодекса Замойских, все известные и доступные им рукописи Хроники, каковых у В. Арндта было девять.

Издание, построенное В. Арндтом на весьма солидном основании, оказалось для своего времени образцовым, однако, ни у В. Арндта, ни в дополняющих его изысканиях Г. Бергхольца рукописная традиция Хроники не была исследована до конца. Исчерпывающе и окончательно сделано это лишь недавно в специальной работе Л. Арбузова,⁴ что позволило ему внести немало поправок в текст В. Арндта, в большинстве являющихся теперь обязательными для всякого нового издателя Хроники, принятых и в издании Академии Наук СССР, выходящем одновременно с настоящей книгой.

Что касается переводов Хроники, то о трех немецких мы уже упоминали. Из них доныне сохраняет свое значение перевод Э. Пабста не только потому, что сделан по более правильному тексту и снабжен хорошими топографическими примечаниями, но и по качеству самой передачи латинского оригинала.

На русский язык Хроника переводилась дважды: отдельные отрывки из XXV, XXVI и XXVII глав, необходимые для работы академика Куника по хронологии битвы при Калке, были даны им по-русски в Ученых Записках Академии Наук за 1854 г. в разделе исторических материалов и разысканий. Полный же перевод Хроники, принадлежащий Е.В. Чешихину-Ветринскому, напечатан (без указания имени переводчика) в «Сборнике материалов и статей по истории Прибалтийского края», т. I (Рига, 1876, на обложке 1877), стр. 65-285.⁵

В настоящее время он представляет большую редкость, о чем, впрочем, жалеть не приходится. Этот перевод сделан не с латинского оригинала, а с немецкого перевода Э. Пабста и полон различных недостатков. Свой немецкий оригинал Чешихин не всегда понимал, как следует, а иной раз и вовсе его не понимал, путая нарицательные имена с собственными,⁶ и нередко извращая смысл.⁷ Отдельные места, слова и фразы Пабста переводчик иногда неизвестно почему совершенно опускает и, наоборот, кое-где вставляет словечко (не всегда безобидное) от себя. Наконец, опечатками всякого рода текст Чешихина положительно кишит.⁸

Наш перевод является, таким образом, первым полным русским переводом Хроники, сделанным по латинскому подлиннику.

Комментарий

1 Origines Livoniae sacrae et civilis seu Chronicon Livonicum vetus, continens res gestas trium primorum episcoporum. Francofurti et Lipsiae, 1740. Из двух экземпляров, бывших в нашем распоряжении, особенно интересен экземпляр библиотеки Академии Наук СССР с собственноручной надписью Грубера, подносящего книгу императрице Анне Иоанновне.

2 Henrichs von Lettland Livlandische Chronik, ein getreuer Bericht, wie das Christenthum und die deutsche Herrschaft sich im Lande der Liven, Letten u. Ehsten Bahn gebrochen. Nach Handschriften mit vielfacher Berichtigung d. ublichen Textes aus d. Lateinischen ubersetzt u. erlautert Eduard Pabst. Reval, 1867.

3 Monumenta Germaniae Historica, Scriptorum XXIII, 1874, стр. 231-332. То же в серии Scriptores rerum Germanicarum in usum schol., 1874.

4 Die Handschriftliche Ueberlieferung des "Chronicon Livoniae" Heinrichs von Lettland в Acta Universit. Latviensis, 15, Riga, 1926 и XVI, ibid., 1927.

5 До того частями печатался в газете «Рижский Вестник» за 1873 г.

6 Характерны такие ошибки: в X.9 (гл. X, § 9 Хроники) - у Пабста: "Denselben Daniel schickte der Bischof mit seinem Drosten Gevehard und Armbrustern" (т.е. Гевегарда с арбалетчиками), у Чешихина (о. с., стр. 113); "Этого самого Даниэля послал епископ со своими воеводами Гевегардом и Армбрустером» (!); в XXX. 2 (в конце) - у Пабста: "wider der Osilier Toben" (т.е. «против ярости эзельцев»), у Чешихина: "против озилийца Тобена» (!).

7 Так, важное место в ХХV.3, в рассказе о заговоре рижан «против короля датского и всех своих противников» передано у Чешихина с грубейшей ошибкой: намек на меченосцев вовсе устранен; рижане выступают будто бы «против короля датского, как против общего их противника» (о.с., стр. 244); еще хуже обстоит дело и XXVI.13: вместо того, чтобы меченосцам просить рижан о помощи (как читается в Хронике и у Пабста), у Чешихина (о.с., стр. 254-255): «епископские мужи и все немцы просили их». Третий пример такой же «роковой» ошибки в самом опасном месте находим в XI.13, где говорится о компенсации, предоставляемой епископом меченосцам за земли, которые причитаются им по разделу, но уже ранее отданы другим. Тут основная фраза переведена так неясно, что допускает обратное понимание.

8 В «Рижском Вестнике» он содержит меньше опечаток.

Содержание Хроники

Хроника Генриха Латыша в рукописях состоит из четырех не делящихся на главы «книг», совершенно несоразмерных между собою по объему.

Первые две книги весьма кратки и представляют собою нечто вроде вступления. В них очень сжато излагается история появления и деятельности на Двине первых двух немецких епископов: Мейнарда, начавшего проповедь и крещение, построившего ливам два каменных замка и умершего в тот момент, когда дело его было близко к гибели; и Бертольда, впервые привлекшего военную силу в Ливонию, но почти сразу и погибшего в бою с ливами. Третья книга, в конце носящая заглавие «О Ливонии», значительно больше. Она охватывает первые 9,5 лет деятельности третьего епископа, Альберта (1199-1208), и в основном посвящена «обращению» или завоеванию области ливов. Наконец, вся остальная часть (т.е. две трети) Хроники составляет четвертую книгу - «Об Эстонии». Ее предмет - история покорения Эстонии до 29-го года епископства Альберта.

Эта неравномерность в структуре мало заметна для читателя, так как самим автором почти во всей Хронике очень определенно проведено деление по годам епископства, положенное (впервые А. Ганзеном) в основу нынешнего деления Хроники на 30 глав.

Как видно из уже сказанного, Хроника, будучи, с одной стороны, историей завоевания Прибалтики немцами, с другой является летописью деяний епископа Альберта.

Содержание ее в самом кратком очерке таково:¹ уже епископ Бертольд (1197-1198) пришел к убеждению, что одних проповедей для успеха колонизации недостаточно. Альберт (с 1199 г.) начинает прямо с набора военной силы для «обращения» Ливонии. Он добивается того, что папа и император приравнивают поход в Ливонию к крестовому походу в Палестину: крестоносцам обеспечивается охрана имущества и дается прощение грехов за год службы в епископских войсках in partibus infidelium в Прибалтике.

Высадившись на Двине, Альберт сразу же встречает вооруженное сопротивление, но преодолевает его постепенно закрепляется в области ливов. Каждые два года он отправляется в Германию и возвращается с новыми крестоносцами. Первые годы проходят главным образом в обороне от нападений ливов, куршей, литовцев, русских и в захвате двинских крепостей.

В то же время, для создания в Ливонии постоянной военной силы, епископ, помимо раздачи феодов своим рыцарям, решается на меру, впоследствии очень дорого стоившую ему. В 1202 г. он (точнее - его заместитель в то время) учреждает, с последующей санкцией папы, Орден «Братьев рыцарства христова», позднее известных под именем меченосцев.²

Подчинение Ордена епископу, с самого начала бывшее очень условным, со временем превратилось в фикцию, и вместо помощи Альберту Орден стал его соперником.

К 1208 г. земли ливов по нижнему течению Двины и южные леттские области были «просвещены словом проповеди и таинством крещения» или, проще говоря, покорены. Вслед за этим предстояло как-то посчитаться с давним подчинением восточных ливов русским - князьям Кукенойса [Кокнесе], Герцике [Ерсика], и сюзерену их, князю полоцкому. Первоначально епископ держится политики уступок, дружественных договоров, признания старых прав, но эта выжидательная тактика применяется им недолго. За нею следует период наступления. Заключается невыгодное, но, по-видимому, неизбежное для русских соглашение с Вячко, князем Кукенойса [Кокнесе], и половина замка Кукенойс [Кокнесе] переходит к немцам. Несмотря на это, вскоре немцы изменнически захватывают весь замок, как вражеский, и, хотя епископ возвращает его Вячко, и внешне старается компенсировать причиненный вред, князь, вообще, должно быть, не предвидя добра в делах с немцами, жестоко мстит и, бросив замок, уходит на Русь непримиримым врагом Риги.

Позднее почти то же происходит и с другим уделом Полоцка, с княжеством Герцике [Ерсика]. После предательского захвата и разграбления немцами его богатого города, князю Всеволоду предлагают мир и возвращение пленных (в том числе княгини), если он станет вассалом Риги. Не имея иного выхода, Всеволод соглашается и получает Герцике [Ерсика] в лен от епископа. Тем не менее, пять лет спустя, город снова дважды взят и дважды дотла разграблен рыцарями из Кукенойса [Кокнесе], после чего Всеволод (вероятно, как и Вячко, ушедший на Русь) надолго исчезает со страниц Хроники.

Крупнейший из русских владетелей, князь Владимир полоцкий, изображаемый в начале Хроники, как сюзерен ливов, тоже вынужден отступить: «по внушению божьему» он отказывается от ливской дани, которую ранее епископ Альберт не только признавал за ним, но даже сам готов был ему платить и платил за ливов.

Князь полоцкий остается врагом рижан. Дальше к северо-востоку чувствуется угроза со стороны Новгорода и Пскова, но пока вся средняя и нижняя Двина во власти немцев, с ливами и леттами покончено, и военные действия переносятся в Эстонию.

Однако, «внутреннее положение» ливонской колонии мало помалу настолько осложняется, что и самые завоевания становятся сомнительными.

Уже к 1207 г. обнаруживается серьезное недовольство Ордена своим положением в Ливонии. Люди, которых один из современников характеризует, как banniti de Saxonia pro sceleribus, авантюристы и искатели быстрого обогащения, меченосцы желали завоеваний, приобретений, добычи и видели крупнейшее препятствие своим успехам в автократической позиции епископа. Ему предъявляются и настойчиво повторяются требования выделить Ордену третью часть всех уже сделанных и будущий завоеваний, а когда Альберт даёт (вынужденное) согласие лишь на первую часть требуемого (треть уже завоеванных земель), Орден обращается к папе и начинает систематическую кампанию обвинений и клеветы против епископа, что сначала приводит к утверждению папой в 1210 г. фактически состоявшегося раздела завоеванной части Ливонии, но с предоставлением именно меченосцам права на дальнейшие самостоятельные завоевания, а позднее окончательно портит отношения Альберта с римской курией, вызывает ряд немилостивых папских актов против него и очень ослабляет позицию епископа в борьбе с Орденом.

В то же время среди покоренного населения назревает глубокое недовольство немецким режимом. «Права христианства» (iura christianitatis), связанные с крещением «язычников», для этих последних мало помалу выявились во всей обнаженности, как «права» - платить десятину, содержать христианских священников, ходить с немцами на войну, подвергаясь за это мести соседей, и безропотно терпеть притеснения меченосцев, с наибольшей бесцеремонностью обращавшихся с населением, захватывавших поля и борти леттов и др.

Альберт, которому нельзя отказать ни в дальновидности, ни в гибкости политики, очевидно, понимая напряженность положения, благоразумно, «с отеческой любовью» (говорит Хроника) облегчает «своим» ливам податное бремя - заменяет тяжкую десятину более легким оброком. У Ордена, наоборот, дело доходит до открытого конфликта: летты, доведенные до отчаяния притеснениями, готовятся к восстанию. Вмешательство епископа не помогает, к леттам присоединяются ливы, начинаются военные действия, причем направлены они уже не против отдельных обид и обидчиков, а против всей системы колониального гнета, против иноземной агрессии, равно неприемлемой, как в виде «благостной» церковности епископа, так и виде открытого насилия соперников его - меченосцев. Восстание подавлено, конкретные жалобы леттов частью удовлетворены третейским судом епископа, но настоящая причина восстания, разумеется, не устранена и не могла быть устранена.

Продолжаются между тем военные действия против литовцев и наступление на Эстонию. Эсты с большими силами осаждают Ригу, пытаясь отрезать ее от моря, но успеха не имеют. Немцы предпринимают по льду первый поход на Эзель [Сааремаа], делают нападения на Гариэн [Харью] и Виронию [Виру]. По мере продвижения их вглубь страны, крепнет сопротивление эстов, и усиливается противодействие русских. Главный двинский противник немцев, князь полоцкий Владимир, готовит поход на Ригу, и только неожиданная смерть (1216 г.) не дает ему довести дело до конца. Но на смену ему появляется еще более серьезный враг - «великий король новгородский», считающий эстов своими данниками. Первое же непосредственное столкновение с русскими (у Оденпе [Отепяя] в 1217 г.) приводит к поражению немцев, сдаче ими крепости и потере всех эстонских завоеваний. Это было тем более грозным симптомом для епископа рижского, что и «внутренние дела» шли очень не гладко.

Альберт со вновь им посвященным епископом Эстонии Теодорихом, побывав в 1215 г. в Риме на Латеранском соборе, несколько ослабил нажим со стороны меченосцев, но Орден, тем не менее, успел добиться от императора признания своих безусловных прав на новые завоевания, а когда епископ пытается мирно поделить с меченосцами Эстонию (XX. 2, 4), то уже не им, а ему предлагается всего одна треть, и то лишь на словах.

Испытывая, таким образом, величайшие затруднения и извне и внутри, Альберт вводит в политическую игру новую крупную силу, еще более осложняя тем свое положение. Он обращается за помощью к датскому королю Вальдемару II, вероятно, обещая ему в минуту опасности и какую-то более или менее значительную компенсацию. Очень скоро обнаруживается, что датчане рассматривают это соглашение, как подчинение всей «немецкой» Ливонии королю датскому, а на Эстонию смотрят прямо как на владение, уступленное им Альбертом. Когда эта точка зрения встречает сопротивление в Риге среди рыцарей епископа, среди купечества и меченосцев, король, подкупив Орден признанием только его прав на долю в Эстонии, принимает ряд карательных мер по отношению к епископу: не допускает в Эстонию вновь посвященного (за смертью Теодориха) епископа Германа, брата Альберта, запрещает подвластным Дании северно-германским портам отправлять корабли с крестоносцами в Ливонию, создает нечто вроде морской блокады Ливонии, так что самому Альберту лишь тайно удается переправиться в Германию. Жалобы его папе и императору (Фридриху II) оказываются бесплодны. Остается сдаться на милость Вальдемара и признать его требования, что Альберт и делает.

Дальнейшие события показывают, что и датчане одни не в силах справиться с сопротивлением эстов. Ища помощи рижан, архиепископ лундский обещает им отказ короля от претензий на Ливонию, но о прочих разногласиях умалчивает.

Двусмысленная, а временами явно изменническая роль меченосцев, союзников датчан, вызывает возникновение в Риге летом 1221 г. заговора с участием купечества, горожан, ливов и леттов. Заговорщики объединяются «против короля датского и всех своих противников», но в сущности именно против Ордена. Заговор открыт и подавлен меченосцами, но это «несогласие в стране» обессиливает и Орден, так как в поход, даже под предводительством магистра, идут теперь с меченосцами лишь немногие. Это поучительное зрелище не сразу оказывает действие. Новое соглашение с датчанами остается все таким же неудовлетворительным для епископа: ему отдают только духовные права, а сеньориальные, владельческие остаются за датчанами и меченосцами.

Тем не менее, немецкое миссионерство в Эстонии не прекращается, и уже к 1220 г. страна, по словам Хроники, вся окрещена.

Однако сопротивление населения далеко еще не сломлено и уже к 1222 г. вырастает в наибольшую опасность для немцев, перед которой все прочие бледнеют. Правда, русские походы 1218 и 1221 гг. не имеют серьезных последствий, как и нападения литовцев. После поражения при Калке русские даже заключают мир с Ригой. Появившийся было новый претендент на эстонское поморье - шведы гибнут в бою с эстами. С датчанами налицо «худой», но мир. Таким образом, положение немцев пока сравнительно спокойно.

Все резко меняется во второй половине 1222 г. Начинается великое эстонское восстание. Немецкая власть в стране сметена. Эсты в союзе с русскими грозят самому существованию завоевателей в Прибалтике. Епископ-дипломат с его лживой «мягкостью» и откровенные притеснители меченосцы сразу оказываются на краю гибели. Перед общей угрозой соперники примиряются.

Крайняя опасность и прямой ультиматум рижан заставляют Орден отказаться, наконец, от долголетнего сепаратизма и поневоле уступить епископу. По договору, заключенному в начале 1223 г., а окончательно оформленному в 1224 г., Эстония делится на три части, из коих одна достается епископу рижскому Альберту, другая - епископу эстонскому Герману и третья - Ордену.

Соединив все силы, немцы подавляют отчаянное сопротивление защитников свободной Эстонии. Эсты разбиты при Имере, замок Феллин [Вильянди] и крепость на р. Пале взяты. В том же 1223 г. русские, явившись на зов эстов с 20-тысячным войском, овладевают важнейшими крепостями Эстонии, Дорпатом [Тарту] и Оденпе [Отепяя], но затем, вместо удара на Ригу, уклоняются к Ревелю [Таллинн] и долго, но без пользы осаждают его.

В 1224 г. идет жестокая борьба вокруг Дорпата [Тарту], опорного пункта русских в Эстонии, где князем сидит Вячко. Падение Дорпата [Тарту] окончательно решает дело в пользу немцев. Эсты покоряются, и новые владетели Эстонии - два епископа и Орден - вступают в свои права, причем датская оппозиция оказывается очень ослабленной двухлетним сидением Вальдемара II в плену в Германии.

Следующий затем период относительного мира в Ливонии отмечен приездом папского легата, епископа Моденского Вильгельма, который должен, с одной стороны, информировать курию об общем положении дел во «вновь обращенной» и очень мало известной стране, а с другой - уладить остающиеся территориальные разногласия между датчанами и немцами и т. д. Легат объезжает земли леттов, ливов и эстов, спорные области, берет под власть Рима, решает ряд споров в Риге, налаживает канонические порядки и отправляется в обратный путь.

Этим, собственно (главой XXIX), и кончалась Хроника первоначально. Несколько позднее добавлена была еще одна глава (XXX) о завоевании о. Эзеля [Сааремаа]. Рассказом о крещении жителей Эзеля [Сааремаа] заключается Хроника.

Комментарий

1 В этом кратким очерке соотношение событий, их взаимная связь и причины даны не на клерикально-богословской схеме Генриха, а так, как они рисуются современному историку на основании анализа Хроники и ливонских актов XIII в.

2 Отличительным знаком меченосцев был красный меч под красным крестом, изображавшийся на белом орденском плаще.

Автор Хроники

Вопрос об авторе нашей Хроники представляет давнюю и частью доныне неразрешенную загадку. Рукописная традиция не сохранила его имени, как не сохранила и точного наименования его произведения. Единственным источником для разрешения вопроса является, таким образом, содержание Хроники, бесспорно дающее ряд указаний не только к характеристике писательских особенностей автора, его эрудиции и мировоззрения, но и к интересующему нас вопросу об имени его.

Сам автор нигде себя по имени не называет, но вообще не раз говорит о себе. Он ясно указывает, что был очевидцем и участником описываемых им событий. В XXIX. 9 он говорит: «Ничего здесь не прибавлено иного к тому, что почти всё мы видели своими глазами, а чего собственными глазами не видели, то узнали от видевших и участвовавших».

Что это вполне основательное заявление, видно и по красочности некоторых описаний и по наличию во многих местах Хроники таких деталей, какие могут быть известны лишь очевидцу. И, наконец, по особой, свойственной автору манере - неожиданно, посреди рассказа, идущего в третьем лице, переходить к изложению от первого лица («мы»), например, в ХIХ.5, ХХII.9, XXIII.7, XXIII.9 и др.

В отдельных случаях это «мы» не только свидетельствует о присутствии автора при описываемых событиях, но определяет и роль его, как их участника. Так, в ХХШ.7 читаем: «и тотчас мы окрестили его» (Кириавана), далее: «и когда мы уже должны были помазать его святым елеем...» Очевидно, автор был священнослужителем. Этого надо было бы ожидать и а priori, считаясь с культурно-бытовой обстановкой XIII в., это видно и по стилю Хроники, по характеру литературной эрудиции автора, по роду тем, особенно привлекающих его внимание.

О священниках в Хронике речь идет очень часто. Автор тщательно регистрирует даже мелкие факты их миссионерской деятельности в Ливонии и многих называет по именам. Естественно предполагать, что где-то в числе прочих он называет и себя: вероятнее всего, разумеется, там, где к имени священника относится наибольшее число индивидуально-биографических мелочей, неизвестных или даже неинтересных постороннему.

Исходя из этого, уже первый издатель Хроники, Иог. Дан. Грубер, а за ним А. Ганзен и Г. Гильдебранд,¹ путем внимательного анализа текста и сопоставления содержащихся в нем биографических показаний о разных священниках, пришли к убеждению, что автором Хроники был часто встречающийся там Генрих, названный в рассказе о нападении ливов на епископа рацебургского (ХVI.3) засеrdоз ipsius (епископа) et interpres Henricus de Lettis. Это определение принято почти всеми исследователями и действительно обладает наибольшей вероятностью, но, надо признать, основано лишь на косвенных доказательствах. Дело было бы совершенно ясно, если бы можно было отыскать в Хронике такое место, где отмечавшееся выше авторское «мы» находилось бы в достаточно ясной связи с именем Генриха, но такого места нет. А. Ганзен видел его в ХХIV.5, где автор, рассказывая о миссионерских путешествиях Петра Какевальде и Генриха имерского по Эстонии, и в частности - о крещении ими людей в деревне Кеттис, добавляет, что позднее датчане построили там церковь, «как и во многих других деревнях, нами крещенных». Мнение А. Ганзена было бы убедительно, и вопрос был бы решен, если бы слова а nobus («нами») можно было с полной уверенностью отнести только к Генриху и Петру, исключив более широкое понимание «немцы вообще»), которое Г. Гильдебранд, например, считал даже более правильным. Возможность сближения авторского «мы» с именем Генриха искали еще в ХIХ.5, где с такою яркостью (и часто в первом лице) говорится о трагическом положении кораблей епископа рацебургского в эзельской [Сааремаа] гавани. Дело, в том, что Нenricus de Ymera назван священником Филиппа рацебургского не в одном выше упомянутом месте ХVI.3 (1212 г.), но еще раз в ХVIII.З (1214 г.: «отпустив с ними своего священника, жившего близ Имеры»), а эта, хотя бы временная (1212-1214…), связь его с епископом позволяет предполагать, что одним из ближайших спутников Филиппа в путешествии 1215 г. был именно Генрих, откуда уже легко, основываясь и на других наблюдениях, вывести возможность его авторства в описании плавания и смерти епископа.

Это - одна линия косвенных доказательств. Другая остроумно намечена Г. Гильдебрандом в его вообще очень ценной работе о Хронике. Г. Гильдебранд указывает, что автор Хроники, часто подражающий библии, не раз говорит именно о Генрихе с той же подчеркнутой скромностью (без имени), с какою говорит о себе в третьем лице евангелист Иоанн. Ср., например, XI.7: «и закончив крещение в тех местах, воротился Алебранд назад. Другой же (Генрих - С. А.)…"; XXIV.5: «И пошел другой священник и срубил изображения и подобия богов…»; XXIX.7: «Петр же Какевальде с товарищем своим, другим священником...» (Генрихом - С. Л.), и так во многих местах.

Таким образом, по всем доныне сделанным наблюдениям отождествление автора Хроники с Генрихом имерским действительно оказывается единственным правдоподобным, но и в нем налицо известная доля гипотетичности, оставляющая сторонникам гиперкритики некоторую свободу для иных догадок, впрочем, надо признать, совершенно пока бесплодных.

По данным Хроники можно довольно точно проследить биографию Генриха - частью по именным упоминаниям, частью по наличию непоследовательного «мы» и по красочности изложения.

Прежде, однако, необходимо, хотя бы вкратце коснуться вопроса, представляющего давний предмет горячих споров - вопроса о национальности Генриха.

Со времени И.Д. Грубера существует мнение, что Генрих был уроженцем Ливонии, леттом, латвийцем по национальности. Более столетия это мнение господствовало нераздельно. Его держались Гадебуш, Ганзен, Ваттенбах и др. Мысль о немецком происхождении хрониста впервые высказана была П. Иорданом в 1858 г. и нашла сторонников в лице А. Энгельмана, Г. Гильдебранда и того же Ваттенбаха (во 2 изд. его Deutschlands Geschichtsquellen). В защиту позиций Грубера с обстоятельными доводами выступил В. Арндт во введении к новому изданию Хроники, а вслед за ним вернулись к «Генриху-латышу» Ваттенбах (в 3, 4 и 5 изд.), Э. Винкельманн и др., но в дальнейшем получило окончательный, по-видимому, перевес мнение Иордана. Уже в 1877 г. Л. Вейланд находил аргументацию В. Арндта неубедительной. Г. ф. Бреверн считал Генриха «fur einen echten Deutschen». К. Г. фон Сиверс несколько гиперболически утверждал даже, что автор Хроники вовсе не знал латвийского языка. Академик Э. Куник также не сомневался в правоте Иордана. К тому же роду принадлежит и компилятивная статья А. С. Лаппо-Данилевского, основанная на Иордане и Г. Гильдебранде.

Окончательное выражение получили взгляды Иордана - Куника в работах Ф. Кейсслера и Р. Гольтцманна, а последним пока отзвуком Грубера оказывается статья Н. Я. Киприановича, где автор полемизирует с Ф. Кейсслером и настаивает на латышском происхождении Генриха.

Напомним главные аргументы «леттской» и «немецкой» теорий.

Первая, груберова, имеет, в сущности, единственное основание. Она опирается на упоминавшееся уже, лишь однажды встречающееся в Хронике выражение Henricus de Lettis, толкуя его, как «Генрих из леттов» или «Генрих - летт (латыш)». Мотивируя это толкование, В. Арндт утверждал и доказывал аналогиями из других мест Хроники, что предлог de имеет в ней (в данном сочетании) только один смысл и означает именно происхождение откуда-либо, а не иную связь с местом, К этому главному аргументу сторонники Грубера добавляют еще два; побочных соображения. Во-первых, отмечается несомненная симпатия хрониста к леттам, не раз отчетливо проступающая и в его положительных характеристиках и в смягчении отрицательных фактов, касающихся леттов. Предполагается, что Генрих был не вполне беспристрастен в пользу своих земляков. Во вторых, чтобы объяснить высокую и неожиданную для летта XIII в. образованность автора Хроники, приводятся (из Хроники же) в пример другие прибалтийские уроженцы, попавшие в Германию, как заложники, или, может быть, как-либо иначе и получившие там образование.²

Противоположная «немецкая» точка зрения вкратце выражается в следующем.

1) Предлогу de, на основании Хроники, можно придавать и то значение, какое желательно И.Д. Груберу или В. Арндту. Но в то же время фразеология Генриха дает много примеров и обратного, т. е. таких примеров, где de без всяких колебаний надо перевести не «из такого-то рода», а «из такого-то места по службе, по жительству, по монашескому обету» и т.п. Таким образом, предполагаемой В. Арндтом обязательности в трактовке de Lettis нет.

2) Наоборот, поскольку в других наименованиях, какие дает себе автор Хроники, de говорит вовсе не о происхождении, а о служебной связи, правильнее и выражение de Lettis понимать, как «священник из области леттов».

3) Не раз, употребляя термины nos, nostri по отношению к рижанам, ливонцам, завоевателям, и большею частью не разделяя при этом немцев и их союзников леттов, автор Хроники, по крайней мере, в одном месте, с достаточной определенностью противопоставляет nos, т.е. немцев и себя, леттам. Это место впервые отмечено было Ф. Кейсслером в 1905 г., а затем, 30 лет спустя, вновь «открыто» Р. Гольтцманном. Находится оно в XXIII.9, в рассказе о битве при дер. Каретен в Эстонии, где в 1220 г. немцы с леттами нанесли эстам тяжелое поражение; «убитых (эстов - С. А.) осталось на месте боя около пятисот», да и еще множество других пало на полях, по дорогам и в иных местах. Из наших же пало двое и двое из леттов: брат Руссина [Русиньш] и брат Дривинальде [Друвиналдис] с Астигерве [Буртниеки] (летты - С. А.), молодой граф из рода епископа и один рыцарь герцога» (немцы - С. А.).

Ф. Кейсслер и Р. Гольтцманн считали приведенное место аргументом, решающим спор, прямым доказательством того, что хронист «sich selbst zu den Deutschen rechnet». Если, однако, даже не признать его вескости,³ преимущество в споре остается все же за «немецкой» теорией - не в силу положительной стороны ее аргументации, а исключительно по слабости основного упора "леттской" гипотезы: точный смысл de Lettis настолько сомнителен, что вывод, сделанный Грубером и его сторонниками кажется произвольным. В сущности, для возникновения самой мысли о латвийском происхождении хрониста достаточных оснований нет. Дискуссия о национальности Генриха, по своей длительности и остроте, представляет, бесспорно, любопытное явление в общей характеристике общественно-научных тенденций немецко-прибалтийской историографии, но, надо согласиться, не имеет серьезного значения для понимания Хроники. Как увидим ниже, немецкая ориентация автора не вызывает никаких сомнений и носит совершенно такой же оттенок, каким обладала бы ориентация des echten Deutschen. Поэтому, для критической оценки Хроники, строго говоря, безразлично, был ли Генрих немцем, для которого крещенные им летты стали ближе других «язычников», или леттом, который воспитан был в Германии, вырос в немецком католичестве и стал скорее немцем по культуре и мировоззрению, чем леттом.⁴

Не говоря о неясном доливонском периоде в жизни Генриха, биографию его рисуют следующими чертами.

Он родился, вероятно, в 1187 г., так как священником стал в 1208 г. (XI.7), а по действовавшему в то время церковному законодательству мог быть посвящен только по достижении 21 года. Шестнадцати лет от роду (1203) Генрих привезен был епископом Альбертом в Ливонию и здесь, как его scholaris, продолжал при дворе епископа образование, начатое в Германии.

Весной 1208 г. Генрих получил посвящение и, вместе со стариком Алебрандом, послан был на леттскую окраину на р. Имеру (Седа), где с тех пор и был долгое время приходским священником, участвуя, однако в общей жизни немецкой колонии, временами сопутствуя епископам в их предприятиях, бывая в Риге и в походах. Так, в том же 1208 г. Генрих, по поручению епископа, принимает участие в переговорах немцев и леттов с эстами (XII.6), а когда переговоры окончились неудачей, и началась война, он оказывается, вместе с людьми епископа и Бертольдом венденским [Цесис], в осажденном эстами леттском городке Беверине [Триката]; во время боя, стоя на стене укрепления, поет молитвы, удивляя эстов музыкальным аккомпанементом, а после победы получает от леттов долю в добыче, как «их собственный священник». В 1210 г. Генрих находится в Риге во время нападения куршей на город (XIV.5). В следующем году его приход на Имере жестоко разорен эстами, а церковь сожжена (XV.1). В 1212 г. Генрих сопровождает епископов Альберта рижского и Филиппа рацебургского в Торейду [Турайда], принимает участие, вероятно, как переводчик, в их переговорах с ливами и леттами, готовыми к восстанию из-за притеснения со стороны меченосцев, и личным вмешательством спасает епископа Филиппа от насилия ливов (XVI.3). К 1213 г. относится факт посылки Генрихом хлеба и других даров князю Владимиру псковскому, назначенному в тот округ на должность епископского судьи (XVI.7). В 1214 г. Генрих посылается епископом в Толову, чтобы окрестить местных леттов и, прежде всего, вождей их, сыновей Талибальда [Таливалдис], будто бы пожелавших перейти от греческого обряда (и подчинения Пскову) к католичеству (XIX. 3). Середину и конец 1215 г. Генрих проводит вне Ливонии. Он сопровождает Филиппа рацебургского, едущего в Рим на собор. В эзельской [Сааремаа] гавани путешественники подвергаются крайней опасности: эсты, завалив выход из гавани, пытаются сжечь корабли епископа, и только счастливая перемена ветра и находчивость епископского шкипера спасают немцев от гибели. По прибытии в Италию, епископ рацебургский умер в Вероне. Генрих, очевидно, был в это время при нем и присутствовал на его похоронах; затем отправился в Рим, где уже начались заседания собора, и присоединился к епископу Альберту, а весной 1216 г., вместе с последним, вернулся в Ливонию. В 1217 г. Генрих участвовал в походе на Гариэн [Харью], Ервен [Ерве] и Виронию [Виру] (XX.6). К этому же году относится начало его миссионерской деятельности в Эстонии. В следующем году его приход вновь разорен (русскими) и церковь на Имере опять сожжена (XXI 1.4). В 1219 г. он принимает участие в походе на ревельскую область [Таллинн] и на Виронию [Виру] и продолжает крещение побежденных (XXIII.7). В 1220 г. он находится при епископе Альберте, осаждающем семигалльскую крепость Мезотэн [Межотне] (XXII 1.8); вместе с ливонцами делает поход на Ервен [Ерве], присутствует при поражении эстов у дер. Каретен, (XXIII.9) и при разорении Гариэна [Харью] (XXIII.10). В том же 1220 г. Генрих вдвоем со священником Петром Какевальде успешно миссионерствует в северо-восточной части Угаунии (по обе стороны р. Эмбах), в Вайге и Виронии [Виру] (XXIV.2). Увидев, что в Виронии [Виру] и затем в Ервене [Ерве] их опередили датские миссионеры, Генрих отправляется в Ревель [Таллинн] с жалобой к архиепископу лундскому, но успеха не имеет (XXIV.5). Несколько позднее он вместе с другим священником, Теодорихом, отправился в Сакалу и крестил эстов у Нурмекунде, Вайги, оз. Вирциэрви и у р. Эмбах. В третий раз он ходил в Эстонию в 1221 г. и крестил народ в пограничных с Псковом местностях (XXVIII.7). В 1224 г. Генрих был при осаде и завоевании Дорпата [Тарту], в 1225 и 1226 гг., по-видимому, сопутствовал папскому легату при объезде Ливонии. Наконец, можно предполагать, что и о завоевании Эзеля [Сааремаа] в 1227 г. он рассказывает по личным впечатлениям.

Вот и все данные для биографии Генриха, какие имеются в Хронике.⁵

А. Ганзен считал, что Генрих умер вскоре после ее окончания, и, во всяком случае, - ранее епископа Альберта (1229), так как, строя свой рассказ, как историю деятельности Альберта, он, конечно, довел бы его до смерти епископа, если бы (как думает А. Ганзен) сам дожил.

Позднейшие исследователи расширили район своих поисков и вывели биографию Генриха далеко за пределы Хроники. Г. Беркхолц отождествил ее автора со священнником Генрихом, плебаном в Папендорфе (Heinriciis или Hinricus, plebanus de Papendorpe), основываясь на следующем. По актовым данным, примерно, в июле 1259 г. священник Генрих из Папендорфа дает под присягой показания о границах епископских и орденских владений в районе Буртниекского озера и р. Салис [Салаца]. Его спешат допросить, «так как он очень стар и слаб» (quia senex est valde let debilis), а показания его крайне важны: он, сказано в акте, присутствовал, как свидетель, в то время, когда производился раздел земель между епископом и Орденом, и даже сам, от имени епископа, выделил ордену его долю.

Фигура такого значения, выступающая в акте, «sozu-sagen als bischoflicher Landscheidungs-Kommissar» (Беркхолц), не могла быть упущена из виду автором Хроники, интересующимся даже мелочами в деятельности других ливонских священников, а так как в Хронике встречается всего один священник с именем Генриха - Henricus de Lettis, автор ее, то, очевидно, умозаключает Беркхолц, Папендорфский плебан 1259 г. и Henricus de Lettis тождественны.

Эта очень правдоподобная и ныне всеми принятая гипотеза позволяет протянуть нить биографии Генриха значительно дальше, чем делали это А. Ганзен и Г. Гильдебранд. Впрочем, кроме вышеупомянутого, документы дают еще лишь один факт из его жизни для времени после 1227 г. Оказывается, что плебан Папендорфский некоторое время (может быть, уже с 1226-27 г.) был приходским священником в эсто-ливской области Зонтагане [Сонтагена] (parocllia Sontakela) к северу от р. Салис [Салаца], где мирно занимался рыболовством с туземцами (вершей ловил миног в р. Orwaguge). В 1259 г. ему должно было быть не менее 72 лет, и если смерть его последовала вскоре, то «он, таким образом, пережил по крайней мере на 32 года тот момент, на каком закончил свою превосходную хронику» (Беркхолц).

Спрашивается, почему же он не продолжал писать. Г. Беркхолц отвечает на это иначе, чем А. Ганзен. У Генриха, думает он, вероятно, уже не было стимула для этого и не было поручения, как в то время, когда он впервые взялся за перо. Его покровитель, епископ Альберт, умер, а следующий за ним епископ Николай, человек тихий и кроткий, мог и не чувствовать нужды в собственном историографе, «предоставив человеку с дарованиями Генриха ловить миног».

В недавнее время Ф. Кeйсслер, основываясь на догадке Н. Буша, попытался внести еще одно существенное дополнение в биографию Генриха. Уже и ранее с недоумением отмечался тот факт, что, в отличие от других более или менее видных священников, Henricus de Lettis (sacerdos de Ymera и т. п.) вовсе не встречается в актах, современных событиям Хроники. Николай Буш в докладе Zur baltisclien Vorgeschichte, сделанном 18 июня 1912 г. на втором Балтийском историческом съезде в Ревеле [Таллинн], коснулся между прочим этого вопроса и впервые высказал предположение, что автора Хроники в актах начала XIII в. надо искать под именем Heinricus de Lon, который, возможно, был близким родственником епископа Альберта.

Догадка Н. Буша не вызвала возражений, а кое-кем была прямо принята. По мнению Ф. Кейсслера, специально занимавшегося ею, «ничто не противоречит допущению» что автором Хроники и был Генрих фон Лон, а все, что мы знаем о хронисте Генрихе и об упоминаемом в 1259 г. священнике того же имени, можно непосредственно отнести и к Генриху фон Лон».

Sacerdos Heinricus de Lon дважды упоминается в актах, и оба раза, как свидетель: 1) в акте епископа Альберта от 21 декабря 1210 г. (в монастыре Каппенберг в Вестфалии) о приёме конвента рижского собора в орден премонстрантов и 2) в недатированном акте (по-видимому, 1211 г.), которым епископы Бернард падерборнский, Изо верденский, Филипп рацебургский и Теодорих леальский, а также рижский настоятель Иоанн и аббат Дюнамюнде Бернард объявляют о состоявшемся соглашении Ордена с рижским епископом.

Наименование de Lon может иметь двойной смысл: а) из рода Lon (следовательно, знатного и династического происхождения) и б) из области Lon (простой смертный). Нижнесаксонский род фон Лон владел землями вблизи монастыря Каппенберг в Вестфалии, но в числе его представителей за первые шесть десятилетий XIII в. Westfalisches Urkundenbuch не указывает лица, в котором можно было бы видеть автора нашей Хроники. С другой стороны, принадлежность Генриха-хрониста к этому знатному роду не вероятна и потому, что знатность (ср. род епископа Альберта, Бернарда фон Липпе и др.), наверное, обеспечила бы ему более видное положение в Ливонии, чем роль приходского священника и странствующего миссионера на колониальной окраине.

Столь же мало правдоподобна и догадка о родстве Генриха с епископом Альбертом.⁶

Она основана, по-видимому, на отождествлении Генриха-хрониста с Heinricus capellanus, который значится в генеалогической таблице при Annales Stadenses, как сын Эрменгарды, сестры Алейдис (Алейдис - мать епископа Альберта). При таком отождествлении автор Хроники оказывается двоюродным братом князя-епископа ливонского, но само это отождествление совершенно произвольно и не может быть опорой гипотезы. Кроме того, оно опять таки находится в полном несоответствии с хорошо известной по Хронике карьерой Генриха имерского.

Таким образом, если еще и можно пытаться что-либо защищать в гипотезе Н. Буша, то только первую ее часть. Ей-то Ф. Кейсслер и старается найти подтверждение в Хронике, доказывая для этого, что Генрих действительно был с епископом в Германии в 1210 г., следовательно, мог быть и в числе свидетелей при акте в Каппенберге. Так как, однако, и доказательства звучат тут не менее условно, чем сама гипотеза, все построение Буша-Кейсслера остается в области догадок и для характеристики автора Хроники бесполезно.

Комментарий

1 Н. Нildebrand.Die Chronik Heinrichs von Lettland.Berlin, 1865, cтр. 5-6 и 162-165. 1865, стр. 5-10 и 102-109.

2 Иоанн из Вирланда и Филипп Литовец. Хроника: Х.7 и 15.9

3 Н. Я. Киприанович отводил доводы Ф. Кейсслера тем соображением, что поименованные тут убитыми летты принадлежали не к области епископа, а к орденским землям: поэтому, будто бы, они и не названы nostri. Это сомнительно, но существу и очень натянуто.

Тем не менее, ultima ratio Кейсслера - Гольтцманна все же не может быть признана неуязвимой. Цитированная фраза Хроники у обоих авторов приводится вне контекста и взятая таким образом выглядит действительно настолько недвусмысленно, что читателю остается лишь удивляться, как ни В. Арндт, ни другие ее не заметили. В общем же контексте фраза звучит несколько иначе и далеко не бесспорно. Противоположение "из наших же", по-видимому, относится (или в первой редакции относилось) вовсе не к леттам, а к эстам: "врагов пало до пятисот и более, из наших же - немцев двое и леттов двое". Буквально такой текст находим в первом издании у Грубера: Ex nostris autem ceciderunt duo Theutonici… Правда, издание Грубера несовершенно, а слово Theutonici в лучших: рукописях тут не встречается, но нельзя не признать, что конструктивно и логически данная фраза в издании Грубера кажется и правильнее и разумнее.

4 Ср. у К. Маркса о пруссах: «по приказу папы у них отнимали их детей, чтобы воспитывать из них «христианских янычар» и сохранять, как заложников». (Хронолог, выписки, «Большевик», № 24, 1936 г., стр. 54.

5 Уже А. Ганзен (о. с., стр. 17-18) выделил и систематизировал основные, а Г. Гильдебранд дополнил ссылки А. Ганзена еще рядом мест, где об участии Генриха в описываемых событиях можно судить по стилистическим особенностям изложения.

6 Правда выражена она была Н. Бушем очень условно.

Время написания Хроники. Источники ее.

Литературное оформление. Хронология

Автор Хроники, как мы видели, не принадлежал к числу монастырских летописцев, работавших в тишине и уединении, вдали от жизненных бурь. Наоборот, мы постоянно видим его в самой гуще событий, нередко их активным участником и еще чаще - очевидцем. Трудно предполагать, чтобы этот боец ecclesiae militantis, странствующий миссионер и военный проповедник, имел возможность написать свою Хронику ранее, чем утихли военные действия, наступило сравнительное умиротворение и пришли в ясность запутанные внешние и внутренние отношения в Ливонии, т.е. ранее 1225 г.

Между тем можно без колебаний утверждать, что объёмистая Хроника Ливонни писалась не по частям (что, может быть, еще и было бы представимо даже среди военных тревог), а составлена почти целиком сразу. Давно замечено, что автор, излагая события сравнительно раннего времени, нередко снабжает свой рассказ предвосхищающими ремарками о позднейшем. Так, уже в I.10, говоря о сотруднике епископа Мейнарда, Теодорихе (начало 80-х гг. XII в.), он упоминает о посвящении его впоследствии в епископы Эстонии (1211 г. -XV.4). В рассказе о первой осаде Феллина [Вильянди] (XV. 1-1211 г.) автор явно уже знает и о второй, бывшей двенадцать лет спустя (XXVII.2 - август 1223 г.),¹ а в прославлении богородицы в XXV.2 (в рассказе о 1221 г.) «предвидит» смерть князя Вячко при взятии Дорпата [Тарту] в сентябре 1224 г. и т.д. Таким образом, предположение, напрашивающееся a priori (1225 г.), находит определенные документальные основания: если не встретится возражений со стороны единства стиля и композиции,² мы можем утверждать, что главная часть Хроники написана не ранее конца 1225 г.

С другой стороны, совершенно очевидно, что глава XXIX первоначально была последней в хронике: она не только содержит в себе логический конец всего построения Генриха (общий мир, деятельность легата, подводящая всему итог, и отъезд его), но и формальное заключение с благодарностью богу и характеристикой целей Хроники. Эта глава не могла быть написана позднее апреля 1226 г., так как хронист, зная об отъезде легата (20-28 апреля 1226 г.), еще не знает о последовавшем затем долгом стоянии его кораблей в Дюнамюнде и о дальнейших важных событиях начала 1227 г.

Отсюда следует, как наиболее вероятное допущение, вывод, сделанный уже А. Ганзеном и Г. Гильдебрандом, что Хроника в большей части написана в 1225 г., конец ее XXIX главы - в первые месяцы 1226 г.,³ а гл. XXX, содержащая рассказ о завоевании и крещении Эзеля [Сааремаа], но не упоминающая о более поздних событиях, добавлена к Хронике в 1227. г.

Еще более правдоподобным становится это предположение, если учесть определенное практическое назначение, какое могла иметь Хроника. Прибытие легата в 1225 г. давало удобный случай представить римской курии через него подробную информацию о ходе дел и положении в Ливонии. Именно в 1225 г. Хроника могла быть заказана Генриху в виде такой информационной сводки.

Принимая весь этот расчет времени, нельзя не отметить, что ему до известной степени противоречит удивительное иногда обилие точных деталей (хронологических, географических и других), какими бывают насыщены рассказы Генриха. Нельзя поверить, чтобы такого рода данные и в таком богатстве приводились автором по памяти, хотя бы даже он и пользовался не только своими, а и чужими воспоминаниями. Вероятнее все-таки, как и думал Г. Гильдебранд, что кое-какие заметки для памяти делались автором-участником уже в момент события, а потом послужили ему материалом для его сочинения.

Переходя к общему вопросу об источниках Хроники, необходимо заранее учесть, что, при большом богатстве ее содержания, тематически она (намеренно) очень ограничена и не выходит за пределы конкретной истории Ливонии конца XII - начала ХIП в. При такой установке автор не нуждался ни в каких общеисторических источниках, вроде Орозия, Павла Диакона, Сигеберта и т. п., и действительно не пользовался ими.

По собственному заявлению хрониста, он писал лишь о том, что сам видел или что слышал от очевидцев.

Действительно, в разных местах Хроники встречаются ссылки на устные сообщения отдельных лиц. Так, о самоубийстве литвннок (IX.5) «рассказывал один священник, по имени Иоанн, бывший тогда в плену у литовцев»; о молодости Бернарда фон Липпе «сам он часто рассказывал» (XV.4); о мучительной смерти убитого эзельцами Фредерика из Целлы рассказали ливы, бывшие при этом (XVI II.8) и т. д. В других случаях, где автор не называет источника информации, имена его осведомителей можно с большой вероятностью вывести из самого контекста: описание поражения литовцев в 1208 г. (XI 1.2) и мало кому известные подробности бегства Вигберта (XIII.2) идут, наверное, от священника Даниила идумейского, как и известия о призраке в лесу Сидегунде [Сидгунда] (Х.14) или об осаде Гольма [Мартиньсала] полочанами в 1206 г. (Х.12). О разграблении Куббезеле [Кубеселе] в 1207 г. (XI.5) и осаде Леале в 1215 г. (XVI 11.7) Генрих мог знать от Иоганна Штрика. Разные детали из биографий Алебранда и Гартвига могли быть слышаны им от них самих.

Кроме этих устных источников и собственных заметок, Генрих, вероятно, пользовался и документальными данными, едва ли, впрочем, в больших размерах и часто. Он не раз упоминает папские буллы, но ни в одном случае не удается установить, имел ли он в руках самый акт или опирается лишь на известие о нем. С большей уверенностью можно говорить о знакомстве Генриха с договором 1210 г. и, особенно, с актом инфеодации Герцике [Ерсика], в котором Г. Гильдебранд находил текстуальную близость к Хронике (XI II.4), а также с заключительным актом Латеранского собора, откуда, надо думать, Генрих и почерпнул свои сведения о количественном и качественном составе участников собора.

Напрасно было бы, однако, особенно подчеркивать значение документальных источников Хроники. Г. Лаакманн вполне нрав, говоря, что для обширных и основательных архивных изысканий у Генриха не было времени, и если он иногда пользовался документами, то большею частью только случайно. Мы добавили бы к этому одно: у автора Хроники не было не только времени, но и достаточного материала для архивных изысканий. Архив епископии во время Альберта, наверное, был еще в зародыше, и обширные изыскания тут негде было производить.

Так обстоит дело с источниками Хроники по содержанию. Она оказывается совершенно оригинальным произведением, не имеет никаких заимствований из других авторов и даже по отношению к документальным источникам сохраняет почти полную независимость, в общем, однако, не противореча им ни в чем существенном.

Менее оригинальна форма Хроники, ее стиль и литературная внешность. Правда, и тут нельзя уловить влияния какого-либо индивидуального автора (за исключением мелочей, о чем см. ниже), но общий характер литературного оформления не представляет особого своеобразия на фоне эпохи.

Одной из составных частей стилистического наряда Хроники являются украшающие речь цитаты.

Трудно сказать, действительно ли Генрих читал древних или был знаком с ними только по каким-нибудь извлечениям, флорилегиям, школьным штудиям и т. п., но в Хронике, по крайней мере, в трех местах, отмечены прямые цитаты из Горация и Вергилия, а сверх того указывают и еше несколько выражений, сильно напоминающих то Овидия или Варрона, то Корнелия Непота. Даже если все это результат школьного обучения, а не собственного чтения, вне сомнения остается хорошее усвоение Генрихом и умелое применение этих образцов классического стиля.

Из средневековых писателей автор Хроники, по-видимому, знал Сульпиция Севера и папу Григория. Заимствования из Сульпиция находим в I.11, в словах, какими ливы уговаривают Мейнарда остаться с ними (ср. Snip. Sev. epist. III ad Bassulam); затем - в характеристике Филиппа рацебургского в XVII.1; наконец, в тех местах XXIX.9, где Генрих говорит о своем сочинении, уже А. Ганзен видел известное сходство с отдельными выражениями Сульпиция (в Vita b. Martini), хотя, с другой стороны, такое же сходство тут отмечается и с евангелистом Иоанном. Влияние папы Григория, одного из самых распространенных писателей средневековья, замечено Р. Гольтцманном в словах IX.9: sed quia sagitta previsa minus ferit, представляющих парафразу Minus enirn jacula feriunt, quo previdentur из Greg. Homiliac in Evang., II, 35. Другие места (отдельные выражения) из «Диалогов» Григория можно сближать c характеристикой Мейнарда в I.2.

Еще некоторые отдельные фразы в Хронике признаются заимствованиями. Так, упоминание о Сцилле и Харибде уже Грубер и Пабст сопоставляли с вошедшим в поcлoвицу:«Incidit in Scyllam cupiens vitare Charybdim».Эпитет богоматери в XXV.2: «que maris dicitur stella» Пабст сближал с объяснением имени Maria (Mirjam) в 7 книге Etymologiarum Исидора Севильского: «Maria (Mirjam) 11 illuminatrix sive stella maris». В. Арндт видел тут заимствование Venanti Fortunati carmina (III.5-MGH,Auct. ant., I V.I, 1881 г., стр. 385, n #1 IX, где сказано: «Ave, maris stella»), что вероятнее, хотя, конечно, еще не свидетельствует о непосредственном знакомстве Генриха с текстом Венанция, так как могло быть взято из бревиария. Возможно, наконец, что самый характер неточного в дате известия о взятии крестоносцами Дамьетты (XXIV.7), а также кое-какие черты в нередких у Генриха описаниях осады объясняются знакомством хрониста с некоторыми известиями о пятом крестовом походе, имевшими тогда очень широкое распространение.

Все эти немногочисленные цитаты, аналогии и сходства до известной степени характеризуют, конечно, литературный обиход Генриха, но главного в стилистической характеристике его объемистого произведения дать не могут, по незначительности их удельного веса в общей композиции.

Главное место здесь принадлежит библии. Заимствования из библии - сравнения, образы, положения, обороты речи и детали композиции постоянно встречаются у Генриха, а отдельные места Хроники целиком (и явно с умыслом) выдержаны в библейском тоне. Возьмем такие примеры, как характеристика Фолквина (XI II.2), утешение но поводу гибели убитых куршами (XIV. 1), описание битвы при Имере (XIV.8), проповедь Алебранда (XVI.4)» сравнения о рижской церкви (XXVI II.4), места, где говорится о печали Эстонии (XVI II.5), о следующих друг за другом вестниках (XXI 11.9), об изгнании судьи Годескалька [Готшалк] (XXV.2) и т. д.; ср. композицию в XV.1, XIX.5, XIX.6, XXIII.2, XXIV.3 и др.

Зависимость от библии столь же естественна для нашего автора, как и для всей его эпохи. Пользовался ли он непосредственно Вульгатой или частью черпал библейские элементы из бревиария, миссала и т. п., в конце концов, безразлично, так как библией и ее отражениями полон был круг чтения клирика и в школьные годы и в годы миссионерства, проповедничества, священства. В известной мере, вероятно, у всех грамотных людей XIII в., а у Генриха, разумеется, и в большей мере библия была составной частью личного мировоззрения, ее язык и стиль являлись уже не только предметом подражания, а и собственным языком клирика-литератора. Провести здесь границу между «своим» и «заимствованным» нелегко, да едва ли и нужно.

Сам Генрих называет свой стиль «простым, невысоким» (humili stylo). Его и вообще принято считать таким, а между тем это едва ли основательно. В автохарактеристике Генриха больше «скромности», чем правды. Простота Хроники, во-первых, не везде одинакова, во-вторых - далеко не безыскусственна и вовсе не элементарна. Если первые главы, небогатые фактами, изложенные несколько сухо и схематично, действительно отличаются простотой и со стороны стиля, то совершенно иначе выглядят последующие.

Чем дальше идет рассказ, чем ближе придвигаются описываемые события к автору, чем непосредственнее его связь с этими событиями, тем изложение становится подробнее, живописнее и литературно красочнее. Хроника развертывается перед нами, как произведение не наивного, малоопытного в словесности захолустного клирика, рядового миссионера-проповедника. Не только в цитатах и литературных реминисценциях, но во всей манере изложения, местами подчеркнуто-декоративной, наклонной к реторическому пафосу, а кое-где почти художественной, мы чувствуем автора-стилиста, иногда - недурного стилиста и умелого оратора.

Даже в наиболее простых по стилю разделах Хроники автор отчасти сохраняет присущие ему черты украшенной и отделанной речи. Он любит игру слов, в роде verbis поп verberibus (II.5), Riga rigat gentes (IV.5) и т. п.; особенно любопытно в этом роде место в XXIX.3: Letthis universis laete et cum laetitia laetani… doctrinam praedicavit… laetos eosdem quamplurimuin laetificavit. . . Иногда Генрих заботливо подбирает аллитерации (Fuitvirvitae venerabilis et venerandae canitiei - 1.2, panes et pannos - XXVII. 1) и украшающие синонимы. Не чужд он и иронии. Напомним фразу о Филиппе Швабском: «от обещаний никто богатым не бывает» (Х.17); замечание о полоцком диаконе Стефане "не первомученике" (Х.З); насмешливый ответ Владимира псковского Алебранду (XVI II.2); обмен колкостями между епископом Альбертом и архиепископом лундским (XXIV.2) и др.

Во второй части Хроники, особенно в последних главах, прозаическая речь не однажды разнообразится стихами, притом не чужими, цитируемыми, а собственными, принадлежащими Генриху, как бы подчеркивающими наиболее патетические моменты рассказа.

Мало того, самое построение прозаической речи местами обладает известной ритмичностью, очень напоминающей cursus наиболее парадных папских актов классического периода, что в соединении с библейской окраской стиля придает изложению Хроники почти торжественный характер.

Итак, литературная манера Хроники, не будучи вполне оригинальной, никак не может считаться примитивной и элементарной. Это, вне всякого сомнения, продукт культурного мастерства, а не дилетантская попытка новичка.

Не следует, однако, и преувеличивать стилистические достоинства Хроники. Характеризованные выше качества, ставящие се на почетное место среди других литературно-исторических памятников средневековья, сильно затеняются не менее значительными дефектами изложения. Все эти довольно разнообразные дефекты могут быть в обобщенном виде сведены к одному качеству, очень заметному при чтении Хроники в целом.

Мы имеем в виду повторяемость некоторых оборотов речи, фраз и целых описаний, нередко переходящую в шаблонность, лишенную собственного содержания.

Из отдельных выражений (часто в заключительной фразе) Генрих особенно любит «с радостью», «радостно», «радуясь», «обрадовались» и т. п. (например, IV.4; VI 1.1, 4; VI I I.I; IX.2, 10, 11; X.8, 10)⁴

Другая, очень часто встречающаяся «концовка» - о мученической или «христианской» смерти (Х.5, 7; XV.9; XVI1I.8; XXII.8; ХХ1П.4, 9, 11; XXIV.3; XXV.4; XXVI.7). Столь же стандартны формулы о благодарности богу, о «благословении господу, благословенному вовеки» и т. п.

Замечательно, что в некоторых случаях такой привычный шаблон просто противоречит смыслу: в XX.6 говорится о радости соглашающихся креститься (после поражения) гервенцев, а в XXI.2 эти радующиеся оказываются лютыми врагами немцев; в XXV. 1 епископ Альберт «радуется» по поводу соглашения с архиепископом лундским, не имея для этого решительно никаких оснований; в XVI.2 тот же епископ и Владимир, князь полоцкий, «радуются» заключенному договору, что не внушает никакого доверия читателю, так как для Владимира договор оказывается вынужденным.

Стандартные формулы выработались у Генриха для целых разделов повествования. Есть у него излюбленный шаблон внезапного нападения с последующим избиением застигнутых врасплох людей (XI.5; XIII.5; XIV. 10; XV.l, 2 (дважды), 7 (трижды); XVI.8; XVII.5; XVIII.5; XIX.8, 9; XX.2, 5; XXI.5 и т. п.). Свой шаблон имеют; предложения о сдаче и принятии крещения (XI.6; XIX.8; XX.6; XXI.5; XXIII.7, 9 и др.). Есть шаблон рассказа; о повторных нападениях (XXI II.5; XXVI. 12, 13 и др.), о разграблении области и избиении жителей (ХIII.6,7; XXI. 1), наконец, шаблон мотивировки при начале войны (Х.10; XI.5; XII.2, 6; XIII.4) и др.

Пользуясь этими повторяющимися формулами, можно построить некую общую схему повествования в стиле Генриха, хотя бы, например, о военных действиях, как делает это Г. Гильдебранд. Схема эта будет, примерно, такова. Вспомнив обо всех обидах, причиненных таким-то племенем (народом), обыкновенно около рождества, когда «снег покроет землю, а лед - воду», некто (немецкий вождь, сам епископ, кто-либо из союзных вождей) предлагает поход против этого племени (народа). Собирается сильное войско из немцев, леттов и ливов, причем первые составляют ядро, а главнейшие из них упоминаются по именам, летты же и ливы чаще всего выступают безличной подсобной массой. Войско двигается в поход и идет день и ночь с возможной быстротой, чтобы застать «врагов» врасплох. Если это удается, войско сразу рассыпается отрядами по области, начинает избивать и грабить население; в противном случае то же самое делается после того, как разбиты «вражеские» силы. Всех мужчин обыкновенно убивают, женщин, детей и скот угоняют с собой, деньги, вещи и всякое имущество забирают, а дома сжигают. Затем в условленном пункте вновь сходятся вместе все отряды, и производится дележ добычи. Если население достаточно терроризовано, (например, при вторичном или третьем нападении), приходят его старейшины с просьбой о мире и получают стандартный ответ: «Если вы примете истинного миротворца Христа и согласитесь креститься, мы дадим вам мир и обещаем дружбу». После этого - либо производится крещение, и войско, «благословляя бога, с радостью» возвращается, либо, если побежденные не желают вступить «на путь спасения», их истребляют и, опять-таки «возблагодарив бога» за покорение «язычников», уходят до нового нападения.

Таким же образом нетрудно наметить схему для описания осады, для описания крещения людей миссионерами и т. п.

Многое в этой однотонности может быть объяснено однообразием тактики, фактически применявшейся героями Хроники; с другой стороны, во многих случаях стереотипная схема описания оживляется и индивидуализируется в Хронике расцветкой конкретными деталями; многое, наконец, оставаясь шаблонным, теряется и становится мало заметным в большом объёме книги. Но, как бы то ни было, нельзя отрицать, что Генрих, боявшийся «навеять скуку на читателей» (XXIX.9), при всем богатстве и разнообразии своего сочинения не вполне свободен от упрека в утомляющей читателя шаблонности многих описаний.

Двойственно звучит суждение относительно языка Хроники. По оценке Г. Гильдебранда, Генрих не является в этом отношении «ни хорошим, ни дурным исключением в ряду своих современников, а ближе всех подходит к Арнольду Любекскому: пишет бегло, но не всегда правильно». Эта оценка едва ли может вызвать возражения, не требует и особых добавлений, если не предпринимать (пока не сделанного) специального филологического анализа.

Выше характеризованные стилистические достоинства Хроники сами по себе заставляют предполагать у автора хорошее знание латинского языка. Действительно, Генрих владеет им легко и свободно. Разумеется, это далеко не Цицерон, не Ливий и не бл. Августин, но на общем фоне средневековья - все же хороший латинист серьезной школы, т. е. такой же школы, примерно, из какой выходили нотарии и секретари крупнейших епископских канцелярий и даже папские.

В латинской метрике Генрих слаб и в стихах его больше старания, чем умения. Правда, он пользуется классическим гекзаметром, а не облегченными на современный лад средневековыми песенными размерами, но его гекзаметр полон метрических ошибок, а в пентаметре - половинки рифмуются (леонннский стих). При всем том, самая наклонность писать стихами указывает на известную свободу в пользовании языком.

Особенностью (но не дефектом) лексики Генриха является наличие в ней туземных слов, эстонских и леттских в подлинной диалектической форме (watmal, maia, malewa, maga magamas, magetac и т. п.), и слов немецких в латинизированной форме (erkerius, planca).⁵

В общем же, повторяем, качество языка нельзя признать особенно слабым местом Хроники, скорее наоборот.

Одной из интереснейших сторон Хроники является ее хронология, не только по тщательности, с какой относится к ней автор, и по высокой ценности ее вообще, но и по тем спорам, какие она вызывала, а частью вызывает и сейчас.

За исключением двух первых, вступительных, глав, весь рассказ в Хронике ведется по годам епископства Альберта.⁶

Рядом с ними встречаются обозначения «года от воплощения»,⁷ ссылки на события мировой известности (солнечное затмение, Латеранский собор, взятие Дамьетты и т. д.) и множество дат менее самостоятельного значения или менее определенных («на пасхе», «после крещения», «в великом посту», «в воскресенье, когда поют «Радуйся»», «в том же году» и т.п.). Летосчисление по годам епископства составляет основу всей хронологии Генриха. Очень важно поэтому точно установить исходный пункт его - точную дату посвящения Альберта. Но тут и возникает затруднение. Кроме Хроники, этой даты нет нигде в источниках. В самой Хронике (III.I) сказано: «В год господень 1198 достопочтенный Альберт, каноник бременский, был посвящен в епископы», но когда И.Д. Грубер bona fide взял в основу счета этот 1198 г. и соответственно датировал всю Хронику, то в результате - и в ней самой и при сравнении ее показаний с иными вполне проверенными датами, обнаружилось множество самых странных хронологических разногласий. В течение ста лет, до появления издания А. Ганзена, к этому относились, как к нередкому в средневековой хронографии факту, приписывая «неточности» и «ошибки» автору Хроники.

К совершенно иному выводу пришел А. Ганзен в своем замечательном по тщательности исследовании: виновником путаницы оказался не автор Хроники, а издатель ее. Ганзен выверил все даты Генриха, сопоставил их со вполне достоверными хронологическими показаниями других источников и установил два важных факта: во-первых, то, что в ошибочной датировке Грубера есть своя закономерность: все его сомнительные даты отстают от нормы на год; во вторых, что посвящение епископа Альберта могло произойти только весной.⁸

Комбинация этих двух положений и привела к разгадке. Ошибка Грубера заключалась в том, что он применил к Хронике нынешнее летосчисление, начинающее год с 1 января, тогда как в течение всего средневековья оно не только не пользовалось преобладанием, но, наоборот, применялось сравнительно редко. Автор Хроники, как и большинство средневековых писателей, нотариев и канцелярий (на Западе), начинал «год от воплощения» не с 1 января, а с 25 марта, со дня благовещения («мариинский» или «благовещенский» год), причем, по наиболее распространенной манере, этот благовещенский год отставал от нашего на 2 месяца и 24 дня (флорентийский счет). Таким образом, если епископ Альберт получил посвящение в феврале или начале марта 1199 г. (по нашему), то в Хронике, вместо 1199, и должен был стоять 1198 г.

Открытие А. Ганзена, встреченное общим признанием, разъяснило почти все хронологические недоумения у Генриха и позволило заново датировать Хронику, но надо признать, что и после того кое-какие неточности в Хронике остались неоправданными. Сюда относятся прямые ошибки в датах, касающихся территориально отдаленных событий, (битва при Калке отнесена к 1222 г., вместо 1223 г.; взятие Дамьетты крестоносцами 5 ноября 1211 г. упомянуто в ряду событий 1221 г.); случаи хронологической контаминации (в рассказе о предъявлении меченосцами первого требования о разделе земель смешаны события 1207, 1210 и 1212 гг.); нередкие случаи нарушения границ между двумя соседними епископскими годами (события следующего года, ради удобства композиции, рассказываются в конце предыдущего, и наоборот).

Все это, впрочем, очень редкие исключения, вообще же хронологическая точность Генриха, после исследования А. Ганзена, по заслугам пользуется весьма высокой оценкой.⁹

Прежде чем закончить наши замечания об этой хронологии, необходимо остановиться на одной из недавних работ, впервые после А. Ганзена вносящей нечто повое в этот вопрос. Мы имеем в виду работу Р. Гольтцманна (Studien zu Henrich v. Lettland),¹⁰ где автор всю вторую главу посвящает уточнению двух пунктов, оставшихся у А. Ганзена невыясненными: а) установлению дня посвящения епископа Альберта и б) объяснению причин наблюдаемого в Хронике нарушения годовых границ между отдельными главами.

Последняя задача удачно и плодотворно, в смысле получения совершенно нового ценного вывода, решена Р. Гольтцманном (см. ниже). О первой этого сказать нельзя.

Дело, прежде всего, в том, что розыски точной даты (дня) посвящения Альберта, хотя и сейчас еще сохраняют известный принципиальный интерес, но после работ А. Ганзена и др.¹¹ почти полностью утратили свое прежнее практическое значение: едва ли можно ожидать сколько-нибудь существенных изменений в установленной доныне датировке Хроники, даже в случае полного успеха таких разысканий. Что же касается Р. Гольтцманна, то он, по нашему мнению, успеха не достиг.

Если оставить в стороне статистические наблюдения, полученные им при пересмотре хронологии Генриха, небесполезные вообще, но не связанные с интересующим нас вопросом, оказывается, что в решении этого последнего автор опирается на единственный аргумент. В XXIV.4 Генрих мельком упоминает о смерти датской королевы (Беренгарии), случившейся, по датским источникам,¹² 27 марта 1221 г. «Так как события (рассуждает Р. Гольтцманн), которые рассказываются в XXIV.5-6 после смерти Беренгарии, как происшедшие между тем (als inzwischen erfolgt), без сомнения, должны быть отнесены к 22-му году епископства, то и известие о смерти не может принадлежать к тем отрывкам, которые переходят границы епископского года и о которых нам ниже придется говорить. Впервые в XXIV.7 затронул 23-й год епископства, что и выражено ясно». Отсюда автор умозаключает «с полной определенностью», во-первых, что посвящение Альберта состоялось после 27 марта 1199 г., и во вторых, что Генрих пользовался не благовещенским, а пасхальным годом,¹³ так как день посвящения, приходящийся после благовещения, не мог быть отнесен к 1198 благовещенскому году (II I.I), а начало 13-го епископского года (весна 1211 г.) не могло быть датировано благовещенским 1210 г. (XV. 1). Допущение пасхального года в этих случаях разрешает затруднение: в 1199 г. первый день пасхи был 18 апреля, а в 1211 г. 3 апреля; поэтому событие, происшедшее после 27 марта, но до 8 апреля, Генрих с полным правом мог датировать 1198 и (соответственно) 1210 г.

Тут, как видим, числа 27 марта и 3 апреля играют роль терминов a quo и ad quern для дня посвящения, а так как по средневековой практике посвящение епископа обыкновенно совершалось в воскресенье, то Р. Гольтцманн останавливается на 28 марта (единственное воскресенье между 27 марта и 3 апреля), как на точной дате посвящения Альберта. С этим (впрочем, остроумным) рассуждением нельзя согласиться по следующим соображениям.

Главное и единственное основание его весьма сомнительно. Если читать отрывок о смерти Беренгарии без предвзятой мысли, легко заметить, что Генриха не столько интересует самый факт, сколько пессимистический каламбур, с ним связанный (вероятно, Генриху же и принадлежащий). Упоминание о королеве только для того, видимо, и сделано, чтобы дать автору возможность эффектно закончить «пророчеством» описание мытарств Альберта в поисках помощи против короля датского. Говорить тут о 22-м или о 23-м годе епископства (разница в несколько дней!) не, приходится: ради удобства композиции, по наблюдениям самого Р. Гольтцманна, Генрих не раз делает гораздо более резкие нарушения хронологии.

Вслед за упоминанием о смерти королевы, отмечает, Р. Гольтцманн, рассказаны события 22-го года епископства (а не 23-го). Это верно. Мало того, эти события (XX IV. 5-б) относятся даже не к 1221, а преимущественно к 1220 г. (по нашему счету). И все же, с нашей точки зрения, это никакого значения не имеет и не может иметь: Генрих прямо подчеркивает (в соединительной фразе), что он тут возвращается в изложении назад.

Отвергая таким образом в целом гипотезу Р. Гольтцманна, заметим еще, что и сам ее автор не нашел ей никакого применения в толковании датировок Хроники: его действительно ценные соображения по поводу хронологических неясностей в композиции Генриха сохраняют свою ценность вне всякой связи с гипотезой о пасхальном годе и пр.

Эти соображения Р. Гольтцманна, вернее - их любопытные результаты, возвращают нас к началу настоящей главы, поскольку касаются истории написания Хроники.

Проверяя точность деления событий в ней по годам епископства, Р. Гольтцманн обратил особенное внимание на то, что в четырех случаях (XI.8, XVI II.8, XIX. 10, XX IV.7) главы у Генриха заключаются апрельскими событиями, явно принадлежащими не к кончающемуся, а уже к следующему епископскому году. Факт этот был известен и ранее, но его обыкновенно объясняли небрежностью хрониста, не делая никаких дальнейших выводов. Р. Гольтцманн же, внимательно разобрав все мелочи, выяснил следующие обстоятельства.

Глава XI Хроники, повествующая о девятом годе епископства, в конце (XI.8-9) содержит рассказ о мести князя Вячко, где ко времени после пасхи (6 апреля 1208 г.) относится так много событий, что их только и можно отнести к следующему, 10-му, епископскому году. Отсюда возникает предположение: не принадлежал ли конец XI главы первоначально к началу ХII. Дальнейшим анализом это подтверждается. Когда год спустя, весной 1209 г., на 11-м году епископства Альберт вспоминает о Вячко, он (в Хронике) относит его «злодеяние» к «прошлому году» (praeterito anno). Если бы речь шла о «годе от воплощения» тут все было бы просто: Альберт вспоминает весной 1209 г., месть Вячко совершилась весной 1208 г. Дело только в том, что такие выражения, как «в том же году», «в прошлом году» и т. п., у Генриха никогда не относятся к году ab incarnatione, а всегда означают епископский год. При таком положении слова praeterito anno только в тол случае уместны, если рассказ о мести Вячко принадлежитл не к 9-му, а к 10-му году епископства, т.е. не к XI, а к XII главе. Р. Гольтцманн на этом и настаивает. Он думает, что Хроника по написании подверглась авторской переработке в интересах цельности композиции отдельных сюжетов. В рассматриваемом нами случае Генрих, чтобы больше не возвращаться к Вячко, решил соединить в одном месте весь рассказ о нем, в первой редакции хронологически разбитый между XI и XII главами. При перестановке, слова praeterito anno остались не исправленными и являются теперь для нас рудиментарным остатком первой редакции.

Еще более любопытный пример того же метода и той же поспешности находит Р. Гольтцманн в XV главе. В первой редакции 13-й год епископства начинался хронологически правильно с XV.1: сообщались апрельские события 1211 г. и, прежде чем перейти к возвращению епископа в Ливонию, сделано было упоминание об его пребывании в Риме praeterito anno. Решившись затем на переработку, Генрих хотел все это начало перенести в конец предыдущей главы (XIV); вместо praeterito anno, написал eoctem anno и вставил перед известием о прибытии епископа (XV.2) новое вступление к главе, но старое (XV. 1) вычеркнуть забыл.

Другие разбираемые Р. Гольтцманном примеры вполне подтверждают его вывод о двух авторских редакциях Хроники, а нам это позволяет еще раз напомнить, что все внешнее оформление ее - композиция, стиль, язык и хронология отнюдь не могут быть произведением самоучки, новичка в литературе, человека «некнижного», словом - произведением «скромного клирика», каким обыкновенно изображают Генриха.

Комментарий

1В тексте прямо сказано: "начата была... первая осада".

2 А их нет.

3 Можно было бы даже думать, что и вся Хроника (I-XXIX), кроме последней главы, написана между февралем 1226 г. (после возвращения Генриха из Зонтаганы [Сонтагена]) и серединой апреля того же года, если бы этот срок не казался слишком кратким для такой крупной работы

4 См. также: XI.2, 6, 7; XII.6; XIII.4; XIV.3, 9, 10; XV.l, 2, 5, 7; XVI.2; XVII.2; XVIII.5, 7; XIX.2, 3, 4, 7, 8; XX.1, 2, 5, 6; XXI.1. 2, 6; ХХП.1, 3,9; XXIII.2, 3,7; XXIV.6; XXV.1,5; XXVI1.2, f); XXVIII.1. б; ХХIХ.2, 3, 4, 7; XXX.1, 3. 4, 5.

5 Очень интересны приводимые Р. Гольтцмапном наблюдения относительно транскрипции немецких собственных имен в Хронике. Смягчение конечного g в именах Magdeburch (I1I.4), Yborch (IV.l), Ysenborch (IX.6), Aldenborch (XIX.2), Lowenborch (XXI.1), Homborch (XXV.l) показывает, что автор по языку не принадлежит к верхненемецкой зоне. Колебание между средненемецкой и нижненемецкой атрибуцией решается в пользу последней наличием следующих форм: Meyiendorpe или Mcyendorpe (V.2, VI 1.1, VI 11.2, IX.7), Harpenstede (VI 1.8), Gevehardus (X.9, 12), Hamersleve (XIII. 1), Wickbertus (XIII.2), Dasle (XXV.l). Таким образом, немецкий язык Генриха был, всего вероятнее, нижненемецкий. Р. Гольтцманн подменяет этот вывод другим, гораздо более решительным, «dass auch Heinricn selbst ein Niederdeutscher gewesen ist», упуская из виду, что и иноземное дитя, воспитанное в одном из монастырей нижненемецкой зоны, конечно, говорило бы на нижненемецком, а не на ином диалекте.

6 Обозначения года епископства: «во второй год епископства», на третий год своего посвящения», «на шестой год», «в начале восьмого года», «был двадцать третий год посвящения епископа Альберта» и т.п. - регулярно начинают соответствующий отрезок изложения.

7 III.1. XV.l, XVI.l, XIX.7.

8 Епископский год в Хронике начинается весной (ср. IX, XI, XV, XXVIII и многие другие гданы, начинающиеся открытием навигации) и кончается зимой или великим постом (ср. IX, X, XI, XIV, XV, XVII-XXVI, XXIX, XXX).

9 Особенно панегирически (и не без напрасных преувеличений) писал о ней Э. Боннель, ведя работу по сравнительной хронологии Генриха и наших летописей.

10 В Neues Archiv d. Gesellsch. f. alt. deutsche Oeschichtskunde, Bd XL III, 1922, SS. 183 - 205.

11 Между прочим, Э. Пабста в его комментарии к переводу Хроники.

12 Интересно, что сами датские источники путают эту дату.

13 Пасхальный год начинался первым днем пасхи. До Р. Гольтцманна то же предположение (о пасхальном годе) высказывал Эдуард Винкельманн.

Достоверность Хроники.

Общественно-политическая позиция автора. Его тенденциозность

Содержание Хроники и высказывания о ней автора свидетельствуют о том, что объем своей задачи он понимал вполне определенно и довольно узко. Оп хочет говорить и говорит действительно только о Ливонии, притом лишь об одном отрывке ее истории - о времени «обращения язычников», начиная от первых попыток крещения ливов и заканчивая крещением эстов. Он рассказывает почти исключительно о современных и топографически близких ему событиях, вовсе не касаясь прошлого страны до привода немцев, почти не затрогивая историко-этнографических тем и едва упоминая, и то изредка, о делах внеливонских. Опираясь на личные впечатления и сообщения очевидцев, он ведет свой рассказ чрезвычайно подробно, приводит множество точных именных и географических данных, обнаруживает большую тщательность в хронологии.

Сравнение сообщений Генриха с соответственными актовыми данными, а также с русскими, датскими и германскими хрониками в большинстве случаев свидетельствует решительно в пользу Хроники Ливонии. О походах Вальдемара II она рассказывает гораздо подробнее датских источников; о русско-ливонских делах - точнее и детальнее, чем наши летописи, а хронология ее служит хорошие коррективом и для русских, и для датских и для германских источников.

В общем, таким образом, нет оснований сомневаться в достоверности изложения Генриха. Нельзя, однако, забывать, что пишет он о боевом времени и пишет не о чем-то давнем, оценивая прошлое исторически, а почти одновременно с событиями, в те дни, когда люди еще не остыли после жестоких боев, когда только что подавлены последние вспышки отчаянного сопротивления «язычников» и кое-как улажены резкие внутриливонские и внешнеполитические противоречия. Мог ли автор Хроники в таких условиях, сохранить полную объективность и, участвуя лично в политической борьбе, оказаться бесстрастным в описании ee?

До сих пор политическую тенденцию Хроники, степень ее «безыскусственности» и общественно-политическую позицию ее автора оценивали по-разному. Одни (Грубер) смотрели на Генриха, как на бесхитростного летописца, далекого от «великих мира сего» и от движущих рычагов политики, скромного рядового воинствующей церкви, старавшегося с простодушной искренностью писать так, как заказано было «его господами» - епископом и меченосцами. Другие (Боннель) еще более понижали удельный вес личного творчества Генриха в Хронике, допуская не только «заказ», но и участие «господ» в оформлении Хроники. Третьи (Гильдебранд), признавая несомненной извне установленную (Орденом и епископом) тенденцию Хроники, думали, что и собственное мировоззрение Генриха во всем существенном совпадало с этой тенденцией. Немногие (Н. Я. Киприанович и Г. Лаакманн) сумели хотя бы отчасти уловить оттенок двойственности в отношении Генриха к епископу и Ордену и склонны были рассматривать автора Хроники, скорее как сторонника первого, чем как слугу второго. Окончательного суждения пока высказано не было. Не предлагая его и со своей стороны, мы лишь в качестве материала для такового позволим себе остановиться на отдельных моментах в характеристике автора Хроники, как общественной фигуры.

Из всех доныне высказанных мнений наименее правдоподобно и наименее подтверждается фактами то, по которому Генрих «hat gesehen, gehort, aber. . . niclit beobachtet»,¹ так как был он будто бы наивным человеком, не разбирающимся в политике и не интересующимся ею.

Ученые, сторонники этого мнения, вполне правильно отмечая в Хронике черты наивной историографии (но черты, заметим в скобках, характерные для Генриха не в большей степени, чем для любого писателя его эпохи), под этим верхним слоем либо вовсе не видят, либо недостаточно учитывают другой, правда, не столь ясный рисунок, дающий, тем не менее, уже не типовую, а личную характеристику автора Хроники, определяющий его политическую физиономию и место его на арене внутриливонских общественных отношений. Иными словами, отождествляя официальное мировоззрение Хроники с личным мировоззрением Генриха, упускают из виду, что это вещи вовсе не тождественные и если во многом совпадают, то все же далеко не целиком.

По своему историческому мировоззрению автор Хроники, бесспорно, примитивен. Это не мыслитель и не ученый, а только клирик XIII в., католик и немец. Правда, качества литературного дарования не позволяют считать его бесцветной посредственностью, наоборот, заставляют даже предполагать, что этот стилист, умея так красноречиво выражать свои мысли, умеет и скрывать их, однако «философская» основа его историографии все же остается весьма элементарной.

Рассказ в Хронике ведется на погодной хронологической канве; связь событий в изложении почти всегда определяется простой последовательностью их; мотивы действий и причины происходящего, сообщаемые автором, носят совершенно внешний характер, а иногда кажутся чисто фразеологическими склейками отдельных сюжетов.²

Надо всем господствует религиозная точка зрения. Предмет Хроники, по Генриху, не история жестокой колонизации Прибалтики немцами, а история «обращения язычников к вере Иисуса Христа.³

Написана она «во славу господа нашего Иисуса Христа… а также возлюбленной его матери, ибо ей… посвящены все эти вновь обращенные земли». Ливония, «земля пресвятой девы», пользуется ее особым покровительством: враги не просто терпят поражения и неудачи, а несут божеское наказание за покушения против богоматери.⁴

Бог неизменно поддерживает «своих». Он сражается за них и дает победу. Неудачи, поражения и потери посылаются на христиан богом же, как «испытания». Только по божьему внушению, а не из страха войны враги приходят просить мира (V.3). Владимир, князь полоцкий, «по внушению божьему», вдруг отказывается от своих требований и т.д. и т.п. В числе прочих стилистических шаблонов Хроники «богословие» занимает первое место и не даром: этот шаблон наиболее близок мировоззрению автора. Служение богу и католичеству, в чем бы оно ни состояло, в глазах Генриха - подвиг, а противодействие - достойно суровой кары. Зеленая Вирония [Виру], прекрасная и богатая страна (XXII 1.7) жестоко разгромлена немцами, Гервен [Ерве] обращен в пустыню, разорена вся Эстония; «деревня Каретен была тогда очень красива, велика и многолюдна, как и все деревни в Гервене [Ерве], да и по всей Эстонии, но наши (говорит хронист) не раз опустошали и сжигали их» (XV.7); тысячи людей беспощадно избиты, кто задушен дымом в пещерах, кто сожжен заживо, кто затоптан тяжелыми конями меченосцев; женщины и дети и рабстве, и все это - благо, не вызывающее не только сомнений, но и минутного раздумья; это - подвиг, за который воздается честь людям, «стеной стоящим за дом божий», и благодарность богу. Наоборот, на стороне «язычников, не мужественная борьба за свободу и независимость родной земли, не героизм сражающегося народа,⁵ а «заблуждение», «упорство», «вероломство» и «коварство». Автор Хроники - верующий католик и слуга церкви. Он вполне искренно и, как историк, наивно не только признает и оправдывает, но, в духе своего времени, панегирически прославляет все жестокости, притеснения и несправедливости, совершаемые именем Христа и церкви для того, чтобы «неверные стали верными», «познали Христа», приняли на себя «права христианства» и «богом установленную десятину».

Но Генрих не только католик. Он - немец; вероятнее всего, немец и по происхождению, но, во всяком случае, немец по ориентации и по мировоззрению.

Г. Гильдебранд считал, что в Генрихе сильнее чувствуется священник, чем немец; что Генрих беспристрастно относится к другим, даже враждебным национально; что если он и бывает суров, то лишь в отзывах о врагах христианства, а не о противниках немцев; что пристрастность в национальном вопросе можно заметить у него лишь по отношению к леттам, и то в положительном смысле: он не мог быть равнодушен или холоден к своим «духовным детям».

С этой оценкой трудно согласиться, как трудно и разделить у Генриха церковное и немецкое. Его герои - христианские завоеватели,⁶ но в действительной жизни перед ним были не какие-то условные «христиане», а живые и вполне реальные немцы, то дипломаты (как епископ Альберт), то церковники, то в большинстве пришлые авантюристы-кондотьеры, жадные на добычу. «Наши» для Генриха - это немцы. «Христиане» - не что иное, как своего рода идеологически оправдывающий эпитет завоевателей-немцев.

То, что автор Хроники далеко не беспристрастен в национальных оценках, очевидно уже из сказанного выше о его «христианской» позиции. Добавим еще кое-что.

По словам Г. Гильдебранда, Генрих «не сочиняет ничего хорошего о своих и ничего дурного о других». Этот, весьма условный, если не совершенно произвольный вывод в сущности бессодержателен, так как, помимо «сочинения» фактов, есть и другие приемы, какими (иногда даже bonа fide - в соответствии со своим пониманием исторической истины) пользуется историк, давая тем не менее объективно неверную картину. У Генриха к числу таких приемов относится своеобразная «подача» фактов. Тогда как действия завоевателей-немцев, хотя бы то было предательское разграбление Герцике [Ерсика] или взятие Кукенойса [Кокнесе] среди полного мира или истребление чуть не целого племени, всегда рисуются, как геройство и подвиг, многие совершенно естественные и законные акты самозащиты со стороны ливов, эстов, русских и др., обычные военные хитрости, наконец, просто упорное сопротивление насилию - квалифицируются, как "коварство", «предательство» и пр. Любопытен, например, рассказ в XVI II.9 о «простодушных» немцах (вторично без всякого повода разграбивших Герцике [Ерсика]) и «лживых, вероломных» литовцах, союзниках князя Герцике [Ерсика], которые перехитрили рыцарей и заставили их спасаться с награбленной добычей, потеряв «вождей-героев», Мейнарда, Иоанна и Иордана. Не менее характерны эпитеты дьявола, относимые Генрихом к городу Герцике [Ерсика],⁷ который «всегда был ловушкой и как бы великим искусителем для всех живущих по ею сторону Двины, - крещеных (что особенно неприятно - С. А.) и некрещеных», так как князь его Всеволод «всегда был врагом христианского рода, а, более всего, латинян», т.е., собственно, как ниже выясняется, «всегда был враждебен рижанам» (XVIII.4). О людях, защищавших Дорпат [Тарту] вместе с князем Вячко, и о самом князе сказано (XXVIII.3): «И собрались в тот замок к королю (Вячко - С.А.) все злодеи из соседних областей и Сакалы, изменники, братоубийцы, убийцы братьев-рыцарей и купцов, зачинщики злых замыслов против церкви ливонской. Главой и господином их был тот же король, так как и сам он давно был корнем всякого зла в Ливонии: нарушив мир истинного миротворца и всех христиан, он коварно перебил преданных ему людей, посланных рижанами ему на помощь против литовских нападений, и разграбил все их имущество». Это место может быть простейшим опровержением тезиса Г. Гильдебранда. В случае с Вячко нарушил мир не он, а немцы в то самое время, когда он только что вступил в союз с Ригой. Нападение Вячко на немцев, работавших у него в замке,⁸ только месть в ответ на испытанные им самим обиды, и если он «разграбил все их имущество», т. е., попросту говоря, походный скарб и коней 20 рядовых немцев (!), то чем это, спрашивается, хуже, чем грабить с таким бесстыдством, как это делали «христиане» - немцы в Герцике [Ерсика] - без всякого осуждения со стороны хрониста? Тут Генрих, как видим, «не сочиняет»: он лишь снабжает факты оценочными эпитетами в своем духе, специфически подбирает и сопоставляет их, кое о чем вовсе умалчивая, но оказывается нисколько не правдивее любого «сочинителя».

В некоторых случаях он даже не умалчивает о порочащих поступках немцев, но, упоминая о них мельком, без всякого, обычного по отношению к «чужим», акцента, притом как о вещах вполне естественных, оставляет доверчивого читателя под впечатлением полной законности изображаемых деяний. Вспомним, каким способом епископ Альберт впервые добился заложников от ливов (IV.4); в каком тоне рассказано о захвате Оденпе [Отепяя] в XIV.6. В обоих случаях налицо бесспорно изменнический образ действий, предательство и нарушение слова немцами. Между тем автор совершенно спокоен и отнюдь не расположен к суровым оценкам.

Приведенные примеры не единственные в своем роде. В сущности, вся Хроника - панегирик завоевателям - немцам. Это - избранный богом народ, наподобие библейского Израиля. С ними «всегда идет победа и слава триумфа». Они наиболее храбры, стойки и всегда впереди в бою, а когда бегут или позорно сдаются (как в Оденпе [Отепяя] в 1217 г.), это под пером автора выходит вовсе незаметно. Их служение богу и церкви, по сравнению с прочими, безупречно и т. д. В то же время по отношению к ливам, литовцам и эстам автор расточает все свое красноречие и все богатство латинской лексики в выборе отрицательных эпитетов.

Может быть, однако, все это относится только к «язычникам», к не желающим «очиститься святою водой крещения»? Оказывается - нет. Не будем даже говорить о «схизматиках-русских», врагах пресвятой девы,⁹ «полных надменной спеси и в гордости своей весьма заносчивых» (XX I.I - когда они пренебрегают миром с тевтонами!). Выше достаточно сказано о Вячко и Всеволоде. Посмотрим, что говорится о других «христианах», хотя бы о датчанах, соперничавших с немцами на поприще крещения или завоевания Эстонии. Обнаруживается несколько неожиданно для читателя, что и датчане - враги богородицы и наказаны ею пленением короля Вальдемара II. О миссионерской деятельности их рассказываются вещи мало уважительные и даже порочащие; все поведение датчан по отношению к Риге изображается, как необъяснимая и несправедливая претензия. Когда при всем том убеждаешься, что характеристика датчан в Хронике выглядит все же относительно мягкой, возникает вопрос: не оттого ли это, что папа, возможный читатель Хроники, был открытым покровителем Дании; с другой стороны, если о шведах, также претендовавших на эстонское поморье, не говорится дурного, то не потому ли только, что они потерпели неудачу?

Как бы то ни было, мнение Г. Гильдебранда о беспристрастии Генриха в национальных оценках и его «справедливости к врагу» никак нельзя признать обоснованным.

Обратимся теперь к другой области, где в том же, примерно, характере изложения можно искать данных для уяснения личной позиции автора Хроники в сфере внутриливонских отношений.

Каковы собственно были эти отношения во время Генриха? С какими общественными группами имел дело автор Хроники? Кому служила и для чего написана Хроника? Вот вопросы, какие нам надо решить.¹⁰

Проще всего начать с последнего.

Сам Генрих в заключении Хроники (XXIX.9) так формулирует причины, побудившие его писать: «Много дел и славных дел совершилось в Ливонии во время обращения язычников к вере Иисуса Христа. Все их нельзя ни описать, ни упомянуть, чтобы не навеять скуки на читателей. Это же немногое написано во славу того же господа нашего Иисуса Христа… кто столько великих и славных побед даровал в Ливонии людям своим… а также во славу возлюбленной его матери… И чтобы слава, подобающая ему за столь достойные хвалы деяния, впоследствии не пала в забвение из-за небрежности и лености людской, решили мы, по просьбе господ и товарищей, смиренно написать о ней и оставить потомкам...»

Старые исследователи Хроники (до издания ее в MGH), задаваясь вопросом, кто были domini - господа Генриха, обыкновенно думали, что он говорит тут либо о меченосцах, либо о епископе и меченосцах.¹¹

В доказательство приводили ряд других приложений слова domini в Хронике именно к меченосцам,¹² а прежде всего место из XVI.4, где епископ в речи, обращенной к ливам, называет меченосцев dominos nostros ас filios dilectos. Так как, однако, по ближайшем изучении, все эти аналогии оказываются не доказательны (поскольку говорят о господах покоренной страны, но не о господах хрониста), а только что приведенная содержит неправильное чтение (вместо nostros, нужно vestros), исправленное в издании MGH, остается признать, что нас ничто не обязывает разуметь в числе заказчиков Хроники, под словом domini, меченосцев, и ничто, наоборот, не препятствует пониманию этого слова, как domini episcopi или domini legatus et epus и т. п.

Переходя от терминологических толкований к анализу некоторых мест Хроники по существу, мы получаем вполне определенный вывод и уже не только в этой отрицательной формуле.

Многое, что нам известно о Генрихе, позволяет заранее предполагать, что в борьбе епископа Альберта с Орденом автор Хроники мог быть только на стороне епископа. Он - scholaris Альберта, его ученик; от Альберта получил посвящение и приход; несмотря на свое скромное положение, участвует в труднейших дипломатических предприятиях епископа внутри Ливонии, каковы, например, переговоры с восставшими ливами (XVI.4), где, кажется, именно Генрих («один из спутников») удержал епископов от решительного разрыва с ливами, добился возвращения на переговоры епископа Филиппа рацебургского и затем (прямо поименованный, как его толмач, Генрих из Леттии) защитил епископа от насилия. Вспомним также его роль в качестве епископского комиссара при разделе Толовы с меченосцами (см. выше, стр. 17). Тот же Генрих сопровождает епископа Филиппа на Латеранский собор и, вероятно, присутствует на соборе вместе с епископом Альбертом; как епископский священник, Генрих миссионерствует в Толове (XVI 11.3), а позднее в Эстонии, ревностно защищая дело епископа перед Андреем лундским.

Вполне естественно будет, если этот ставленник Альберта, притом, очевидно, пользовавшийся и доверием, при возникновении в Ливонии внутренних разногласий окажется на стороне епископа, а не его противников.

Серьезные разногласия между епископом и Орденом обнаружились, как мы знаем, уже к началу 1207 г. Альберт, получив от императра «мандат» на Ливонию,¹³ становится, как имперский князь, юридически носителем верховной власти в стране, обладая притом, кроме светского, и духовным мечом. «Братьям рыцарства христова» (меченосцам) становится ясно их зависимое положение: епископ рижский (хотя бы номинально) - их сюзерен в мирских делах и владыка в духовных; блага «мира сего» - земли, власть и добыча зависят от милости епископа; мощное орудие идеологического подчинения, «меч духовный» - в его же руках.

Между тем Орден к 1207 г. уже не разрозненная кучка рыцарей, а сплоченная общими интересами единая организация, что и отличает меченосцев от других (епископских) рыцарей.

Кто были эти «пилигримы» и «крестоносцы», излишне говорить: лучше всего их характеризуют также эпитеты у Маркса, как «крестоносная сволочь», «прохвосты» (die Lumpacii), «псы-рыцари» (Reitershund).¹⁴

За год военного пилигримства в Ливонии папой объявлено было отпущение грехов, иначе говоря - амнистия по старым преступлениям. Немудрено, что «принимали крест» прежде всего люди, чем-то сильно опороченные у себя на родине, иногда просто преступники, «изгнанные из Саксонии за преступления», как говорится в Хронике Trium Fontium. Рядом с ними шли авантюристы всякого рода, потерпевшие дома крушение и потерявшие надежду на успех, но рассчитывавшие преуспеть и обогатиться за морем, на чужбине.

Даже в хвалебных характеристиках некоторых высших сановников Ливонии у Генриха между строк (помимо желания автора) проглядывают запятнанные биографии его героев. Бернард из Липпе, епископ семигалов, на вид весьма достойная фигура, в молодости, оказывается, «в своей стране был виновником многих битв, пожаров и грабежей», за что и был «наказан богом» (XV.4).¹⁵ выражается еще определеннее: "Бернард, муж, преданный делам мира сего, после многих войн, где проявил себя полным нeсправедливости (iniunosus extiterat) во многих пожарах и грабежах, по внушению божьему… стал монахом".) Даже Филипп, епископ рацебургский, почитаемый Генрихом и изображаемый в виде святого, попал в Ливонию сильно скомпрометированным близостью к отлученному папой Оттону IV.

Рыцари (и не один Готфрид в XI.4) оказываются в Xpoнике то лихоимцами и неправедными судьями, то убийцами (как Вигберт), то бесчестными нарушителями договоров и предателями.

Епископу нелегко было справляться с такими «защитниками церкви» и не раз, видимо, приходилось против воли разрешать им то, чего не следовало, так как иначе они обошлись бы и без разрешения: вспомним, как Альберт дал согласие на битву с эзельским [Сааремаа] флотом в VI 1.2. Неповиновение и своеволие едва ли были редкостью в среде пилигримов, если Генрих считает нужным, как бы в виде исключения, отметить (XII 1.3): «Пилигримы же этого года готовы были послушно участвовать в работах по постройке стены и в других, где могли служить богу».

До тех пор, пока этот сброд авантюристов оставался только сбродом, управлять им было, хоть и трудно, но возможно: государственной опасности и угрозы верховной власти епископа эти люди еще не представляли.

Иначе пошло дело с возникновением Ордена. Учреждение его было неизбежностью для епископа. Не только продолжать завоевания, но и удерживать захваченное было невозможно без помощи постоянной военной силы. Ежегодно сменявшиеся отряды пилигримов и горсточка вассалов, осевших в Ливонии, получив лены от епископа, достаточной гарантии успеха не давали. Между тем перед глазами Альберта был готовый пример и образцовое, казалось, решение задачи - в виде деятельности Ордена тамплиеров. Недюжинный политик, он вполне последовательно остановился на таком решении. Если же позднее обнаружилось, что, учредив Орден,¹⁶ он сам создал себе «могильщика» или, по крайней мере, вместо орудия, приобрел в лице Ордена соперника и противника, грозного своей организованностью, то это, нам кажется, столь же естественно, как и, несомненно, союзные отношения Альберта с нарождающимся рижским бюргерством в борьбе с феодалами-меченосцами. Торговые связи немцев с Прибалтикой установились значительно ранее первых попыток их закрепления в Ливонии и ранее первых опытов крещения туземцев. «Апостол» Ливонии Мейнард шел по следам купцов, пользуясь их примером и поддержкой. В его время, судя по Хронике, торговать на Двине было безопаснее, чем миссионерствовать. Епископ Альберт, основатель немецкой колонии, также действует в союзе с купечеством, но его роль уже иная: он не только ищет поддержки, но и сам в силах оказать ее, притом, чем дальше, тем в большей степени. Экономическое устройство колонии, и ее торговое будущее, естественно, составляют предмет его постоянной заботы. Строя Ригу, как будущий торговый порт, епископ старается обеспечить ей монополию путем наложения папского интердикта на гавань семигаллов (IV.6). Купцы в это время представляют уже корпорацию, действующую объединенно.¹⁷

При своих частых поездках в Германию Альберт заботится о наборе не только войска, но и мастеров, ремесленников. Вероятно, именно их, кроме купцов, яадо разуметь под «первыми горожанами», прибывшими в Ригу в 1202 г. (VI.2). Он нанимает за плату рабочих для отправки в Ригу.¹⁸ Интересы купцов неизменно находятся в поле его зрения. Обиды, нанесенные купцам, являются таким же (а, в сущности, главным) поводом к открытию военных действий, как и сопротивление «благодати крещения» и «игу христианства» (ср. XI.7, XII.б, XIII,5, XIV.9, XVI.2, XIX.4 и др.). При таком положении постепенно выросшее рижское бюргерство естественно должно было смотреть на епископа, как на союзника. Он для рижан свой человек: дело его - их дело, и враги его - их враги. Не будучи уже в XIII в. только «торгующими воинами», как во времена викингов, вооруженные купцы и теперь очень часто, если не всегда, участвуют у военных предприятиях епископа, вместе с рыцарями и прочим военным людом ходят на войну и защищают город.

Когда епископ и Орден становятся открытыми врагами, партию епископа составляют не одни клирики и «люди церкви»: сюда же принадлежат, конечно, и рижские ремесленники и все купечество.¹⁹

Достаточно выразителен тот факт, что против вынужденных и невыгодных Альберту уступок Дании, на которые согласны подкупленные Вальдемаром II меченосцы, протестуют «и прелаты монастырей, и церковные люди, и горожане, и купцы, и ливы и летты» (XXV. 1); датскому судье Годескальку [Готшалк] именно «купцы отказались дать лоцмана на корабль, как при поездке из Готландии в Ливонию, так и при возвращении из Ливонии в Готландию (XXV.2). Не менее характерно, что в заговоре против меченосцев и датчан участвуют «горожане рижские с купцами, ливами и леттами» (XXV.3) Наконец, ультиматум, предъявленный меченосцам в критический момент великого эстонского восстания (XXVI.3) в ответ на просьбу Ордена о помощи, несомненно, шел ие только от «людей церкви», но и от рижского бюргерства.²⁰ Автор Хроники, летописец деятельности Альберта, принадлежал к той же партии. Однако, в его изложении и это обнаруживается далеко не сразу и не с первого взгляда. Правда, почти вся Хроника, за исключением нескольких первых страниц, посвящена деятельности Альберта; хронологически изложена по годам его епископства; писана в момент полного торжества епископа на внешнем и внутреннем фронтах, как бы подводя итог его успехам и заканчиваясь апогеем этих успехов. Как это ни очевидно, но само по себе еще ничего не говорит об отношении автора к меченосцам, к борьбе их против епископа и к действовавшим в Ливонии партиям. Старые исследователи Хроники, как уже упоминалось, и вообще не находили в ней точного ответа на эти вопросы, а особенно - ответа в интересующем нас смысле. Между тем такой ответ в ней есть, но искать его зачастую нужно между строк.

Назначение Хроники ясно указано Генрихом в ее заключенин (XXIX.9), но это - официальное назначение. Рядом с ним с большим вероятием предполагают другую, не названную автором, практическую цель, имевшую наибольшее влияние на всю установку Хроники.

Как мы знаем, Генрих писал свое произведение в то самое время, когда в Ливонии гостил прибывший по инициативе епископа папский легат, который имел поручение изучить действительное положение вещей на месте, и, может быть, решить вопрос о возведении Альберта в сан архиепископа-митрополита с подчинением ему всех пяти прибалтийских епископий.²¹

В высшей степени вероятно,²² что Хроника была заказана Генриху епископом, как подробный отчет об истории и состоянии ливонской колонии, который облегчил бы и легату ориентацию в разных запутанных и спорных отношениях внутри страны и с соседями, исторически обосновала бы в его глазах известные претензии, подсказал бы, наконец, определенное, притом благоприятное епископу решение.

Это всего лишь гипотеза, остроумно построенная Т. Гильдебрандом, однако гипотеза, не только обладающая большим правдоподобием, но и чрезвычайно плодотворная в смысле понимания и толкования интереснейших, без нее необъяснимых особенностей изложения в Хронике.²³

Сосредоточив внимание на некоторых отдельных высказываниях Генриха, а особенно на его весьма характерных умолчаниях, обмолвках и внутренних противоречиях, можно установить, во-первых, что он, касаясь определенных тем, в частности - взаимоотношений епископа с Орденом, с Римом и датчанами и других, более или менее щекотливых обстоятельств в ливонских делах епископа, говорит не все, что знал или должен был знать; во-вторых, что по тем же темам и соседним с ними он всегда высказывается с величайшей сдержанностью, избегая определяющих эпитетов, оценок, точных обозначений, так что, при беглом чтении, даже подозрительный или заранее предрасположенный в дурную сторону читатель (например, магистр меченосцев) не мог бы уловить в тексте Хроники ничего субъективного, одностороннего и пристрастного, а в то же время читатель внимательный сумеет понять, что автор говорит не совсем так, как думает, и как хотел бы говорить.

Умолчания и стилистическая маскировка у Генриха, по нашему мнению, объясняются в одних случаях нежеланием упоминать о неудачах епископа, в других - невозможностью и тактическим неудобством говорить о врагах его с прямой враждебностью. Легату и римской курии надлежало показать картину умиротворенной внутри и не угрожаемой извне Ливонии; былые споры и разногласия, компрометировавшие епископа и его дело, следовало, по возможности, ослабить; о сильных, пользовавшихся в Риме влиянием врагах епископа никак нельзя было говорить, что думаешь, во избежание обвинения в односторонности.

Примеры такой авторской тактики мы подробно разбираем в комментарии к Хронике. Здесь остановимся лишь на главнейшем.

Возьмем первое же известие Генриха о разделе Ливонии 1207 г. Акты того времени, фиксирующие отношения Ордена с епископом показывают, что автор Хроники излагает тут дело с намеренной неясностью, скрывая поражение епископа. В его рассказе контаминируются события 1207, 1210, 1212 гг., вследствие чего от читателя ускользает длительность и напряженность происходившей борьбы; стремление епископа во что бы то ни стало, даже вопреки соглашению, удержать за собой двинскую область - полностью скрыто; папское решение 1210 г., мало благоприятное для Альберта, выглядит у Генриха простым утверждением епископской точки зрения. Дальнейшее развитие событий - продолжение раздела в 1211 и 1212 гг., вовсе не отражено в Хронике, что также, очевидно, должно было ослабить впечатление трудности и продолжительности разногласий. Об интригах меченосцев в Риме не упоминается вовсе, а между тем именно эти интриги, односторонняя информация и настойчивые обвинения чуть не довели Альберта до лишения епископства. Напрасные попытки епископа противодействовать самочинным предприятиям меченосцев в Эстонии, если и упоминаются в Хронике, то с совсем иной атрибуцией: действия Ордена и леттов, по Генриху, вызывали сильное неудовольствие - то судьи у ливов, Германа (XI 1.6), то жителей Торейды [Турайда] (XI II.5), причем читателю остается только недоумевать о причинах этого мнимого неудовольствия подставных лиц.

Не меньше неясностей в описании рижско-датских отношений. Если верить Генриху, то претензии датчан на господство в Эстонии и Ливонии были неожиданны, произвольны и ни на чем не основаны: Вальдемар II будто бы вмешался в эстонские дела просто по просьбе епископа рижского и «ради славы пресвятой девы». Между тем позднее сам датский король ссылался на нечто совершенно иное: он настойчиво утверждал, что Эстония и Ливония уступлены ему Альбертом, разумея, конечно, переговоры 1218 г. Возможно, что это заявление в известной мере и было преувеличено, но едва ли оно ложно целиком. Генрих не упоминал бы о нем, если бы мог умолчать, но, по-видимому, королевская мотивировка была общеизвестна и в какой-то части основательна. В таком случае рассказ Хроники о переговорах епископа с Вальдемаром II должен быть признан неточным именно в том пункте, где точность была бы наиболее опасна для Альберта.

Ту же систему недомолвок и полуистин находим и в других местах Хроники, между прочим - во всей истории сношений с русскими. Если, например, епископ Альберт «иногда платил» за двинских ливов дань князю полоцкому, то, значит, он не только до определенного времени признавал права князя на эту дань (что и без того несомненно), но в известной степени и себя самого считал тогда ему подвластным или, по крайней мере, не мешал князю видеть в нем данника. Спрашивается, что же при таком положении (кроме, конечно, «божьего внушения»!) заставило князя Владимира отказаться от своих прав и от всякой дани, да еще перед самой битвой, где он имел бы полный перевес? Мы не знаем. Не говорит об этом и Генрих, может быть, не желая умножать число «дипломатических» (о других он сказал бы «коварных») хитростей Альберта. Изобилуст неясностями история Кукенойса [Кокнесе] и Герцике [Ерсика]. В ней местами чувствуется что-то загадочное и недосказанное, но и едва ли лестное для немцев.

Еще один пример. Отношения Альберта к его новым подданным в «мирное время» рисуются идиллическими чертами, неприятные для епископа обстоятельства изображаются с сильной ретушью: епископ полон «отеческой любви» к новообращенным; только ею (а отнюдь не угрозой восстания и отпадения «верных» ливов!) объясняются его уступки в вопросе о тяжести «богом установленной десятины» (XV.5, XV 1.3). Суд его, оставляющий леттам из Аутине ульи, но отнимающий у них земли в пользу меченосцев, справедливый суд и принимается леттами «с радостью». Правда, незадолго до того ливы из Сатезеле, не обнаружившие радости при таком случае, были разгромлены меченосцами для примера прочим, но этого рода сближения чужды «оптимистической» манере Генриха и уловимы только при специальном анализе встречающихся у него непоследовательностей.

Приведенные образчики показывают, с какой осторожностью автор Хроники обходит все опасные для репутации епископа сюжеты. Обратимся теперь к его высказываниям об Ордене, помня, однако, что непосредственно и открыто враждебными они не могли быть ни в каком случае. Прежде всего, надо заметить, что, в то время как дела епископа и рижан занимают центр внимания Генриха, не упускающего тут даже таких мелочей, как приключения посланных за епископским облачением (в IV.2) или имена двух-трёх убитых в стычке горожан, об Ордене с самого начала говорится как будто, между прочим, его история остается в полутени. О возникновении Ордена сказано бегло и смутно (VI .6), без всяких подробностей о его организации, внутренней жизни, отношениях к туземцам и пр. Первое упоминание о магистре Венно читается только в XI 1.6. Тут же впервые назван, и то мельком, Венден [Цесис] город меченосцев, хотя несколько выше встречаются «рыцари из Вендена [Цесис]». Также бегло, лишь попутно с подробным изложением прочего, говорится о меченосцах и дальше. Исключение составляют те места, где автор может, не повергая подозрению роль епископа, с «наивностью летописца» сообщить нечто, порочащее Орден. Там он не скупится на детали и бывает даже красноречив. Таков рассказ о крупнейшем орденском скандале - убийстве магистра Венно Вигбертом. Как этот рассказ ни неприятен был для меченосцев, рассказчика нельзя было упрекнуть ни в чем он только «объективен», и даже заявление убийцы о готовности подчиниться епископу, наверное, не вымысел. В том же роде - подробнейшее известие о восстании леттов с ливами в 1212 г. (XV 1.3-5). Действительной причиной восстания было стремление покончить со всякой немецкой властью в Ливонии и сбросить «иго христианства». Эт причина тщательно завуалирована, а вместо нее на первый план выдвинут случайный повод, непосредственно вызвавший взрыв - недовольство леттов из Аутине притеснениями со стороны венденских [Цесис] меченосцев. Взяв такую установку, Генрих со вкусом рисует благодетельную и авторитетную роль епископа, как примирителя и верховного судьи, что составляет нужный ему контраст с подразумеваемой характеристикой меченосцев. Рассказывая в следующих главах о самочинных походах меченосцев в Эстонию и не желая упоминать о бессильном противодействии им епископа, Генрих дважды подчеркивает недовольство леттского судьи и ливов этими действиями меченосцев, как бы еще раз напоминая читателю о дурных отношениях населения к Ордену.

Об изменническом союзе меченосцев с датчанами в Хронике нет ничего: эта тема была слишком опасна в те дни, когда писалась Хроника, в первые дни после установления сравнительного мира между епископом, Орденом и Данией. Ясно, однако, что Генрих нисколько не заблуждался в этом вопросе. Достаточно вспомнить, как он рассказывает о заговоре, устроенном рижанами «против короля датского и всех своих противников» (XXV.3). Меченосцы тут не названы вовсе, но несколько ниже обнаруживается, что ими-то и подавлен заговор. Почему ими - спросит читатель. Об этом Генрих дипломатически молчит, предоставляя догадываться, что нетрудно сделать, найдя там же (XXV.3), немного далее, краткое указание, что в поход с магистром пошло мало народу «из-за бывшего в стране несогласия».

Очень ярко и с подробностями описано начало эстонского восстания, направленного, прежде всего, против меченосцев. У читателя все более укрепляется впечатление, что Орден дурно правит людьми и не умеет ладить с населением.

Лживая и предательская тактика Ордена в споре о разделе Эстонии нигде в Хронике прямо не характеризована, но заключительный эпизод спора - ультиматум, предъявленный рижанами меченосцам в пользу епископа, изображен с явным сочувствием рижанам и в тоне торжества (XXVI. 13).

С полной откровенностью говорится о радости поморских эстов и жителей Угаунии, попавших в епископский удел, а не к меченосцам (XXVI II.2). Нельзя, наконец, не отметить, что безыменные «владетели и судьи земли пресвятой девы» (т. е. Ливонии), которых Генрих в XXV.2 так патетически увещевает не притеснять население, невольно отождествляются с притеснителями-меченосцами, а еще более это подчеркивается троекратным упоминанием в XXIX.3 о настойчивых советах легата меченосцам не угнетать народ.

Из всего этого, полагаем, ясно, что в лице Генриха перед нами скрытый враг меченосцев. Насилие со стороны епископа, прикрытое ложыо церковной фразеологии, но от того не менее тягостное для населения, хронист намеренно рисует, как благодетельный контраст жестокостям меченосцев, что, конечно, никак убедить нас не может.

* * *

Мы рассмотрели, по возможности, все данные, касающиеся биографии Генриха, его литературной физиономии, его мировоззрения, как историка и общественного деятеля, наконец, его позиции в качестве автора Ливонской Хроники. Краткая итоговая формула нашего вывода выражается в следующем.

Генрих из Леттии (Генрих Латвийский), один из замечательнейших хронистов средневековья, немец, вероятно, и по происхождению, и, несомненно, немец по культуре; человек XIII в. по своему церковному мировоззрению и по наивности исторического мышления, хороший стилист и недурной оратор, в своей чрезвычайно богатой фактами Хронике не был бесстрастным и простодушным летописцем, как обычно думают. Боевой темперамент военного миссионера и убежденность человека определенной партии намеренно завуалированы в Хронике в силу обстановки, в какой она писалась, но (может быть, и не всегда случайно!) завуалированы не до конца. Писалась Хроника действительно «не ради лести и мирской корысти» (XXIX.9), но правда, как ее понимал летописец, не была правдой меченосцев. Хроника - не только панегирик немецкого завоевания Ливонии, это - апология организатора завоевания - Альберта, рижского епископа, опиравшегося на враждебное феодальному Ордену бюргерство. По отношению к Ордену Хроника скрыто враждебна. Это заложенное в Хронике внутреннее противоречие, позволяя нам вскрыть и то, что автор таит, особенным образом освещает всю композицию Хроники.

Комментарий

1 Г. Гильдебранд.

2 «Отеческая любовь», «воспоминания о старых обидах», «коварство», «вероломство», «упорство язычников», «внушение божье», «кара пресвятой девы» и т. п.

3 XXIX.9.

4 См. перечень «потерпевших» в панегирике богородице (XXY.2 ).

5 Что у немцев так ценится и восхваляется автором.

6 "Христиане" - нередкий в Хронике синоним немцев с их союзниками.

7 В XXVIII.2 те же эпитеты приданы князю Вячко, находящемуся в Дорпате [Тарту].

8 Кроме всего прочего, мы не знаем, не мог ли Вячко видеть в этих "помощниках", присланных из Риги, передовых будущего немецкого гарнизона в Кукенойсе [Кокнесе].

9 В панегирике богородице русские князья занимают одно из очень видных жест, как враги, ее и ее рижской колонии.

10 Выше они отчасти затронуты на стр. 6 и 21.

11 Г. Гильдебранд, впрочем, оговаривается, что у Генриха не было реальных оснований считать себя подчиненным Ордену.

12 XVI.4, XXIII.8, XXVIII.3,7.

13 Вероятно, в противовес уже назревавшим притязаниям меченосцев.

14 К. Маркс. Хронологические выписки. "Большевик", № 24 1936 г., стр. 53 и 54.

15 ChronicoH Mentis Sereni (МGH, SS, XXIII, стр. 196; перевод наш - С. А.

16 И как бы уделив ему часть своего суверенитета - ср. XI.З: «а так как сам он получил Ливонию от императора со всеми правами господства, то и их (меченосцев - С. А.) третью частью отдал им с полными правами и властью».

17 Ср. IV. 7, а также упоминание о «старейшинах» Риги в XI 1.3 и др.

18 IX.9: «Сверх того епископ отослал в Ригу и много нанятых за плату людей». Может быть, конечно, тут разумеются и военные, но это мало вероятно, так как войско, повидимому, оплачивалось не каким-то регулярным вознаграждением, а дележом добычи.

19 Любопытно, что в одном из подсказанных Орденом враждебных епископу Альберту папских актов 1213 г. говорится о «тяжких обидах», испытанных меченосцами «от многих духовных и светских лиц».

20 По мере развития немецкой торговли в Прибалтике, расширения оборотов рижского порта в сношениях с Западом, по мере ростам и укрепления сухопутных связей рижских (и других немецких) купцов из Ливонии с Новгородом, Псковом и Литвой, особенно же после вступления Риги, Дорпата [Тарту], Ревеля [Таллинна] в Ганзейский союз (ок. 1282 г.) интересы городов (купечества) приходят в прямое противоречие с политическими и экономическими домогательствами Ордена (с 1237 г. - Тевтонского ордена, куда вошли и меченосцы), что приводит к жестокому столкновению и конце века, а затем - к длительной и тяжелой борьбе (ср. Л. Арбузов - Grundriss d. Oeschichtc Liv- Est- u. Kurlands, 4 Aufl., Riga, 1918, стр. 51-62). Едва ли можно сомневаться, что уже во время епископа Альберта I позиция бюргерства в сильной степени определялась зарождавшимся антагонизмом с Орденом, который, уже владея огромными доменами, но, нуждаясь в сбыте и привозе, неизбежно вступал в конкуренцию с городами.

21 В Annales ecclesiastici Raynaldi под 1225 г. (т. XIII, стр. 349, параграф 16) читаем (перевод наш): «Но в то время в странах Ливонии гораздо счастливее расцвела религия, а почитание веры христианской в них до того возросло и расширилось, что папа (pontifex) стал думать об учреждении там новой митрополичьей кафедры, написал Вильгельму, епископу Моденскому, легату апостольского престола, и велел ему поддержать то, что окажется полезнее для святого дела, а обо всем известить».

22 См. выше, стр. 21.

23 Г. Гильдебранд, как говорилось, допускает двух "заказчиков" - епископа и Орден.

Научное и общественное значение Хроники

Написанная очевидцем и участником событий, чрезвычайно детальная, весьма точная в подробностях и богатая содержанием Хроника Ливонии по праву занимает одно из первых мест в средневековой историографии. Правда, хронологически она не обнимает и полвека (а вполне разработана лишь для 28 лет епископства Альберта), топографически же касается только Прибалтики, но в этих рамках представляет основной источник наших сведений о народах Ливонии в период появления их на европейском историческом горизонте. История Латвии, Эстонии, Курляндии, Литвы, северо-западной Руси, история германской колонизации на востоке, история Дании, наконец, история восточно-европейской культуры вообще, история католичества и папства не могут не опираться на Хронику Ливонии, а зачастую единственно на ней и основываются.

Замечательная и редкая точность в топографических и хронологических показаниях делают Хронику неоценимым источником для исследований по исторической географии, по топонимике, по этнологии балтийских побережий, но определению границ распространения языков.

Ценность Хроники для русской истории велика и давно замечена. Наши летописи почти не говорят о северо-западной окраине Руси в XII-XIII вв. Полоцких летописей, если они и существовали когда-то, теперь нет, а частичный пересказ их у Татищева возбуждает справедливые сомнения. Содержательные вообще, летописи Новгорода и Пскова, ближайших к Ливонии и связанных с нею мест, говорят о ливонских делах мало и сухо: достаточно характерно уже то, что в них не названо ни одного из владетельно-княжеских имен двинской области, как не упомянуты ни Герцике [Ерсика], ни Кукенойс [Кокнесе], ни отношения с Ригой Владимира полоцкого. Сбивчивость и неточность хронологии наших летописей именно в Хронике Генриха находит корректив, недаром серьезное изучение Хроники началось в русской науке именно со сравнительно хронологических изысканий.

Неизбежная субъективность и этой, подчеркивающей свое беспристрастие, Хроники вскрывается внимательным анализом, а после этого, с необходимой «поправкой к компасу» Генриха, его произведение оказывается обильным достоверными сведениями и многосторонне драгоценным историческим источником. Самый стиль автора и его литературное мастерство не лишены интереса для исследователя средневековой литературы и идеологии.

Помимо этого, чисто научного, значения, Хроника, без сомнения, обладала и обладает значением политическим, непосредственно связанным с различным восприятием ее читателями в разные эпохи ее литературного бытия. Это, однако, тема для особого исследования, и здесь мы коснемся се лишь очень кратко.

Ливония, прежде чем стать в наше время комплексом национальных государств, в течение ряда веков была объектом колониальной эксплуатации со стороны сильных соседей (Германии, Дании, Польши, России). Любой из этих «обладателей» старался обосновать свои «права» и теоретически, но Хроника Генриха как апология немецких завоевателей, не всегда годилась для таких обоснований. Так как она притом и в немецкой ориентации занимает особую позицию, то была не в почете иногда и при немцах, а именно - в течение всего долгого времени, когда перевес в Ливонии был на стороне Ордена. В XIV-XVII вв. ею пользовались, но пользовались мало и отрывочно, для более или менее широкого круга читателей она оставалась в забвении.¹

Открытая Грубером в половине XVIII в. и тогда же впервые напечатанная, Хроника первоначально вошла только в научный оборот, но позднее стала материалом, темой и средством политических дискуссий. Наиболее яркие моменты интереса к ней в дальнейшем совпадают с периодами особенного подъема национально-немецкого самосознания, как общегерманского (в половине XIX в. и после франко-прусской войны), так и специально прибалтийско-немецкого, обострявшегося временами в связи с внутриимперскими российскими отношениями.

Идеологи экспансий, полагая, что «право народа на землю вытекает из тех кровавых жертв, которые он принес для этой земли»,² не прочь заняться историей, хотя бы для установления количества этих «кровавых жертв».

Тем интереснее Хроника для русского историка и для русского читателя. Очень своевременно и очень поучительно, пользуясь откровенностью средневекового хрониста, убедиться в том, что «кровавые жертвы» немцев в Прибалтике были ничтожно малы по сравнению с реками чужой крови, пролитой ими; что «жертвы» приносились завоевателями не «для этой земли», а исключительно для себя самих; что подлинной жертвой, их жертвой была разоренная, подавленная и обращенная в пустыню Ливония.

И.Д. Грубер в предшествующем его изданию льстивом посвящении книги Георгу II, королю английскому, с пафосом говорит о том, что немцы, овладев Ливонией, «варварский и дикий народ, живший без бога, без закона и без короля, привели к культуре, к познанию божественного и соблюдению справедливости". Небесполезно поэтому прочитать у Генриха, в чем собственно состояло приобщение Прибалтики к христианской культуре руками немецкого рыцарства.

С.А. Аннинский

Комментарий

1 Чем и объясняется малочисленность рукописей ее.

2 Dr Klans Grimm. Das Baltikum, Berlin u. Stuttg., 1935.

Книга первая «О Ливонии»

I. O первом епископе Мейнарде

1. Божественное провидение, помнящее о Раабе и Вавилоне, (1) то есть о заблуждении язычников, вот каким образом в наше нынешнее время огнем любви своей пробудило от греховного сна в идолопоклонстве идолопоклонников ливов.

2. В обители Зегебергской был священник Ордена блаженного Августина, Мейнард, человек достопочтенной жизни, убеленный почтенной сединой. Просто ради дела христова и только для проповеди прибыл он в Ливонию вместе с купцами: тевтонские купцы, сблизившись с ливами, часто ходили в Ливонию на судне по реке Двине. (2)

3. Так вот, получив позволение, а вместе и дары от короля полоцкого, Владимира (Woldemaro de Ploceke) [1184 г.], которому, ливы, еще язычники, платили дань, названный священник смело приступил к божьему делу, начал проповедовать ливам и строить церковь в деревне Икескола [Икшкиле] (Ykeskola.)

4. Первые из этой деревни крестились Ило, отец Кулевена, и Виецо, отец Ало, а за ними вслед и другие. (3)

5. В ближайшую зиму литовцы (Lettones), разорив Ливонию, весьма многих увели в рабство [февраль 1185 г.]. Чтобы избежать их ярости, проповедник, вместе с икескольцами [Икшкиле], укрылся в лесах; когда же они ушли, Мейнард стал обвинять ливов в неразумии за то, что у них нет никаких укреплений. Он обещал им выстроить замок, если они решат стать и быть детьми божьими. Это пришлось им по сердцу, они дали обещание и клятвенно подтвердили, что примут крещение.

6. В ближайшее лето [1185 г.] из Готланда (4) привезли каменотесов, а между тем ливы вторично подтвердили свое искреннее желание принять христианство. Перед закладкой Икескольского замка [Икшкиле] часть народа крестилась, а все обещали (но лживо) креститься, когда замок будет окончен. Начали класть стены на фундаменте. Так как пятая часть замка строилась на средства проповедника, она поступала в его собственность, а землю для церкви он заготовил ранее. Как только замок был закончен, крещенные вновь возвратились к язычеству, а те, кто еще не крестились, отказались принять христианство. Мейнард, однако, не отступил от начатого дела. В это время соседние язычники семигалы, услышав о постройке из камня и не зная, что камни скрепляются цементом, пришли с большими корабельными канатами, чтобы, как они думали в своем глупом расчете, стащить замок в Двину. Перераненные стрелками, они отступили с уроном.

7. Соседние люди из Гольма [Мартиньсала] (5) подобными же обещаниями обошли Мейнарда и получили выгоду от этой хитрости: им также был выстроен замок. Сначала, однако, по каким-то причинам шестеро крестились, а имена их: Вилиенди, Ульденаго, Ваде, Вальдеко, Герведер, Виецо.

8. Пока строились упомянутые замки, Мейнард был посвящен в епископы бременским митрополитом [1186 г.].

9. Когда был окончен второй замок, нечестные люди, забыв клятвы, обманули Мейнарда, и не нашлось ни одного, кто бы принял христианство. (6) Проповедник, конечно, смутился духом, особенно когда мало-помалу имущество его было расхищено, людей его избили, а самого его ливы решили изгнать из своих владений. Крещение, полученное воде, они надеялись смыть, купаясь в Двине, и отправить назад в Тевтонию.

10. У епископа был сотрудник в проповедовании евангелия - Теодорих, брат цистерцианского ордена, впоследствии бывший епископом в Эстонии. Ливы из Торейды [Турайда], (7) решили принести его в жертву своим богам, потому что жатва у него была обильнее, а на их полях погибла затопленная дождями. Собрался народ, решили узнать гаданием волю богов о жертвоприношении. Кладут копье, конь ступает [через него] и волею божьей ставит раньше ногу, почитаемую ногой жизни; брат устами читает молитвы, руками благословляет. Кудесник говорит, что на спине коня сидит христианский бог и направляет ногу коня, а потому нужно обтереть спину коня, чтобы сбросить бога. Когда это было сделано, а конь опять, как и в первый раз, ступил раньше ногою жизни, брату Теодориху жизнь сохранили. (8) Когда тот же брат был послан в Эстонию, он перенес большую и смертельную опасность от язычников из-за солнечного затмения, бывшего в день Иоанна Крестителя [23 июня 1191 г.]: говорили, что он съедает солнце. В то же время один раненый лив из Торейды [Турайда] попросил брата Теодориха вылечить его, обещая креститься, если будет вылечен. Брат истолок травы и, хотя не знал их действия, призвав имя божье, исцелил его и телом и духом, крестивши. Это был первый, кто в Торейде [Турайда] принял веру христову. Зовет также брата Теодориха один больной и просит крестить его; сначала упорные и дерзкие женщины отклоняли его от святого намерения, но когда болезнь усилилась, неверие женщин было сломлено, больной был окрещен и поручен богу в молитвах. Когда он умирал, один новообращенный, бывший на расстоянии семи миль оттуда, видел и свидетельствовал, что ангелы несли на небо его душу.

11. Когда вышесказанный епископ убедился в упорстве ливов, а дело его рушилось, он, собравши клириков и братию, решил вернуться назад и пошел на купеческие корабли, отправлявшиеся уже к пасхе на Готланд [2 апреля 1195 г. или 21 апреля 1196 г.]. Тут лукавые ливы, со страхом предвидя, что потом придет христианское войско, стали лицемерными слезами и всякими иными способами, с лживым старанием, удерживать епископа. Они говорили (как когда-то говорилось, но с другим намерением, святому Мартину): "Зачем ты покидаешь нас, отец? На кого ты оставляешь нас брошенными? Разве может пастырь уйти, когда овцам его грозит опасность от волчьих зубов?" И вновь все ливы обещали принять христианство. Бесхитростно поверил епископ этим словам и, по совету купцов, полагаясь к тому же на предстоящий приход войска, пошел с ливами назад. (9) Дело в том, что кое-кто из тевтонов, датчан, норманнов и других обещали, если будет нужно, привести войско. Когда епископ, по отплытии купцов, возвращался назад, жители Гольма [Мартиньсала] приветствовали его приветствием в духе Иуды, говорили: "Здравствуй, равви", и спрашивали, почем соль и ватмал на Готланде. (10) В огорчении он не мог удержаться от слез и отправился в Икесколу [Икшкиле], в свой дом. Он назначил, в какой день собрать народ для увещания по поводу обещанного принятия крещения, но ливы в назначенный день не пришли и обещания не исполнили. Поэтому, посоветовавшись со своими, он решил идти в Эстонию, чтобы с зазимовавшими там купцами отправиться на Готланд. Между тем ливы уже готовили ему гибель во время этого путешествия, но Анно из Торейды [Турайда] предупредил его об этом и убедил вернуться. Так, после многих колебаний епископ возвратился в Икесколу [Икшкиле], не имея возможности покинуть страну.

12. Чтобы получить совет, он тайно направил к господину папе послом брата Теодориха из Торейды [Турайда]. Тот, видя, что ему посольство иначе не выйти из страны, благочестивой хитростью обошел козни ливов: он ехал верхом, одетый в столу, с книгой и святой водой, как будто для посещения больного. Этой причиной он и объяснял свое путешествие, когда его спрашивали путники, и таким образом сумел ускользнуть - выехал из страны и прибыл к верховному первосвященнику [1195-96 гг.]. Этот последний, услышав о числе крещенных, нашел, что их надо не покидать, а принудить к сохранению веры, раз они добровольно обещали принять ее. Он поэтому даровал полное отпущение грехов всем тем, кто, приняв крест, пойдут для восстановления первой церкви в Ливонии. (11)

13. Тогда же епископ, вместе с каким-то шведским герцогом, тевтонами и готами, напал на куршей [1197 г.], но бурей их отогнало в сторону. Они пристали в Виронии [Виру], эстонской области, и в течение трех дней разоряли ее. Виронцы уже начали было переговоры о принятии христианства, но герцог предпочел взять с них дань, поднял паруса и отплыл к досаде тевтонов. (12)

14. Между тем блаженной памяти епископ Мейнард после множества трудов и огорчений, слег в постель и видя, что умирает, созвал всех старейшин Ливонии и Торейды [Турайда] и спросил, хотят ли они быть опять без епископа после его смерти. Те единогласно заявили, что предпочитают иметь отца-епископа. Немного спустя епископ окончил свои дни [14 августа или 11 октября 1196 г.].

Комментарий

1 В библии под именем Рааба разумеется Египет. В речи Генриха библейские цитаты весьма часты. Дальше в тексте они отмечаются разрядкой.

2 Имеется в виду Зегебергский августинский монастырь в Гольштейне, относящийся к бременской епархии.

Время первого появления немецких купцов в Ливонии старались установить на основании следующего места Хроники (XXIX.9): «Много дел и славных дел совершилось в Ливонии во время обращения язычников к вере Иисуса Христа за 67 лет, истекших с тех пор, как ливонская гавань впервые найдена была бременскими купцами». Так как эти слова Хроники, согласно вносимой Ганзеном (A. Hansen, Scriptores rerum Livonicarum, Bd Riga u. Leipzig.1853) поправке в хронологию Генриха, относятся к 1226 г., то первое прибытие немцев в Ливонию и принято было датировать 1159 г. Спор о том, откуда именно прибыли они, из Любека или из Бремена, на основании того же отрывка решали в пользу Бремена.

Оба эти положения, высказанные первыми исследователями Хроники, И.Д. Грубером (Ioann. Dan. Gruber. Origines Livoniae sacrae et civil is, seu chronicon Livon. vetus. Francof. et Lipl., 1740) и Ганзеном, долгое время пользовались общим признанием, но ныне целиком отвергаются.

Слова, отмеченные выше разрядкой, отсутствуют в лучшем издании Хроники, принадлежащем В. Арндту (Моnum, Germ. Hist., SS, XXIII, стр. 231-332 и Oktav-Ausgabe), как отсутствуют и в рукописи, по которой издана В. Арндтом соответствующая часть Хроники. Известны они по editio princeps Грубера и перепечатке его у Ганзена.

Издание Грубера сделано было по впервые найденной тогда рукописи, как оказалось потом, принадлежащей к группе интерполированных: в результате многих весьма тщательных изысканий, она датируется 1550-1575 гг., причем, как установлено, содержит ряд заимствований из печатных изданий первой половины XVI века.

В частности, интересующий нас отрывок считают заимствованием из Хронологии Функция. Там сказано: «В этом году (1158) какие-то купцы (бременские, как умозаключают, исходя из сопутствующих обстоятельств), желая попытать счастья и познакомиться с разными местами на суше и на море… » (перевод наш).

Таким образом, отмеченное нами место, как несомненная интерполяция (притом очень поздняя), не может служить опорой выше приведенных хронологических соображений.

Дата прибытия Мейнарда выводится из следующего отрывка Хроники (XXIX.1): …и вернулся каждый в свою деревню, к своему полю, стали пахать и сеять в полной безопасности, которой не видали уже сорок лет, так как литовцы и другие племена ни до начала проповеди слова божьего в Ливонии, ни после крещения жителей никогда не оставляли их в покое и безопасности». Поправка Ганзена относит конец упомянутого сорокалетия к 1226 г., а начало, следовательно, к 1184 г.

3 Русских князей Хроника везде именует reges (дважды - IX. 10 и XI.9 - о Вячко и однажды - XV. 13 - о Владимире Мстиславиче: regulus), то есть ставит их в уровень с королями Дании, Швеции, Германии, а иногда дает им, в частности, великому князю новгородскому (XV.8. XXI.2, XXVI.2), реже - князю полоцкому (XX.3, XXV.2) и однажды великому князю киевскому (XXV.1) даже титул magnus rex. Мы не сочли возможным устранить этот оттенок в переводе.

Наоборот, вожди ливов, эстов и др. называются в Хронике senior, изредка princeps ас senior (Х.8, XXI.2), лишь Каупо, пользующийся особым вниманием автора, однажды назван quasi rex et senior (VII.5).

* "Король полоцкий" изображается здесь, как сюзерен страны, и в этом нет преувеличения. По словам одного из новейших исследователей истории Прибалтики, «русские, туземцы, немцы и, наконец, религиозно-политический центр тогдашнего западного мира (Рим) смотрели на эту страну (Ливонию конца XII-нач. XIII в. - С. А.), как на часть Руссии»: папа Климент III в 1188 г. утверждает епископство Икскюль [Икшкиле] in Ruthenia; папа Гонорий III в 1224 г. именует ливонских епископов е их сотрудниками fideles per Russiam constituti; Урбан IV в 1264 г. считал восточную Латгалию лежащей в Russiae.

В отличие от более северных (эстонских) областей, не раз бывавших объектом (обыкновенно мало удачных и непрочных) завоевательных предприятий варяго-руссов в X-XI вв., а затем - целью многих походов новгородских и псковских князей в XII-XIII вв.; в отличие также от восточной латгальской окраины (областей Атзеле [Гауйиена] и Толовы), платившей день Пскову, но управлявшейся своими старейшинами, полоцкое княжество было не только весьма давним и прочным центром постоянной, «оседлой» русской власти в Ливонии, но и единственным до немцев центром «государственной» организации там вообще.

Полоцк - один из древнейших русских городов, до половины XII в. наследственное владение потомков Рогволода, упоминается в наших источниках уже с половины IX в., (ПСРЛ1, I, стр. 9 под 6370 г). - а в скандинавских сагах, под именем Palteskja, относится к еще более раннему времени.(Antiquites Russes, t.I, стр.105 (из Orvaroddsaga); II, стр. 170-211.)

Вместе со своими уделами (Герцике [Ерсика], Кукенойс [Кокнесе] и, вероятно, еще иными) княжество полоцкое в XII в. владело всем средним течением Двины, примерно, от Двинска [Даугавпилс] до Ашерадена [Айзкраукле]. А в более древнее время, может быть, и нижним течением вплоть до моря. К северу от реки княжество охватывало территорию вплоть до линии, идущей от устья р. Трейден-Аа [Гауя] к истокам р. Эвста [Айвиексте].

Напрасно было бы, однако, предполагать, что вся эта сравнительно обширная территория в одинаковой степени была освоена Полоцком. И старые и новейшие исследователи склонны рассматривать, как непосредственное владение князя полоцкого и удельных князей Герцике [Ерсика] и Кукенойса [Кокнесе], лишь ближайшие к политическому центру княжества местности, считая более отдаленные только "сферой влияния" соответствующего князя, где «подданство» ограничивалось не всегда регулярной данью и, временами, военной повинностью.

Не преувеличивая ни внутренней организованности самой русской власти в Ливонии, ни глубины ее политического и культурного влияния на местное население, необходимо отметить следующие факты: а) это была старейшая «государственная» власть в стране; б) князья Полоцка были не только de facto давними властителями ливов, но и юридически признавались в этом качестве даже противниками и соперниками (немцами); в) следы длительного русского влияния сохранились в общественно-политической и культовой лексике местных языков, а также и в топонимике.

Неудивительно при таком положении, что немцы, тотчас по прибытии, обращаются именно к князю полоцкому за разрешением проповеди, а в дальнейшем вынуждены считаться с его противодействием, как с самым серьезным препятствием их закреплению и их независимости в Ливонии.

Исконной княжеской династией, наследственно владевшей Полоцком, были, как уже сказано, рогволодовичи, потомки известного нашей летописи Рогволода, в половине X в. (до Владимира св.), бывшего независимым владетелем Полоцка. Ряд обстоятельств (своеобразие княжеских имен этой династии, почти постоянная изолированность полоцкой политики от политической жизни Рюриковичей, родовая ненависть и столетняя борьба между потомками Рогволода и «внуками Ярослава» в 1021-1129 г. и мн. др.) позволяет думать что «внуки Рогволода» не принадлежали к Рюриковичам, так как и первый из них, Изяслав, сын Рогнеды, не мог быть сыном Владимира.

Ко второй четверти XII в. рогволодовичи настолько ослабели во внутренних распрях и борьбе с ярославичами, что не могли даже удерживать господство в Полоцке: со второй половины века на полоцком престоле появляются и князья из смоленских рюриковичей и, по-видимому, литовские князья.

Князь Владимир, так часто и так определенно далее упоминаемый в Хронике, доныне представляет собою одну из загадочных фигур и генеалогии полоцкого дома, вообще изобилующей неясностями. В наших летописях его тридцатилетнее княжение нигде не упоминается. Нет его имени и в Слове о полку Игореве, хотя трое или четверо других князей полоцких поименно названы там. Вместе с тем по скудости источников, оказывается, невозможно подойти к вопросу и с другой стороны: нельзя установить, кто же именно княжил в Полоцке в последние 15 лет XII в. и в начале XIII.

Попытки генеалогически определить князя Владимира полоцкого делались не раз. Н.М. Карамзин (ИГР, изд. 5, т, III, стб. 53-54), упоминая Владимира, говорит (ibid., примеч. 87): «Кто после Всеслава Васильковича, или 1181 г., княжил в Полоцке, не знаем. У Володаря минского был сын Василько: не он ли назывался и Владимиром?» Пересказывая далее сообщение Татищева, ссылающегося, на пропавшую Хрущевскую летопись, о войне Василька Ярополковича дрогичинского в 1182 г. с Владимиром Володаревичем минским, Карамзин заканчивает так: «Сие известие могло бы служить доказательством, что сын Володарев назывался Владимиром, если бы не смешано было с явной ложью».

Рафн в Antiquites Russes (I, стр. 483), более определенно держится той же версии, считая Владимира сыном Володаря Глебовича минского и, может быть, братом Василька. Позднейшими исследователями высказывались разные иные предположения (Лыжин, Срезневский, Боннель, Данилевич, Баумгартен), причем самая противоречивость их показывает, что вопрос о князе Владимире в окончательном виде пока неразрешим, недаром С. М. Соловьев, рассказывая (по Генриху) о русско-ливонских делах конца XII - нач. XIII в. и неоднократно упоминая «полоцкого князя», ни разу не называет его по имени (см. История России, изд. «Общ. Польза», I, стб. 609, 611, 613, 614, 617, 618). Что же касается относительной вероятности, то ею для настоящего времени в наибольшей степени все же обладает определение Карамзина.

* О дани ливов князю полоцкому говорит и Арнольд Любекский в Chronica Slavorum, кн. VII, гл. IX, 10 (Monum. Germ. Hist., Scriptor., XXI, стр. 212): «Король Руссии из Полоцка имел обыкновение время от времени собирать дань с этих ливов».

* Икескола - нынешний Икскюль [Икшкиле] на Двине выше Риги.

4 Остров Готланд с крупным торговым городом Висби - на обычном пути из Германии в Ливонию.

5 Первоначально имя Гольм (Holme) [Мартиньсала], вероятно, относилось к наибольшему острову на Двине, называвшемуся просто Остров без всяких добавлений. Мейнард построил на Мартинсгольме [Мартиньсала], на восточной оконечности Далена [Доле] свой второй замок и церковь. Позднее на северном берегу Двины, против Далена [Доле], был выстроен другой замок, а окружающая область получила наименование Кирхгольм [Саласпилс], пo-латвийски Salaspils, т. е, «город на холме», по-русски - Салачи.

6 Архиепископом бременским был Хартвиг II (1184-1207).

Точная дата посвящения Мейнарда неизвестна: Арнольд Любекский (о.с., VII.9.1) указывает 1186 г., тут же, однако, ошибочно называя местом епископской кафедры Ригу (еще не существовавшую), вместо Икскюля [Икшкиле].

7 Торейда - в окрестностях нынешнего Трейдена [Турайда], соседняя с двинскими ливами, была центральной и главной областью ливов. Имение, замок и церковь Трейден [Турайда] доныне по-латвийски называются старым именем Турайда. Торейда [Турайда] лежала по обе стороны р. Аа (Койвы) [Гауя]; к югу от нее была земля двинских ливов, с запада - море, с севера - округа Метсеполе и Идумея, с востока – Венден [Цесис] и латгалы.

8 О гадании с конем и копьями ср. Saxo Grammaticus, Hist. Danor., 1. 14. «Перед святилищем слуги обыкновенно размещали тройной ряд копий. Они соединялись попарно накрест и втыкались остриями в землю, а ряды разделялись равными промежутками. Если конь… эти ряды переступал сначала правой, а не левой ногой, предзнаменование считалось счастливым» (перевод наш).

9 Слова из 3-го письма Сульпиция Севера к его невестке Баесуле о смерти св. Мартина.

10 Ватмал - грубая шерстяная ткань.

11 Папой в 1191-1198 гг. был Целестин III. Судя по сказанному ниже в II.3, папой была дана и привилегия на проповедь крестового похода в отпущение грехов.

12 Шведский герцог, вероятно, ярл Биргер I, герцог остгот-ландский.

Готы - жители Готланда.

Курши принадлежали к племени ливов, жили на западном берегу Курляндии и северном выступе его.

Вирония [Виру] - на северном берегу Эстонии.

Книга вторая

II. О втором епископе Бертольде

1. О ПОСВЯЩЕНИИ ЕПИСКОПА БЕРТОЛЬДА [1196-97 гг.]. Когда совершен был по обычаю похоронный обряд и епископ не без слез и сожалений со стороны ливов был погребен, стали судить о преемнике, и послали к бременскому митрополиту за подходящим лицом. Намечен был почтенный аббат локумский, Бертольд, цистерцианского ордена. (13) Первоначально он не обнаружил готовности ехать, но потом побежденный просьбами митрополита принял бремя проповеди.

2. Став епископом, он, поручив себя господу, сначала отправился в Ливонию [1197 г.] без войска попытать счастья. Прибыв в Икесколу [Икшкиле], он вступил во владение церковью и собрал к себе всех важнейших лиц, как язычников, так и христиан. Предложив им напитки, угощение и подарки, он старался расположить их к себе и говорил, что прибыл по их зову, чтобы во всем заменить своего предшественника. Они сначала ласково его приняли, но потом на освящении гольмского [Мартиньсала] кладбища наперебой старались - одни сжечь его в церкви, другие убить, третьи утопить. Причиной его прибытия они считали бедность.

3. Увидев такое начало, он тайно сел на корабль и вернулся на Готланд, оттуда отправился в Саксонию и обратился к господину папе, к митрополиту и всему христианству с жалобой на гибель ливонской церкви. Господин папа даровал отпущение грехов всем, кто примет на себя знак креста и вооружится против вероломных ливов; епископу Бертольду он дал грамоту об этом, как и его предшественнику.

4. Тогда, собрав людей, епископ прибыл с войском в Ливонию и подошел к замку Гольм [Мартиньсала] [вероятно, в июле 1198 г.], который расположен посредине реки. Отправив в лодке посла, он спрашивает, решили ли они принять христианство и сохранить его принявши. Те заявляют, что ни признавать, ни соблюдать не хотят. Епископ же не мог причинить им никакого вреда, так как корабли оставил позади. Поэтому он с войском возвратился на место Риги (14) и стал совещаться со своими, что делать.

5. Между тем против него собралась в боевой готовности масса ливов и устроила стоянку за рижской горой. Они все же послали к епископу гонца спросить, зачем он привел войско. Причина в том, ответил епископ, что они, как псы на блевотину, всё возвращаются от христианства к язычеству. Тогда ливы говорят: "Мы эту причину устраним. Ты только отпусти войско, мирно возвращайся со своими в свою епархию и тех, кто приняли христианство, понуждай к соблюдению его, а других привлекай к принятию речами, а не мечами". (15) Епископ потребовал у них в залог своей безопасности их сыновей, но они между собой решили не давать, а между тем, под предлогом сбора части заложников, предлагают и получают краткое перемирие, причем, по обычаю, стороны в знак мира пересылаются копьями. Во время этого перемирия они перебили много тевтонов, искавших корма для коней. Увидев это, епископ отослал им копье и прервал перемирие.

6. О СРАЖЕНИИ ЕПИСКОПА БЕРТОЛЬДА И ЕГО СМЕРТИ [24 июля 1198 г.] Ливы начали вопить и шуметь по обычаю язычников. Готовятся к бою и саксонские войска с другой стороны. Стремительно бросаются они на язычников, и ливы бегут. Епископ, не удержав коня, из-за его быстроты замешался в массу бегущих. Тут двое схватили его, третий, по имени Имаут, пронзил сзади копьем, а прочие растерзали на куски. Ливы бежали стремглав, боясь, что войско гонится за ними, так как видели тевтонский рыцарский шлем, который [на самом деле] надел себе на голову один лив, убив тевтона. Потеряв вождя, войско, конечно, пришло в волнение и стало на конях и с кораблей огнем и мечом опустошать ливские нивы.

7. О КРЕЩЕНИИ ЖИТЕЛЕЙ МАРТИНЬСАЛЫ И ИКШКИЛЕ. Увидев это, ливы, во избежание больших бед, снова заключили мир, позвали к себе клириков, и в первый день в Гольме [Мартиньсала] крестилось около 50 человек, а в следующий обращено было в Икесколе [Икшкиле] около 100.Они принимают по замкам священников и назначают на содержание каждого меру хлеба с плуга. (16) Видя это, войско успокаивается и готовится к возвращению.

8. Ливы, потеряв пастыря, по совету клириков и братьев, посылают гонцов в Тевтонию за новым преемником ему. При таких обстоятельствах саксонский отряд, доверившись непрочному миру, возвращается восвояси; остаются клирики, остается и один купеческий корабль. Только что суда отошли под ветром, и вот - вероломные ливы, выйдя из обыкновенных бань, стали обливаться водой в Двине, говоря: "Тут мы речной водой смываем воду крещения, а вместе и самое христианство; принятую нами веру мы бросаем и отсылаем вслед уходящим саксам". Эти ушедшие вырезали на ветви одного дерева подобие человеческой головы, а ливы сочли его за саксонского бога и, думая, что этим наводится на них наводнение и мор, наварили по обычаю меду, пили вместе и, посоветовавшись, сняли голову с дерева, связали плот из бревен, положили на него голову, будто бы саксонского бога и вместе с верой христианской отправили за море, вслед уходящим на Готланд.

9. По истечении месяца ливы нарушили мир [в конце августа 1198 г.], стали захватывать братьев, дурно с ними обращаться, завладели их имуществом и, как воры или грабители, расхитили его. Так как и кони были угнаны, поля остались необработанными. От всего этого церковь понесла убытка до двухсот марок. Клир бежал из Икесколы [Икшкиле] в Гольм [Мартиньсала], не зная, на что ему надеяться, и где укрыться.

10. После того, собравшись около великого поста [с 3 марта до 18 апреля 1199 г.], ливы сообща решили казнить смертью всякого клирика, какой останется в стране после пасхи. (17) Поэтому клирики, с одной стороны, чтобы избежать смерти, с другой, чтобы найти пастыря, отправились в Саксонию. Ливы решили убить и купцов, какие остались, но купцы, принеся дары старейшинам, спасли себе жизнь.

Комментарий

1 Lucca - Loccum [Локум] в провинции Ганновер.

Бременский архиепископ - тот же Хартвиг II.

2 «Место Риги» - место будущего города, по-видимому, называвшееся так еще до его основания.

3 «Речами, а не мечами» - игра слов: verbis, non verberibus (словами, а не ударами).

4 «С плуга», то есть с участка земли, вспахиваемого одним плугом.

5 Корабли и войско из Германии прибывали, как видно из дальнейших глав, около времени пасхи: ливы торопятся покончить дело до появления военной силы.

Книга третья

III. O епископе Альберте

1. В год Господень 1198 [по Генриху] достопочтенный Альберт, каноник бременский, был посвящен в епископы [с конца февраля до начала марта 1199 г.]. (18)

2. В следующее за посвящением лето [1199 г.] он отправился на Готланд и там набрал до пятисот человек для крестового похода в Ливонию. Проезжая оттуда через Данию (Daciam), он получил дары от короля Канута, от герцога Вальдемара и архиепископа Авессалома [Абсалона]. (19) Вернувшись к рождеству [25 декабря 1199 г.] в Тевтонию, он на многих возложил знак креста в Магдебурге, где в это время был коронован король Филипп с супругой. На судебном заседании у короля ставился вопрос, отдаются ли под опеку папы имущества идущих пилигримами в Ливонию, как это делается для отправляющихся в Иерусалим. Было отвечено, что они принимаются под покровительство апостольского престола, так как папа, назначая пилигримство в Ливонию с полным отпущением грехов, приравнял его пути в Иерусалим. (20)

Комментарий

1 Епископа Альберта и других братьев его, Энгельберта, Ротмара, Германа и Теодориха (Дитриха) следует относить к роду фон Аппельдерн. К Буксхевденам Альберта начинают причислять лишь с XV века.

2 По мнению большинства исследователей Хроники, год «от воплощения» у Генриха начинается с 25 марта, от благовещения («мариинский год»). Автор одной из последних работ о Генрихе, Роберт Гольцманн, утверждает, что Генрих пользовался «пасхальным годом», т. е. 1199 г., напр., начинался у него с 18 апреля (с первого дня пасхи). Не останавливаясь здесь на оценке этих двух мнений (см. наше Введение, стр. 32), заметим только, что какого бы из указанных терминов ни придерживался автор Хроники, но посвящение епископа Альберта, несомненно, состоявшееся весной (во всяком случае, до пасхи), он должен был отнести не к 1199, а к 1198 г., как это и значится в тексте Хроники.

3 Дакия - обычное в средневековой практике наименование Дании.

4 Канут VI (1163-12 ноября 1202 г.) - сын Вальдемара I, с 1182 г. король датский.

5 Авессалом [Абсалон] - архиепископ лундский с 1179 г. по 21 марта 1201 г.

6 Филипп Швабский, младший сын Барбароссы, с 6 марта 1198 г. германский король.

7 Булла Иннокентия III от 5 октября 1199 г. содержит мысль о приравнивании крестового похода в Ливонию походу в Палестину.

IV. Второй год епископства Альберта

1. Во 2-й год епископства [весна 1200 г.] Альберт, с графом Конрадом Дортмундским, Гарбертом Ибургским (21) и многими пилигримами, пошел в Ливонию на 23 кораблях.

2. Войдя в Двину и поручив себя и своих богу, он направился к замку Гольм [Мартиньсала] и, продвигаясь дальше, собирался идти в Икесколу [Икшкиле], но когда они поднимались вверх по реке, на них напали ливы, кое-кого ранили, а священника Николая и др. убили. Од-нако, епископ со своими, хоть и не без труда, достиг Икесколы [Икшкиле]. Братья, жившие там со времени первого епископа, и др. радостно их приняли. Собравшиеся ливы тут же зак-лючили с тевтонами мир на 3 дня, но только из хитрости: чтобы в это время собрать войско.

3. По заключении мира епископ отправился вниз по течению в Гольм [Мартиньсала] и, полагаясь на мир, послал в Дюнамюнде на корабли гонцов за епископским креслом, облачением и другим необходимым. Посланные, взяв, что хотели, под покровом будто бы полного мира пошли обратно тем же путем. По дороге, когда они поднялись выше Румбулы (Rumbule), ливы, нарушив мир, жестоко напали на них (22); один корабль отступил и спасся, а другой был захвачен, и почти все бывшие на нем убиты. Продвинувшись затем к Гольму [Мартиньсала], ливы осадили епископа с его людьми. Осажденные, не имея пропитания ни для себя, ни для коней, были очень стеснены, но, в конце концов, разрыв землю, нашли в разных местах много закопанного хлеба и других припасов. Между тем пришли фризы всего на одном корабле, подожгли нивы ливов и стали, насколько хватало сил, тем и другим вредить им. Ливы, увидев это и боясь большей опасности, возобновили и подтвердили мир, пошли с епископом и тевтонами к месту Риги, где Ассо и много других получили крещение.

4. О ПЕРВЫХ ЛИВСКИХ ЗАЛОЖНИКАХ. Не полагаясь, однако, из-за вероломства ливов, на мир, многократно уже ими нарушавшийся, епископ потребовал заложников от Анно, Каупо и старейшин страны. Они были приглашены на пир (potacionem), явились все вместе и были заперты в одном доме. Боясь, что их отправят за море в Тевтонию, они представили епископу около тридцати своих сыновей, лучших, какие были на Двине и в Торейде [Турайда]. Епископ с радостью принял их и, поручив страну господу, отплыл в Тевтонию.

5. Перед отъездом ливы указали ему место для города, который назвали Ригой - либо по озеру Рига, либо по обилию орошения, так как место омывается и свыше и внизу. Внизу - в том смысле, что там много воды и орошенных пастбищ, или что там дается грешникам полное отпущение грехов, а тем самым, следовательно, омываются они и свыше, удостаиваясь царства небесного; или Рига значит орошенная новой верой, откуда окрестные народы орошаются святой водой крещения. (23) Зная злобу ливов и видя, что без помощи пилигримов он ничего не добьется с этими людьми, епископ послал в Рим брата Теодориха из Торейды [Турайда] за грамотой на крестовый поход. Теодорих изложил святейшему папе Иннокентию порученное ему дело, и вышеназванная грамота милостиво была ему вручена.

6. По его же настоятельной просьбе римский первосвященник строжайше, под страхом анафемы, запретил всем, кто бывает в Семигалии для торговли, посещать местную гавань. Эту меру затем одобрили и сами купцы; гавань они сообща постановили считать под интердиктом, а всякого, кто впредь вздумает войти туда для торговли, лишать имущества и жизни (24). Когда позднее, два года спустя после постройки города, некоторые хотели нарушить это обещание, то сначала все купцы горячо просили их не ездить в Семигалию. Те, однако, пренебрегая апостольским повелением и не считаясь с общим решением купцов, спустились на корабле по Двине. Тогда другие, видя их упорство, подойдя на кораблях, напали на них, и после того как двое, а именно лоцман и капитан, были схвачены и преданы жестокой смерти, прочие принуждены были вернуться. (25)

Комментарий

1 Tremonia - Дортмунд в Вестфалии. Ybоrсh - Ибург в Оснабрюке.

2 Дюнамюнде - восточнее нынешнего устья Двины, т.н. «Старая Двина».

3 Румбула - нынешний Руммель. Так называлась быстрина по главному руслу Двины, несколько ниже Кирхгольма [Саласпилс], по-русски именовавшаяся «румба рижская».

4 Первое из этих объяснений единственно правильное. Сопоставление Riga с латинским rigare - наивность: Rige - не латинское, а, вероятно, нижненемецкое слово и значит «поток, канал, канава».

5 Папский запрет продиктован, вероятно, желанием епископа Альберта создать своего рода монополию для будущей рижской гавани.

6 Пабст (о.с., стр. 26) предполагает, что нарушителями запрета были русские, не считавшие себя связанными чужеземным постановлением, но никаких обоснований этого предположения не приводит, кроме мало убедительной ссылки на VII.7. Боннель, разделяя ту же мысль, основывается на том, что только русские могли «спуститься по Двине, не имея склада в Риге».

V. Третий год епископства Альберта

1. На третий год своего посвящения епископ, оставив заложников в Тевтонии, возвратился в Ливонию с пилигримами [лето 1201 г.], каких сумел собрать, и в то же лето построен был город Рига на обширном поле, при котором можно было устроить и корабельную гавань. В это время присоединились к епископу благородный Даниэль и Конрад из Мейендорфа, получив в бенефиций два замка - Ленневарде [Лиелварде] и Икесколу [Икшкиле]. (26)

2. Между тем курши, услышав о прибытии епископа и возникновении города, отправили в город послов для заключения мира, но не из страха войны, а по внушению Христа. Получив согласие христиан, они закрепили мир, по языческому обычаю, пролитием крови.

3. Волей божьей и литовцы в том же году пришли в Ригу [зима 1202 г.] просить мира и тотчас по заключении его вступили с христианами в дружеский союз, а затем следующей зимой, спустившись вниз по Двине, с большим войском направились в Семигаллию. Услышав, однако, еще до вступления туда, что король полоцкий пришел с войском в Литву, они бросили семигалов и поспешно пошли назад; поднимаясь по реке, они близ Румбулы нашли двух рыбаков епископа и бросились на них, как хищные волки, а одежду, в какой те были, отняли. После этого рыбаки, раздетые, прибежали в Ригу и рассказали о перенесенной обиде. Узнав об этом всю правду, пилигримы схватили некоторых литовцев, еще бывших в Риге, и до тех пор держали их в тюрьме, пока рыбакам не возвращено было отнятое.

Комментарий

1 Даниэль и Конрад - первые вассалы епископа. В отличие от пилигримов, остававшихся в Ливонии редко дольше одного года, такие ленники епископа, получая замки и землю в феод, надолго закрепляются в стране и постепенно образуют одну из весьма влиятельных сил там.

2 Мейендорпе - Мейендорф, к западу от Магдебурга. Позднее (ср. IX.7) Конрад, по имени феода, стал называться «из Икскюля» [Икшкиле].

3 Ленневарден [Лиелварде] - замок ливов на Двине к востоку от Икескюля [Икшкиле], в 53 км от Риги. Развалины позднейшего, выстроенного на том же месте немецкого замка еще видны в парке нынешнего Ленневардена (по-латвийски Лиелварде) (Географические справки мы заимствуем у Пабста, Биленштейна и Сапунова: «ныне», «нынешний» относятся, следовательно, к концу XIX в. Карту заимствуем из книги Ф. Кейсслера «Окончание первоначального владычества»..., но в легенде под ней, согласно поправке автора, следует читать вместо Семигалы и Куроны: Семигалы и Зелоны). В русских документах XVI в. он упоминается, как «Лелеверт», «Лиговер».

VI. Четвертый год епископства Альберта

1. На четвертый год своего посвящения, поручив город немногочисленным пилигримам, готовым стеной стать в защиту дома божьего, епископ с прочими пилигримами отправился в Тевтонию.

2. После его отъезда прибыл в Ригу, вместе с первыми горожанами, брат его Энгельберт, монах, призванный из Неймюнстера (Novo Monastero), и с помощью того, кто дает красноречие проповедникам, стал распространять имя христово среди язычников, вместе с братом Теодорихом из Торейды [Турайда], Алебрандом и прочими братьями, жившими в Ливонии в монашестве.

3. О ПЕРВОМ КОНВЕНТЕ И ЕГО ПРОБСТЕ. По прошествии недолгого времени братья конвента пресвятой девы Марии в Риге, ценившие его праведную жизнь и Орден, к какому он принадлежал, избрали его настоятелем, так как из того же ордена, из обители Зегебергской избран был и блаженной памяти Мейнард, первый епископ ливов, кто первый, желая их перевоспитать, и учредил в икескольском [Икшкиле] приходе монастырь. Позднее, в третий год своего посвящения, епископ Альберт перенес эту монашескую обитель и епископский престол из Икесколы [Икшкиле] в Ригу [1201-1202 гг.], посвятив епископскую кафедру со всей Ливонией имени пресвятой богородицы Марии. Он же построил монастырь цистерцианских монахов в устье Двины, назвав его Дюнамюнде или Горой святого Николая. Аббатом этой обители он посвятил своего сотрудника в проповедовании евангелия, брата Теодориха из Торейды [Турайда].

4. ОБ ОСНОВАНИИ ОРДЕНСКОГО БРАТСТВА. В это же время брат Теодорих, предвидя вероломство ливов и боясь, что иначе нельзя будет противостоять массе язычников, для увеличения числа верующих и сохранения церкви среди неверных учредил некое братство рыцарей христовых, которому господин папа Иннокентий дал устав храмовников и знак для ношения на одежде - меч и крест, велев быть в подчинении своему епископу. (27)

5. О ПЕРВОМ ПЕРЕМИРИИ С ЗЕМГАЛАМИ. После этого, семигалы, не бывшие в мире с ливами, сожгли церковь гольмскую [Мартиньсала] вместе со всей деревней, долго осаждали и замок, но взять не могли и отступили. Однако бог, желая распространения новому насаждению христианской веры и утверждения мира повсюду, вскоре после этого похода привел семигалов в Ригу для заключения мира, и тут, после того как мир был закреплен по языческому обычаю, те, кто ранее были врагами тевтонам и ливам, стали их друзьями.

Комментарий

1 Учреждение Ордена меченосцев приписано Теодориху потому, вероятно, что в это время (1202 г.) епископ Альберт был в отсутствии, а Теодорих замещал его.

2 Таким образом, папа признает факт существования учрежденного Альбертом Ордена, ни словом при этом не упоминая о своей санкции.

Действительное утверждение Ордена Иннокентием III состоялось в 1210 г. и содержится в булле от 20 октября, утверждающей раздел Ливонии. Сопоставление соответствующих мест этой буллы с упомянутым текстом Генриха не позволяет решить, пользовался ли наш автор именно ею или какою-то более ранней, нам неизвестной. Характерно, между прочим, отсутствие и в этой булле (как и в выше цитированной) описания орденского знака (крест и меч - по Генриху). Что Генрих мог иметь в руках какой-то письменный источник, и, скорее всего папский акт, представляется тем более вероятным, что сам он в Ливонии тогда еще не жил.

3 Наименование меченосцы, gladiferi, ensiferi – позднейшее, и в Хронике ни разу не встречается.

Г. Гильдебранд (H. Hildebratid. Die Chronik Heinrichs v. Lettland. Berlin, 1805, стр. 58-GO; дальше в ссылках: Гильдебранд), отмечая неопределенность этого сообщения Генриха (eodem tempore. . . fratres quosdam и др.), полагает, что относится оно скорее к моменту возникновения мысли об Ордене, чем самого Ордена, первоначально представлявшего собою лишь небольшую и организационно не объединенную группу рыцарей. Это мнение едва ли может вызвать возражения. Орден, конечно, развивался постепенно, недаром в ближайшие за учреждением его пять лет в Хронике имеется лишь два упоминания о «братьях-рыцарях» (IX.2 и Х.8). Трудно, однако, согласиться со ссылкой Гильдебранда на буллу Иннокентия III, также будто бы подтверждающую его мысль об отсутствии Ордена, как организации, в первые годы. Имеется в виду булла от 12 октября 1204 г. к духовенству бременской церкви о крестовом походе в Ливонию. В ее центральной части с достаточной определенностью говорится именно об Ордене: «Достопочтенный брат наш Альберт, епископ их (ливов), прилагая действенные усилия к их обращению, позаботился учредить три духовных ордена, а именно: цистерцианцев монахов, каноников но уставу… и верных мирян (fidelium laicorum), которые в одеянии храмовников мужественно и сильно противостояли бы варварам, нападающим там на новое насаждение веры христианской» (перевод наш).

VII. Пятый год епископства Альберта

1. На пятый год своего епископства [1203 г.], возвращаясь из Тевтонии, епископ взял с собой благородных Арнольда из Мейендорфа, Бернарда из Зеегаузена, брата своего Теодориха, а также многих других почтенных людей и рыцарей. Не боясь, ради божьего дела, вместе с ними испытать и счастье и горе, он вверился волнам морским и, придя в Листрию, область королевства Датского, застал там язычников эстов с острова Эзеля [Сааремаа] с 16 кораблями: (28) они незадолго до того сожгли церковь, людей перебили или взяли в плен, разорили страну, похитили колокола и церковное имущество, как и вообще до тех пор привыкли поступать и эсты и курши язычники в королевствах Дании и Швеции. Пилигримы готовы были оружием отомстить за ущерб, понесенный христианами, но язычники, узнав, что они идут в Ливонию, и очень испугавшись, солгали, что они заключили мир с жителями Риги, и, пользуясь доверчивостью христиан, ускользнули из их рук. Их хитрость, впрочем, не принесла им никакой выгоды, и они позднее попали в ту самую сеть, какая была для них приготовлена.

2. О БИТВЕ КРЕСТОНОСЦЕВ И ЭСТОВ НА МОРЕ. Пилигримы с божьей помощью здравыми и невредимыми прибыли в Висби (29) и радостно были приняты горожанами и бывшими там гостями. Несколько дней спустя являются эсты со всей своей добычей. Пилигримы, видя их суда, стали укорять горожан и купцов за то, что они позволяют мирно проходить мимо своей гавани врагам рода христианского. Так как те отвечали уклончиво и предпочитали быть в мире с эстами, пилигримы пошли к своему епископу и стали просить у него позволения сразиться с эстами. Услышав об их желании, епископ старался их отговорить, с одной стороны потому, что в битве с врагами они могли очень пострадать, а с другой и потому, что церковь в стране язычников, ожидающая их прихода, не могла бы возместить их убыли. Они продолжали всячески настаивать и, рассчитывая на милость божью, не хотели отказаться от своего намерения: утверждали, что нет никакой разницы между эстами язычниками и ливами, и просили, чтобы епископ согласился на их желание и соблаговолил зачесть им это дело в отпущение грехов. Епископ, видя их упорство, решил, что лучше будет, если они пойдут в битву с послушанием, так как послушание лучше жертвы, удовлетворил их желание и разрешил, в отпущение грехов, как они просили, мужественно вступить в бой с язычниками (30). Пилигримы готовятся смело биться с язычниками во имя христово, крепко вооружаются и поспешно приготовляют корабли к выступлению. Заметив это со своей стороны, эсты отвели восемь разбойничьих судов (31) немного в сторону от других, рассчитывая, когда пилигримы ударят в середину, окружить их и таким образом захватить корабли, против них выступающие. Тевтоны с силой напали на них, взошли на два эстонских корабля и, перебив там шестьдесят человек, привели корабли с грузом колоколов, церковных облачений и пленных христиан к городу Висби. На третий разбойничий корабль перескочил один из тевтонов, весьма сильный и, держа обеими руками обнаженный меч, стал наносить удары во все стороны и уложил один двадцать два человека. Пока он напрягался свыше сил в этой борьбе, оставшиеся еще в живых восемь человек подняли парус, ветер надул его, и боец оказался в плену; его увезли и потом, когда корабли собрались вместе, убили, а корабль, по малочисленности людей, сожгли. Славно закончив, таким образом, это дело, все пилигримы принесли всемогущему богу благодарность за дарованную им победу, а епископ послал людей и добро, захваченные язычниками у датчан, достопочтенному господину Андрею, лундскому архиепископу.(32) Пилигримы не пожелали дольше оставаться в Висби, продолжали свой путь и прибыли в Ригу. Горожане и прочие люди, бывшие в Риге, очень обрадовались их приходу, вышли им навстречу и с мощами торжественно приняли епископа и всех, кто с ним был.

3. О ПОЕЗДКЕ КАУПО С БРАТОМ ТЕОДОРИХОМ К ПАПЕ. После того брат Теодорих, отправляясь в Тевтонию с пилигримами, в тот год воевавшими в Ливонии, как божьи крестоносцы, взял с собой одного лива из Торейды [Турайда], по имени Каупо, бывшего как бы королем или старейшиной ливов; пройдя большую часть Тевтонии, привел его, наконец, в Рим и представил папе. Папа принял его весьма милостиво, поцеловал, много спрашивал о положении народов, живущих в Ливонии, и усердно благодарил бога за обращение ливонского народа. По истечении нескольких дней достопочтенный папа Иннокентий вручил упомянутому Каупо в подарок сто золотых, и когда тот пожелал вернуться в Тевтонию, простился с ним чрезвычайно ласково, благословил его, а епископу ливонскому через брата Теодориха послал библию, писанную рукой святого Григория папы.

4. О ВОЕННОМ ПОХОДЕ ПОЛОЦКОГО КНЯЗЯ НА ИКШКИЛЕ. В то же лето внезапно явился в Ливонию король полоцкий с войском и осадил замок Икесколу [Икшкиле]. Ливы, не имевшие доспехов, не посмели сопротивляться и обещали дать ему денег. Получив деньги, король прекратил осаду. Между тем тевтоны, посланные епископом с самострелами и оружием, заняли замок Гольм [Мартиньсала] и, когда пришел король, чтобы осадить и этот замок, они переранили у него множество коней и обратили в бегство русских, не решившихся под обстрелом переправиться через Двину. (33)

5. ПРО ТО, КАК ВОЖДЬ ВИСВАЛДИС И ЛИТОВЦЫ ПЛЕНИЛИ СВЯЩЕННИКОВ И ЗАХВАТИЛИ СКОТ. Король Герцике [Ерсика] (Gercike), (34) подойдя к Риге с литовцами, угнал скот горожан, бывший на пастбищах, захватил двух священников, Иоанна из Фехты и Вольхарда из Гарпштедта (Нarpenstede), рубивших с пилигримами лес у Древней Гoры, а Теодориха Брудегама, погнавшегося за ним с горожанами, убил.(35)

6. О ГРОБЕ СВЯЩЕННИКА, КОТОРЫЙ БОЖЬИМ ЧУДОМ СТАЛ ДЛИННЕЕ. В это же время один монах, по имени Сифрид, весьма ревностно исполнял свой долг священника, пастыря душ, в гольмском [Мартиньсала] приходе; он проводил день и ночь в служении богу и добрым примером своей жизни поучал ливов. Когда, наконец, после продолжительных трудов, бог положил счастливый предел его жизни, он умер. Тело его по обычаю верующих, перенесли в церковь, и множество вновь обращенных со слезами провожало его. Когда они стали, как дети для любимого отца, делать ему гроб из хорошего дерева, оказалось, что одна из нарезанных для крышки досок на целый фут короче, чем следует. В смущении они долго искали куска дерева, чтобы удлинить доску, нашли, наконец, приладили к доске и хотели уже прибить гвоздем, но сначала приложили ее сверху к гробу, чтобы повнимательнее примерить, и тут увидели, что она удлинилась не человеческой, а божьей силой и вполне подходит к гробу, как они хотели. Обрадованные этим событием, прихожане бросили напрасно отпиленную доску и, похоронив своего пастыря по обычаю верующих, славословили бога, творящего такие чудеса через своих святых.

Комментарий

1 Зеегаузен - недалеко от Мейендорфа. Листрия, Lister - в то время особая область Дании. Всего их было три: Галландия, Листрия, Блекингия (Блекинген).

2 Это упоминание Висби - первое вообще упоминание этого города в литературе.

1 Весь этот рассказ любопытен для характеристики далеко не абсолютного послушания пилигримов епископу, который, как видим, оказывается вынужденным дать разрешение на бой, чтобы бой не начался вопреки его запрету. Другие примеры того же см. ниже.

4 Рiratiса - разбойничье судно, легкий и быстрый корабль особого типа. В Хронике упоминается только у куршей и эзельцев. Может быть, соответствует термину бригантина.

5 Авессалом [Абсалон], архиепископ лундский, упоминавшийся выше в III.3, умер в 1201 г. Андрей был его преемником.

6 Balista у Генриха - метательное орудие, но едва ли это тяжелая осадная машина, мечущая бревна и большие камни. Вернее - это было нечто вроде арбалета. Из дальнейшего (напр., XIV.5, XV.3 и др.) видно, что баллистарии (арбалетчики) довольно легко передвигались по полю сражения со своими самострелами, чего нельзя и предполагать о настоящих осадных камнеметных орудиях.

Задаваясь вопросом, «что было поводом к наступательному образу действий полоцкого князя» против немцев, Ф. Кейсслер (Окончание первоначального русского владычества в Прибалтийском крае. СПб., 1900, стр. 8-11) так и не находит ответа. Если Владимир хотел уничтожить в самом начале «могущество немцев», то, по мнению этого автора, «было большой ошибкой с его стороны, что он не вошел в соглашение с ливами и не только не склонил их на свою сторону, но еще обложил их контрибуцией». Выдумку Бочкеля, будто бы Владимир мстил за убийство русского купца и за стеснение плавания по Двине, Кейсслер приводит без всякой критики, и наоборот, старательно опровергает объяснение, даваемое С.М. Соловьевым (о. с., I, стб. 611), у которого сказано: «Они (князья полоцкие - С.А.) привыкли ходить войною на чудь и брать с нее дань силою, если она не хотела платить ее добровольно. Точно также хотели они теперь действовать против немцев». Между тем объяснение С.М. Соловьева, может быть, наиболее правдоподобно, притом, вопреки доводам Кейсслера, оно находит себе подтверждение и у Арнольда Любекского. Уже частью цитированное нами место в Chron. Slav. гласит: "Король Руссии из Полоцка имел обыкновение время от времени собирать дань с этих ливов, а епископ в ней отказал ему. Оттого он часто делал жестокие нападения на ту землю и упомянутый город» (Ригу - С.А.). Усиливаясь доказать, что епископ, вообще в первые годы избегавший столкновений с русскими князьями, не мог быть виновником задержки ливами дани Владимиру в 1203 г., Кейсслер упускает из виду, что известие Арнольда Любекского можно понять и в другом смысле: епископ отказался сам платить дань, что и послужило поводом к нападению Владимира. Вообще аргументация Кейсслера в этом месте мало понятна. Приведенный отрывок из Chronica Slavor. он почему-то считает опровергающим (?!) С.М. Соловьева.

7 Герцике [Ерсика] - русская военная колония, замок на Двине и княжество, удел Полоцка. Кроме Генриха, упоминается у Германа фон Вартберга в Chron, Livoniae, у Дитлеба фон Альнпеке в Рифмованной Хронике и во многих актах XIII-XIV вв. Позднейшие вслед за Хроникой Генриха упоминания относятся к 1230 г., к 19 апреля 1239 г., к 1256 г., к 1 июня 1298 г. и к 1359 г.

Город Герцике [Ерсика] был, по-видимому, и велик и богат, судя по его латинскому эпитету в Хронике (urbs, а не только castrum), и потому, что в нем было несколько церквей, и по множеству ценной добычи, какую немцы не раз там брали. См. XIII.4, XVIII.4, 9.

Довольно обширна была и территория княжества, как это устанавливается и старыми и, особенно, новейшими исследованиями на основании сохранившихся актов. Княжеству принадлежала, прежде всего: а) вся область вокруг замка на правом, а частью и на левом берегу Двины, от устья Эвста [Айвиексте] на северо-западе до нынешнего динабургского [Даугавпилс] округа на юго-востоке, в частности замки (бурги): Герцике [Ерсика], Дубена (против Герцике [Ерсика] за рекой) [Дигная]; дальше к северо-востоку - Лепене (9 км к востоку от нынешнего Ливенгофа), Aszute (ныне Osot, Assoten под Крейцбургом) [Асоте]; Гердине и Бебернина - к северо-востоку от Крейцбурга [Крустпилс]; область на правом берегу Двины южнее замка Герцике [Ерсика] до нынешней Ликснянки [Ликсна], а, может быть, и несколькими км ниже но реке; б) за Эвстом [Айвиексте] (впоследствии область архиепископского замка Зессвеген [Цесвайне]) - бурги: Zcessowe, Sessowe (ныне замковая гора в Зессвегенском парке на левом берегу ручья Зессе); Alene (ныне, вероятно, там Olienhof - в приходе Зессвеген); Negeste и Marxne - оба в приходе Берзон [Берзауне]; севернее - не вполне до сих пор определенная топографически область с бургом Autine [Аутине]; в) к этому добавляют некоторые русские опорные пункты еще в иных местах, как напр., Rusdiemlorf [Криевциемс] на Эвсте [Айвиексте] и Preli [Прейли?].

Не вся территория княжества, как это было сказано выше и о Полоцке, находилась в одинаковом отношении к князю. Непосредственно подвластная ему область охватывала лишь сравнительно немного ближайших к замку земель, тогда как прочие все сохраняли относительную независимость: платя дань князю Герцике [Ерсика] и оказывая помощь на войне, имели в то же время своих старейшин, самостоятельно вели войны и заключали союзы с соседями и т. д.

Менее организованная, по сравнению с немцами, и менее жестокая в смысле последовательности и разнообразия методов порабощения и эксплуатации местного населения, русская власть, а в частности и власть князя Герцике [Ерсика], по-видимому, не была для страны тем постоянным, систематически давящим гнетом, каким выглядит режим крестоносных завоевателей в изображении даже их апологетов. Может быть, как думают некоторые исследователи, она пользовалась даже известными симпатиями в Ливонии, но, конечно, по своей относительной слабости, не могла долго конкурировать с беспощадной и не стеснявшейся в средствах порабощения западной агрессией, пред напором которой первыми пали, как и рассказывает Генрих, форпосты этой власти, Герцике [Ерсика] и Кукенойс [Кокнесе].

О Герцике [Ерсика] писали, начиная со второй половины XVIII в., очень много, но некоторые вопросы, с ним связанные, несмотря на это, доныне остаются загадкой. История города и княжества, включаемая необходимой частью чуть ли не во всякую историю Ливонии, в смысле изложения сравнительно мало затрудняла писавших, так как и этом отношении почти всегда бывала только пересказом Генриха и немногих актов. Камнем преткновения для исследователей было три вопроса: 1) где находился Герцике [Ерсика], 2) что это за имя и 3) кто княжил в Герцике [Ерсика] в начале XIII в.

О местоположении Герцике [Ерсика] высказывались разные мнения. И.Д. Грубер, первый издатель Хроники Генриха, допуская возможность порчи имени в рукописи (но, почему-то забывая о таких же "испорченных" упоминаниях его в актах), высказал, правда с большим колебанием, мысль, не скрывается ли под именем Герцике [Ерсика] Birze - Биржи, вотчина Радзивиллов. Это мало удачное предположение не нашло сторонников, но поиски на том же пути продолжались и много позднее. Нарушевич разумел под именем Герцике [Ерсика] замок Berson [Берзауне] к северу от Якобштадта [Екабпилс]. К тому же, по-видимому, склонялся и Данилович, а И. П. Беляев, не имея в виду Берзона [Берзауне], строил собственные конъектуры, но также основанные на замене Г и Б в названии города.

Другая, и большая часть исследователей, оставив в стороне топонимические аналогии, стала решать задачу по топографическим и археологическим данным Двинской области. Историки Ливонии Фрибе, Гардер, Меркель и др. отождествили Герцике [Ерсика] с позднейшим Крейцбургом [Крустпилс] на правом берегу Двины, против Якобштадта [Екабпилс]. Это убеждение разделял и Н. М. Карамзин, а вслед за ним И. Полевой, Неволин и Д. Иловайский.

Несколько позднее возникла и еще дольше держалась версия Крузе, в том смысле, что Герцике [Ерсика] надо искать западнее Крейцбурга [Крустпилс], примерно, у нынешнего Штокмансгофа [Стукмани] на месте впадения Эвста [Айвиексте] в Двину, против Сельбурга [Селпилс].

Наконец, третье, окончательно теперь утвердившееся мнение, что Герцике [Ерсика] лежал на месте нынешнего Царьграда (в б. Двинском округе Витебской губ.), впервые формулировано было еще в 30-х гг. Т. Нарбутом, а за ним повторено М. Борхом, но долгое время не находило признания. В русской литературе до 1845 г. самое имя Царьграда на Двине почти не встречается: впервые появляется оно, под влиянием сообщения Нарбута, в Историческом атласе России Павлищева (Варшава, 1845). Неудивительно при таком положении, что мысль Нарбута, разделявшаяся немногими, встречала по преимуществу ироническое или отрицательное отношение.

В конце концов, однако, после специальных археологических изысканий хранителя музея курляндских древностей И. Дёринга в 70 гг., пользовавшегося указаниями акад. Кулика, и А. П. Тыртова в 1892 г., восторжествовала точка зрения Нарбута. По словам Сапунова9, самым ясным доказательством правильности такого предположения (Нарбута - Дёринга - С.А.) служит то обстоятельство, что и доныне тут находится урочище, между рвом "Ручай" и ручьем "Исток", известное у народа под именем Герзак или Бирзак".

Железнодорожная станция Царьград лежит на правом берегу Двины в 169 км (22 геогр. мили) к юго-востоку от Риги, а в 2 1/2 км к северо-западу от этой станции находится, по Дёрингу и Тыртову, древняя замковая гора - между жилым домом имения Шлоссберг и Двиной.

Вопросом о двойном наименовании Царьграда-Герцике [Ерсика] занимался акад. Куник, а затем, пользуясь его данными, о том же писал Дёринг; ряд замечаний сделан акад. А. Н. Веселовским, А. Сапуновым и др.

По мнению акад. Куника, русское имя Царьград едва ли возникло ранее XVI в.: его можно считать современным победоносному наступлению русских на Ливонию и, может быть, связанным с введением Иваном Грозным в свой обиход царского титула. Польское Carogrod, в новейшей форме Carogrod, также не старше XVI века и появилось, вероятно, во второй половине века, после уступки Кетлером части Ливонии Польше.

Что касается имени Герцике [Ерсика], то его акад. Куник, Пабст Дёринг, Биленштейн и др. сближали со старославянским град, польским grod, русским город. В качестве аналогии приводилось Городище - наименование рюрикова замка близ Новгорода, на правом берегу Волхова, называвшегося у норманнов Holmgardr (островной город) или Gardar, с чем близки исл. Gardariki (страна городов), древне-датское Ostrogard Ruzziae и, почти тождественное интересующему нас имени, исландское прилагательное gerzkr, в более позднем написании gerskr - русский. В соображениях Пабста (о.с., стр. 39), очень немногословных (без скандинавских аналогий), особенно многозначительно замечание о том, что словом Gerceke, как и словом Городище, обозначалась часть Новгорода. Замечание Пабста основано, по-видимому, на данных отчета 26 марта 1292 г. о деятельности ганзейского посольства в Новгороде в 1291 г. (Hansisches Urkundenbuch, Bd I, Halle, 1876, стр. 377-378, n 1093). Из этого отчета видно, что послы Любека, Висби и Риги стояли не в Новгороде, а в Gerceke, обозначаемом, как curia regia, куда новгородцы то и дело ездили для переговоров. Эта curia regia вблизи Новгорода и понимается, как Городище,10 которое таким образом, оказывается немецким Gerceke.

Почему немцы называли Городище именно этим словом, мы не знаем, но вывод в отношении двинского города напрашивается сам собою: если Городище на Волхове по-немецки Gerceke, то и Gercike на Двине, вероятно, не что иное, как русское Городище.

Князя Герцике [Ерсика] Генрих называет Wiscewaldus, т.е. Всеволод. Генеалогически это имя доныне не определено, как и другое имя - Вячко, князя Кукенойса [Кокнесе]. О первом из них, и городе его наши летописи молчат, о втором в Новгор. 1-й летописи (ПСРЛ (1), III, стр. 39) под 6732 г. сказано: "Того же лета убиша князя Вячка немци в Гюргеве, а город взяша". Этим упоминанием и данными Хроники ограничиваются все фактические сведения, какими располагает историк. И Н.М. Карамзин и С.М. Соловьев, говоря, о Всеволоде и Вячко, только повторяют Генриха и вовсе не определяют их по родовой линии. Правда, и тот и другой называют еще один источник, где некоторые надеялись найти более точные сведения, а именно рассказ Татищева (ссылающегося на летопись Еропкина) о Борисе Давидовиче полоцком, жене его Святохне и сыновьях Васильке и Вячко, но Карамзин при этом, как бы отмежевываясь от Татищева, подчеркивает; "Я не нашел о том ни слова в летописях», а Соловьев, отчасти пользуясь Татищевым в примечаниях, все же не вводит соответствующих данных в свой основной текст. Тем не менее, некоторая доля доверия к рассказу о Святохне в примечаниях у С.М. Соловьева заметна. Он говорит: "Об этом Вячеславе или Вячко и брате его Васильке, сыновьях Бориса Давидовича полоцкого, и мачехе их Святохне см. любопытный рассказ у Татищева, III, стр. 403 и сл.»; далее: "Wissewaldus сходнее с Всеволодом, но в точности ручаться нельзя; очень может быть, что это и Василько".11

Эта, не вполне определенная, но и не отрицательная точка зрения С.М. Соловьева позднее нашла у некоторых более решительное признание и, несмотря на отсутствие каких-либо новых данных, стала повторяться уже без всякой осторожности и без оговорок. В Русском Биографическом Словаре приводятся генеалогии Всеволода ("Василько Борисовича") и Вячко ("Вячеслава Борисовича"), явным образом основанные на некритическом принятии рассказа о Святохне. Как предки Всеволода, указаны: Борис - Рогволод - Борис - Всеслав - Брячислав - Изяслав - Владимир св. В подтверждение сделаны ссылки на выше упомянутые нами места у Карамзина и Соловьева. См. также «Новый энциклопедический словарь» Брокгауза, т. XII, стр. 274 (о Вячко) и др. Даже в новой работе N. Baumgarten, Cenealogie et mariages occidentaux des Rurikides russes du X-e a XIII s. (Roma, 1927, стр. 34, 37 и 38) повторяется та же версия, правда не о Всеволоде и Вячко вместе, а об одном Вячко. О Всеволоде сказано: "Оn ne sait pas le nom de son рerе", а дата смерти указана "avant 1239". Что же касается Вячко, то он и тут обозначен, как сын Бориса, князя друцкого, потом полоцкого, от первого брака (мать неизвестна); от второго брака Бориса с "рr. Swiatochna de Pomeranie, fille de Casimir" указан сын Владимир-Войцех. Ссылки сделаны все на те же места у Татищева (III, 403-409) и на Арцыбашева (II, 301-303, прим. 1894).

В связи с этим нелишне будет напомнить об одной, очень любопытной работе половины прошлого века, сильно подрывающей доверие к рассказу Татищева и, не смотря на это, либо игнорируемой, либо забываемой авторами некоторых вышеприведенных генеалогических гипотез.

Мы имеем в виду статью Н. П. Лыжина "Два памфлета времен Анны Иоанновны" в Известиях Академии Наук по отд. русского языка и словесности, т. VII, СПб., 1858, стр. 49-64. При всех ее, несколько дилетантских, свойствах и слабости положительной части, эта статья весьма остроумна в основной мысли. Автор полагает, что Еропкин, участник заговора Волынского, обладая недурным знанием подходящих источников, сочинил рассказ о Святохне в качестве своеобразного средства политической агитации примером из далекого прошлого: он перенес в обстановку XII-ХПI в. политические затруднения своего времени и тут же указал рецепт их разрешения. Напомним, что главный сюжет сказки о Святохне - это борьба полочан против покровительствуемых княгиней-мачехой иноземцев «поморян» в пользу князей-наследников, Вячко и Василька, а это - в точности та же ситуация, в какой к концу 30 гг. XVIII в. находились двор Анны Иоанновны, немецкая партия и партия Волынского с расчетами на Елизавету Петровну. Дворцовый переворот и избиение иностранцев, примененные, по Еропкину, в Полоцке, и были тем рецептом политического действия, ради которого сочинен весь рассказ, немало, должно быть, содействовавший запрещению книги Татищева в царствование Анны Иоанновны.

Как ни относиться к деталям работы Н.П. Лыжина, после нее трудно уже безоговорочно опираться на рассказ о Святохне, а, может быть, лучше и вовсе на него не опираться.

Своеобразно использует версию Татищева один из новейших исследователей истории Прибалтики, М. Таубе, вновь обращаясь к полоцкой генеалогии. Мы вернемся к его конъектуре, говоря о Вячко, князе Кукенойса [Кокнесе].

В генеалогическом определении Всеволода М. Таубе повторяет гипотезу Н.П. Лыжина, считавшего Wissewalde Хроники Всеволодом Мстиславичем, сыном Мстислава-Бориса Романовича смоленского, но при этом наново пересматривает весь известный материал и дает собственное обоснование гипотезе.

Его композиции нельзя отказать в остроумии, но едва ли и она решает загадку, так как, помимо некоторых неточностей в деталях и помимо не разъясненных противоречий ее разным, весьма определенным указаниям Хроники, она не дает ответа, прежде всего, на такой вопрос: почему автор Хроники, отлично знающий князя Герцике [Ерсика], нигде не узнает его в лице предводителя хотя бы одного из новгородских походов на Ливонию и почему он, наоборот, перечисляя (XXV.2) кары, посланные богородицей на «врагов Ливонии», так резко отличает Всеволода, "короля" Герцике [Ерсика], от двух не названных по имени «королей» новгородских, из которых, по крайней мере, один и должен был быть Всеволодом Мстиславичем. Генрих мог в точности не знать всех менявшихся князей новгородских, но, если бы во главе русского войска оказался хорошо известный в Ливонии Всеволод из Герцике [Ерсика], автор Хроники, наверное, и знал бы и упомянул бы об этом. Таким образом, вопрос о том, кто был Wissewalde, князь Герцике [Ерсика], остается пока открытым.

Исследование М. Таубе, вообще обладающее генеалогическим уклоном, интересно, между прочим, в том отношении, что автор пытается тут научно обосновать своеобразную и далеко не случайно возникшую генеалогическую тенденцию старейших немецких фамилий в Прибалтике - считать себя потомками древних владетелей страны, русских князей или ливских вождей.

Потомками Всеволода из Герцике [Ерсика] считает себя род фон Икскюль. Поддерживая эту их семейную легенду путем сопоставления документальных данных, М. Таубе рисует такую (весьма гипотетическую) картину: 1) установленная документально передача в 1224 г. Всеволодом половины его владений в Герцике [Ерсика] в лен рыцарю Конраду фон Мейендорф связана была с женитьбой этого рыцаря на дочери Всеволода; 2) овдовев, эта последняя вышла замуж за рыцаря Иоганна фон Бардевис, родоначальника фон Икскюлей, который, после бездетной смерти своего пасынка (младшего Конрада ф. Мейендорф), в 1257 г. получил в лен его владения. Род Бардевис-Икскюль уже в первом поколении оказывается владетелем значительной части области Герцике-Дубена [Ерсика-Дигная], и "наследники", упоминаемые в одном акте 1239 г. это - малолетние в то время внуки Всеволода, дети дочери его, жены ф. Мейендорфа.

Аналогичные «дедукции» находим и в генеалогиях фон Тизенхаузенов (от Вячко), ф. Унгернов (от Каупо и псковской княжны), ф. Буксхевденов (от Владимира псковского). Значение этого факта не так легко определить. С одной стороны, завоеватели Ливонии, нижнесаксонские выходцы, так сурово характеризуемые Альбериком (см. наше прим. 118), в сущности, не что иное, как авантюристы без будущего у себя на родине, действительно могли, как и думает М. Таубе, пытаться путем таких браков перейти в ряды des hohen Adels, придать своим владениям привилегированное положение не жалованных ленов, а т. н. feuda oblata, и закрепиться в стране не только силою оружия, но и наследственно. С другой стороны, очень поздние даты сохранившихся генеалогических документов (XVI-XVII св.) и отсутствие прямых более ранних подтверждений им в источниках - позволяют предположить иное: с тою же целью нобилитации и самозащиты ко времени русских походов XVI в. (и далее XVII-XVIII вв.) в Ливонию, эти "генеалогии" могли быть сочинены, чтобы владельческим правам соответствующих фамилий придать характер исконный, туземный и наследственно-княжеский.

8 Фехта - в герцогстве Ольденбург. Гарпенстеде - Гарнштедт, между Фехтой и Бременом.

9 А. Сапунов. Река Западная Двина, историко-географический обзор. Витебск, 1893, стр. 469.

10 Ср. L. К. Goetz. Deutsch-russische Handelsgeschichte des Mittelalters. Lubeck, 1922, стр. 56.

11 Последнее, без сомнения, ошибочное предположение (ср. в актах: Wiscewolodo) совершенно не подходит к той тщательности, с какою Генрих передает иноязычные имена (напр. такое трудное для иностранца имя, как Вячко - Vetseka) и, конечно, навеяно рассказом Татищева.

VIII. Шестой год епископства Альберта

1. На шестой год епископ [1204 г.], боясь, что город, еще маленький и слабый, из-за мало-численности верующих может оказаться в опасности от козней язычников, вновь отправился в Тевтонию за пилигримами. Ревностно исполняя порученное ему дело обращения язычни-ков, и путешествуя туда и обратно, в иные годы он нес большой и почти невыносимый труд.

О БИТВЕ С ЛИТОВЦАМИ И ВОЗВРАЩЕНИИ СКОТА. После его отъезда литовцы, нена-вистники христиан, вместе с ливами, еще язычниками, из Аскраде [Айзкраукле] (36) и Лен-невардена [Лиелварде], числом до трехсот, подошли к Риге и, захватив городской скот на пастбищах, уже второй раз пытались угнать его. Народу в Риге было тогда еще немного, и люди не решались все вместе выйти из города, боясь засад повсюду в окружавших город ле-сах. Однако человек двадцать храбрых горожан догнали врагов и потребовали вернуть скот, а потом с приходом рыцарей из города, воззвав к помощи всемогущего бога, вступили в бой с язычниками у Древней Горы. Битва разгорелась и продолжалась пока обе стороны не разо-шлись от усталости. Некоторые ливы, кроме того, пошли на судне вниз по Двине, чтобы, пользуясь отсутствием жителей, напасть на город с другой стороны, но бог защитил своих: некоторые вышли из города навстречу им и стрелами обратили в бегство. Так кончилось это дело; литовцы с ливами ушли, захватив всего трех коней, принадлежавших горожанам, а тев-тоны, восхвалив бога за спасение людей и возвращение скота, с радостью вернулись в город.

2. О ВОЗВРАЩЕНИИ НЕКОТОРЫХ КРЕСТОНОСЦЕВ В ГЕРМАНИЮ И ПЕРЕДРЯГАХ. С приближением зимы некоторые рыцари, а именно Арнольд из Мейендорфа, Бернард из Зеегаузена и некоторые другие, кто, уже второй раз, приняв крест, оставались в Ливонии, собрались вернуться в Тевтонию. Приготовив все необходимое для путешествия, они спустили свой корабль накануне дня рождества пресвятой девы Марии [до 8 сентября 1204 г.], а когда выходили из Двины, волей божьей встретились перед гаванью с другими пилиг-римами на трех кораблях. На этих кораблях были брат Теодорих и Каупо, возвращавшиеся из Рима; их прибытие порадовало опечаленных жителей Риги, а чем больше радость у христиан, тем сильнее печаль и смущение в массе язычников.

3. Вышесказанные рыцари с товарищами долго бились в морских волнах и, наконец, достигли областей Эстляндии (Estlandie). Тут эсты, посягая на их жизнь и добро, напали на них с десятью разбойничьими кораблями и двенадцатью другими судами, но бог сохранил своих, и они не потерпели от врагов ни беды, ни горя, наоборот, один разбойничий корабль был разбит христианами, и язычники - одни были убиты, другие жалким образом утонули в море. Зацепив другой корабль железным крюком, они пытались подтянуть его к себе, но язычники, предпочитая рисковать гибелью в море, чем погибнуть от руки христиан, один за другим побросались с корабля в море, и пока они боролись со смертью, другие корабли отступили и ушли. Ведь всемогущий бог, хоть и испытывает непрестанно своих избранных, как золото в огне, подвергая их разным бедствиям, но никогда совсем не оставляет; наоборот, выводя их из всяких несчастий, тем больший страх внушает их врагам. Идя дальше оттуда с величайшими трудностями, они в течение многих дней особенно страдали от голода, жажды и холода: когда у них оставалось уже совсем немного пищевых припасов, они приняли к себе 50 человек потерпевших крушение христиан, стоявших на берегу, отнеслись к ним сострадательно и истощили свои запасы. Когда им оставалось уже только погибать с голоду, вот каким образом посетил их тот, кто является свыше. Пришел большой купеческий корабль и частью дал, частью продал им съестных припасов: голодные подкрепились и насытились. Идя дальше, они попали в еще более опасное положение: буря понесла их на опаснейшие скалы, и лишь с большим трудом и страхом удалось им пробраться среди них, и уйти. В канун св. Андрея [29 ноября 1204 г.] они достигли гавани Висби, а оттуда, запасшись съестным, пошли на парусах и приблизились к берегам Дании (Dacie). Из-за мороза, который был чрезвычайно силен, они не могли пристать к берегу, оставили корабль во льду и, захватив вещи с собой, направились через Данию в Тевтонию.

Комментарий

1Asscrade, Ascrade. Ascrad, Ascrath, в документах также Ascharad, Aschrad, в нижненемецком произношении Аскрат [Айзкраукле]; по-русски - "Скровный", "Скровен" (в договорах Ивана Грозного с Данией и Польшей 1578 и 1582 гг.) - замок на правом берегу Двины в 4 км выше Фридрихштадта [Яунелгава], недалеко от нынешнего пастората Ашераден [Айзкраукле]. Одно из древних скандинавских поселений на Двине, судя по количеству археологических находок.

IX. Седьмой год епископства Альберта

1. О СРАЖЕНИИ С ЛИТОВЦАМИ У РОПАЖЕЙ. На седьмой год, около великого поста [23 февраля и следующие дни 1205 г.], когда те народы обыкновенно больше всего и делают свои набеги, литовцы, числом до двух тысяч конных, двинулись в поход против эстов и, когда они шли вниз по Двине и проходили мимо города, один из них, человек богатый и могущественный, по имени Свельгат, свернул к городу вместе с товарищами. В числе других, кто с миром вышли из города ему навстречу, был горожанин по имени Мартин, который угостил его медвяным питьем. Выпив, Свельгат догнал ушедшее вперед войско и сказал товарищам: "А вы не видели, как дрожали руки у тевтонов, подносивших нам мед? До них долетел слух о нашем приходе, и они в таком ужасе, что до сих пор не перестают дрожать. Отложим пока разорение этого города, но если победим области, куда направляемся, то и тут людей возьмем в плен или перебьем, а поселение их уничтожим. Едва ли праха этого города достанется и по горсти нашему народу".

2. Немного дней спустя один из старейшин у семигалов, по имени Вестгард [Виестурс], услышав о походе литовцев, поспешил в Ригу и стал упрекать тевтонов за то, что враги мирно проходят через их владения: как бы они, говорил он; изучив расположение местности, в будущем не погубили город вместе с его обитателями. Так как тевтоны, по своей малочисленности, не хотели вступать в бой до возвращения епископа, Вестгард [Виестурс], человек воинственный, стал подговаривать их к бою, обещал привести им на помощь больше семигалов и просил только дать ему каких-нибудь опытных в военном деле людей, умеющих вести войско и построить его к битве. Тевтоны, видя его твердость, выразили готовность исполнить его просьбу, но с тем условием, чтобы от каждого замка Семигаллии он согласился дать им заложника, какого они выберут. Весьма обрадованный таким ответом, он весело возвратился к своим и, взяв с собой поименованных заложников, собрал достаточно войска. Когда его привели, заложники были переданы в руки тевтонов, и семигалы, показав, т.о., свою верность, получили помощь, и дружбу с их стороны. Дружина епископа, братья-рыцари, рыцарь Конрад из Икесколы [Икшкиле] и другие немногие, кому можно было уйти, вышли из города к войску и стали на возвышенности с семигалами ждать возвращения литовцев.

3. Между тем в Торейду [Турайда] посланы были умелые гонцы разведать и сообщить о походе врагов. Вышеназванный вождь семигалов собрал также из отдельных домов в Риге съестные припасы и переправил войску, пришедшему издалека. Литовцы возвращались с бесчисленным множеством пленных и с массой добычи, скота и коней; вступив в Ливонию и идя потихоньку от деревни к деревне, они свернули, наконец, к замку Каупо и, положившись на мир с ливами, заночевали у них. Разведчики же тевтонские и семигальские, точно узнавши об их возвращении, сообщили своему войску, а на другой день, вслед за первыми пришли новые известия о том, что литовцы хотят идти кратчайшим путем через Роденпойс [Ропажи] на Икесколу [Икшкиле]. Услышав это, вся малева (войско) радовалось, и люди стали готовиться к бою1. Литовцы шли со всей добычей и пленными, которых было больше тысячи, разделив войско свое на две части и взяв пленных в середину. Так как снег был очень глубок, шли по единственной дороге один за другим. Чуть только шедшие первыми заметили впереди следы, они приостановились, подозревая засаду. Задние с пленными догнали их, и все собрались в одну колонну. Когда семигалы увидели, какая их масса, то многие оробели и, не решаясь вступить в бой, старались укрыться в безопасные места. Видя это, некоторые тевтоны обратились к Конраду с настойчивой просьбой дать им первым вступить в бой с врагами и говорили, что лучше со славой умереть за Христа, чем к позору своего народа бесчестно бежать. Конрад, имевший, как рыцарь, и на себе и на коне хорошую броню, с немногими тевтонами напал на литовцев, они, испуганные блеском оружия (т.к. бог навел на них ужас), отступили в разные стороны. Когда вождь семигалов увидел, что литовцы, по милости божьей, пришли в такое смятение, он уговорил своих сразиться с ними; тут все войско соединилось, литовцы рассыпались всюду по дороге, как овцы, и около 1200 у них пало от меча.

4. О БЕГСТВЕ ЛИТОВЦЕВ И СМЕРТИ СВЕЛЬГАТА. Теодорих Сциллинг из дружины епископа, наткнувшись на сидевшего в санях Свельгата, того, что собирался уничтожить град божий, пронзил ему бок копьём, а семигалы, увидев, что он бьется в предсмертных судорогах, отрубили ему голову, положили на свои сани, куда они складывали одни головы литовцев, и повезли в Семигаллию. Перебито было много и пленных эстов, так как и они всегда проявляли враждебность по отношению к сторонникам христианства, и т.о. христиане, вместе с язычниками, одержали полную победу над обоими этими народами, то есть литовцами и эстами. После их поражения тевтоны с семигалами возвратились к захваченному у этих народов; добыча оказалась несметной: кони, скот, одежды, и оружие. Спасенные, по милости божьей, все возвратились домой здоровыми и невредимыми, благословляя бога.

5. Один священник, бывший в то время в плену у литовцев, по имени Иоанн, рассказывал2, что там пятьдесят женщин, потерявших мужей, после этого повесились. Это потому, конечно, что они надеялись вскоре же встретиться с ними в другой жизни.

6. Возложив знак креста в Тевтонии на многих, господин епископ, наконец, возвратился на корабли. Он взял с собой брата своего Ротмара из Зегебергского монастыря, так как властью благочестивейшего папы Иннокентия ему даровано было право брать в каждой обители одного из братьев, кого захочет, в помощь своим трудам3. Итак, ведомые тем, кто повелевает ветрам и морю, пришли в Ригу, где господин епископ, давно ожидаемый своими, и все воинство пилигримов были с почетом приняты. В этом отряде были: полководец граф Генрих из Штумпенгузена, благородный Коно из Изенбурга и множество других рыцарей, и из Вестфалии и из Саксонии, и прочие пилигримы4.

7. Пользуясь советом и помощью таких людей, епископ желал расширить вертоград господа в стране язычников учреждение и потому в устье Двины в Дюнамюнде поместил монастырь цистерцианских монахов и поставил у них аббатом вышеназванного брата Теодориха, а к замку Икесколе [Икшкиле] послал Конрада из Мейендорфа, которому уже ранее дал этот замок в бенефиций, чтобы от него ливы заранее знали о предстоящем прибытии епископа с некоторыми пилигримами, доброжелательно приняли бы его, как дети отца, и рассудили с ним о мире и о дальнейшем распространении христианства.

8. Ливы, которые, получив от первого ливонского епископа Мейнарда благодать крещения, издевались над верой христовой и не раз, по их словам [1205 г.], уничтожали ее омовениями в Двине, услышав о приближении епископа, стали вместе с прочими, еще язычниками, готовиться к бегству и на утро, пригласив к себе вышеназванного Конрада, втайне замыслили убить его, но стрела, о которой знают заранее, меньше ранит: Конрад, зная об их хитрости, вышел к ним в полном вооружении, в сопровождении своих и, когда они затеяли длинные разговоры, он на каждый вопрос давал подходящий ответ5. Между тем подошли люди, шедшие перед епископом. Ливы, еще более пораженные, бросились бежать и, пользуясь лодка-ми, поднялись вверх по реке к замку Ленневарден [Лиелварде] с женами и малыми детьми. Этим они ясно показали, что мало думают о ранее принятом крещении. Пилигримы же, видя, что новообращенные до такой степени заблуждаются и, подобно псам, возвращаются на блевотину, забывая о принятом христианстве, пустились преследовать бегущих. Скоро они заметили, что те, соединившись с др. язычниками из Ленневардена [Лиелварде], покинули свои деревни и ушли в лесные трущобы. Тогда пилигримы, подложив огонь, подожгли их город.

9. О ВОЕННОМ ПОХОДЕ У ДАУГАВЫ. После того пилигримы пошли вверх по Двине, а ливы из замка Аскраде [Айзкраукле], услышав о происшедшем, скрылись в безопасные лесные места. Замок их, по милости божьей, был сожжен, а они, дав заложников, заключили мир с тевтонами и обещали вскоре придти в Ригу и креститься. Впоследствии так и было.

10. О ПЕРЕМИРИИ С КНЯЗЕМ ВЯЧКО. Когда король Вячко (Vetseke) из Кукенойса [Кокнесе]6 услышал, что пришли таким большим отрядом латинские пилигримы и поселились по соседству. Всего в трех милях от него, он, добыв через гонца пропуск от епископа, отправился к нему на корабле вниз по реке. После рукопожатий и взаимных приветствий он тут же заключил с тевтонами прочный мир, который, впрочем, недолго продолжался. По заключении мира, простившись со всеми, он радостно возвратился к себе.

11. Когда это все кончилось, и пилигримы возвращались своей дорогой, на них в густой заросли близ мемекульской дороги7 жестоко напали ливы из двух городов, Ленневардена [Лиелварде] и Икесколы [Икшкиле], однако большой опасности тут не было, и пилигримы, выйдя из этой стычки, прибыли в Икесколу [Икшкиле]. Они увидели, что этот город, построенный некогда епископом Мейнардом, хорошо укреплен, но стоит пустым, и нашли, что ливы не заслуживают таких укреплений, так как они, правда, были крещены, но до сих пор оставались бунтовщиками и неверующими. Поэтому они ввели Конрада во владение бенефицием и оставили ему кое-кого из пилигримов, людей смелых и готовых к битвам. Чтобы также позаботиться и о хлебе для него - про запас, на случай войны, они сжали созревшие ливские нивы, кто серпом, кто мечом [лето 1205 г.]. Жали все при оружии, так как иначе не могли бы выдержать частых нападений язычников. Когда город был полон хлебом доверху, господин епископ, радуясь этому, поручил богу остающихся там, а с другой частью пилигримов ушел в Ригу.

12. О МУЧЕНИЧЕСКОЙ СМЕРТИ 17 МУЖЕЙ В ИКШКИЛЕ. Спустя недолгое время после того пилигримы из замка Икесколы [Икшкиле] вышли как-то для сбора хлеба, и семнадцать человек из них перебито было засевшими в лесу ливами, а некоторые из этого числа принесены были в жертву языческим богам и погибли в ужасных мучениях. И все же ни этими, ни подобными действиями враги не заглушили голоса христианской проповеди слова Божия, а, наоборот, по распространению веры могли видеть, что христиане в боях и проповедовании веры с каждым днем все более и более крепнут.

13. Вот почему все жившие у Двины ливы, упав духом и придя в смущение, дали заложников [зима 1205-06 гг.] и помирились с господином епископом и прочими тевтонами, а кто из них еще остался в язычестве, обещали креститься. Так, по призыву Христа, народ непокорный и вполне преданный языческим обрядам, мало-помалу приведен был под иго Господне и, оставив прежний мрак язычества, в вере увидел истинный свет, то есть Христа. После этого им по заслугам разрешено было вновь владеть деревнями, полями и всем, что они, казалось, потеряли не без основания; в укрепление, выстроенное близ Икесколы [Икшкиле], они допущены не были; вернулись на свои места также жители Ленневардена [Лиелварде] и Икесколы [Икшкиле].

14. О БОЛЬШОМ ПРЕДСТАВЛЕНИИ, КОТОРОЕ ПРОИЗОШЛО В РИГЕ. В ту же зиму устроено было в центре Риги прекраснейшее представление о пророках для того, чтобы язычники учились начаткам христианской веры, смотря на деяния веры. Содержание этого представления весьма тщательно, передавалось переводчиком присутствовавшим новообращенным и язычникам. Когда воины Гедеона стали сражаться с филистимлянами, язычники, боясь, что и их убьют, побежали, но их успокоили и позвали назад. Так церковь недолгое время отдыхала в тишине и мире. Однако это самое представление было как бы началом и предвестием будущего: в этом представлении были войны - Давида, Гедеона, Ирода; было и учение ветхого и нового завета, и действительно, во многих последовавших войнах должно было быть обращено язычество, а в учении ветхого и нового завета оно должно было получить наставления, как придти к истинному миротворцу и жизни вечной.

Комментарий

1Роденпойс - деревня, лежавшая, вероятно, на том же месте, где теперь имение и замок Роденпойс [Ропажи].

Malewa значит войско (см. ниже: XIX.9, XX.2, XXIII.7).В смысле "поход" употреблялось до XVI века. Слово, вероятно, древнеэстонское.

2 Это место свидетельствует, между прочим, о наличии у Генриха устных источников.

* Пабст высказывает предположение, что упоминаемый священник Иоанн и есть Иоанн из Фехты, о пленении которого говорится выше в VII.8.

3 Ганзен цитирует бреве Иннокентия III от 10 октября к архиепископу бременскому и его суффраганам о том, чтобы «священников и клириков, которые приняли знак креста и дали обет отправиться в Иерусалим для возвещения веры христовой, а также мирян, которые по бедности или слабосилию не могут ехать в Иерусалим, они, изменив их обет, позаботились послать против варваров в Ливонию» (перевод наш). Тут, однако, нет речи о монахах.

4 Stumpenhusen некогда замок в области Гойя. Isenburg - замок у р. Руры, основанный Адольфом, графом де Монте (ф. Берг), кельнским архиепископом. Коно или Конрад - сын брата его Арнольда, имевшего титул графа Изенбургского.

5 "Стрела, о которой знают... ранит" - почти не измененная цитата из Gregorii Homilice in Evang., II, 35: "Minus enim iacula teriunt, que previdentur".

6 Kukonoyse (ниже б. ч. Kukenoys, также: Kukennoys, Kukenoyse, Kukenois) - нынешний Кокенгузен [Кокнесе], русский замок на правом берегу Двины у впадения в нее р. Персе, в 134 км от Двинска и в 338 км от Полоцка, и княжество того же имени, удел Полоцка.

Название города русское - Куконос [Кокнесе] - по имени речки Кокны (прежнее имя р. Персе) и значит "мыс Кокны".

Величину и местоположение княжества Кукенойс [Кокнесе] определяют так. Восточной границей его был ручей Арона (Aronebach); западная соответствует языковой границе между ливами и леттами, т. е., приблизительно, западной границе приходов Зиссегаль [Мадлиена] и Ашераден [Айзкраукле]; южную составляла Двина. Что касается северной границы, то ее определить труднее: несомненно принадлежала княжеству позднейшая архиепископская кастеллатура Кокенгузен [Кокнесе], соответствующая нынешним приходам Кокенгузен [Кокнесе] и Линден; затем, главная часть имений Тизенхаузенов, лежавших между Огером [Огре], Ароной и Эвстом [Айвиексте] (восточнее только что названных приходов), и, наконец, вероятно, территория прихода Зиссегаль [Мадлиена].

О судьбе разных частей этой территории и княжества в XIII в. см. ниже наше примечание 74. Кокенгаузен [Кокнесе] имеет богатую событиями историю и в XIV-XVIII вв. В 1269 г. он был отдан епископом рижским Николаем в лен Тизенхаузену и до 1395 г. оставался владением этого рода. Потом, во время борьбы епископов с Орденом, не раз переходил из рук в руки, а впоследствии стал резиденцией епископов. В начале 1479 г. магистр Ордена фон Борх взял Кукенойс [Кокнесе] и сжег архив архиепископства. В 1481 г. город взяли рижские войска, но замка взять не могли. В 1509 г. архиепископ Каспар Линде надстроил стены замка и усилил его артиллерию. Летом 1546 г. последний рижский архиепископ Вильгельм Бранденбургский был осажден тут и взят в плен рыцарями. 25 августа 1577 г. Кукенойс [Кокнесе] был взят Иваном Грозным, а в следующем году занят поляками. В 1601 г. под Кукенойсом [Кокнесе] поляки нанесли поражение шведам, а в 1608 г. шведы овладели городом и перебили поляков. В августе 1655 г. царь Алексей Михайлович взял Кукенойс [Кокнесе] и переименовал его в "Царевичев Дмитриев" город. По Кардисскому договору Кукенойс [Кокнесе] отошел к Швеции. В 1700 г. он был взят саксонским отрядом польских войск под предводительством короля Августа. В это время саксонцами были выстроены те укрепления, следы которых видны и теперь. В 1701 г. город и крепость были изорваны русскими войсками.

* Вячко (Вячеслав), князь Кукенойса [Кокнесе], несомненно, то же лицо, что упоминается в наших летописях (ПСРЛ 1, III, 39). В дополнение к сказанному о нем выше в прим. 34 много интересных (при всей их условности) соображений дает М. Таубе.

Относя Вячко, уже по имени, к полоцкому дому, М. Таубе старается найти более осязательные основания для этого и вновь возвращается, едва ли, впрочем, удачно, к рассказу о Святохне. В этом рассказе, по его мнению, только со стилизованном Татищевым, исследователь ищет первоначальную достоверную основу, сопоставляет данные мнимой полоцкой летописи (Еропкина) с литовскими хрониками и приходит к следующему предположению.

Преемником князя Владимира, умершего в 1216 г., был на полоцком престоле с 1217 г. Борис, сын литовского вождя Гинвила8. Вячко и Василько, называемые у Татищева, в рассказе о Святохне, сыновьями Бориса (Давидовича!), но предположению М. Таубе, были зятьями или шуринами его, а ошибка у Татищева возникла при пересказе летописного текста оттого, что там, вместо "сыновья", будто бы стояло "чада" или "чадь", равносильное латинскому familia и обозначающее, по мнению М. Таубе, только принадлежность к одной и той же хозяйственно-семейной группе.9 Ведя дальше свою гипотезу, М. Таубе полагает, что Вячко, покинув Кукенойс [Кокнесе], бежал или к литовцам или в Полоцк, а в 1217 г. он и Василько были посланы Борисом в Двинскую область, т.е. в восточную Латгалию, «так как в это время и не было другой Двинской области», принадлежавшей русским, причем Вячко получил северную часть области, в окрестностях Варка-Лубанское озеро, а Василько - южную часть до Двины. Тут будто бы Вячко и ждал (до 1223 г.) случая отомстить немцам. После смерти его в 1224 г. при осаде Дорпата [Тарту], Кукенойс [Кокнесе] остается до половины XVI в. во власти немцев.

Многовековая традиция Тизенхаузенов (впрочем, письменно закрепленная только в XVI в.) считает Вячко родоначальником этой семьи. М. Таубе, детально анализируя все подходящие документы, пытается подтвердить это. Итоговая формула его гипотезы такова: дочь - наследница убитого в 1224 г. князя Вячко, София, к моменту общего упорядочения спорных вопросов о владениях в Ливонии, т.е. около 1225-1226 г., была еще очень молода. Она была тогда же обручена с Дитрихом фон Кокенгузен [Кокнесе], сыном Дитриха старшего, не раз упоминаемого в Хронике; в 1229 г. она была повенчана с Дитрихом, причем им отданы были в лен земли в Кокенгузене [Кокнесе]. Овдовев между 1245 и 1254 г, г., она в 1254 г. вышла замуж за Бернарда де Гейе-Кокенгузен [Кокнесе], а после его смерти по каким-то причинам разрешила в 1269 г. отдать прежнее свое феодальное владение в лен рыцарю Хансу фон Тизенхаузену. Чтобы объяснить и это, а вместе с тем оправдать фамильное предание о Софии, родоначальнице Тизенхаузенов, М. Таубе допускает, что упомянутая передача связана была с новым браком, но не старшей dominae Sophiae, а предполагаемой другой Софии, дочери первой и внучки Вячко, вышедшей замуж за Ханса фон Тизенхаузена.

Как и гипотеза о Герцике [Ерсика] (и, пожалуй, еще в большей степени, чем она) все это построение М. Таубе в своем роде очень интересно, но в то же время весьма спорно и в определении родственного отношения Вячко к Полоцку, и в попытке вывести от князя Кукенойса [Кокнесе] генеалогию Тизенхаузенов. М. Таубе не дает нам твердых оснований для окончательного вывода. Фигура Вячко продолжает оставаться загадкой в генеалогическом отношении.

7 Мемекулле - где-то между Ашераденом [Айзкраукле] и Икскюлем [Икшкиле].

8 Стрыйковский (Kronika, 1582, стр. 233 и сл.) утверждает, что он в 1576 г. видел камень на Двине с надписью "вспомози господи раба своего Бориса, сына Гинвиловего». На этом основании и построена его версия о княжении в Полоцке этого Бориса Гинвиловича, повторяемая М. Таубе. Позднейшие эпиграфические разыскания не подтвердили известия Стрыйковского.

9 Более чем сомнительно, чтобы и удельные князья могли определяться таким термином.

X. Восьмой год епископства Альберта

1. В начале восьмого года [февраль-март 1206 г.] господин епископ, желая снискать дружбу и расположение Владимира, короля полоцкого, какие тот проявлял к его предшественнику, епископу Мейнарду, послал ему через аббата Теодориха боевого коня с вооружением, но по дороге литовцы-разбойники ограбили аббата. И он и спутники его потеряли все, что у них было, но сами остались здравы и невредимы и прибыли к королю. Вступив в город, они застали там ливов, тайно посланных их старейшинами, которые, стараясь склонить короля к изгнанию тевтонов из Ливонии, в льстивых и лживых словах сообщали ему все, что только могли коварно придумать или сказать против епископа и его людей. Они утверждали, что епископ с его сторонниками для них великая тягость, а бремя веры нестерпимо. Относясь к их словам с излишней доверчивостью, король велел всем находящимся в его королевстве как можно скорее готовиться к походу, чтобы, взяв необходимое на дорогу, на корабле или на плотах из бревен по течению реки Двины быстро и удобно подойти к Риге. Оттого и вышло так, что тевтонские послы, не зная ни о внушениях ливов, ни о намерениях короля, получили приказ явиться пред лицом короля, а там их, при ливах, спросили, какова причина их прихода, Они объяснили, что пришли ради мира и дружбы, а в это время ливы наоборот заявили, что тевтоны и не хотят и не соблюдают мира. Речь их полна была проклятий и желчи, а короля они больше подстрекали начать войну, чем заключить мир.

2. Боясь, однако, обнаружить открыто свои тайные намерения, король велел тевтонам удалиться и ждать на подворье, но когда аббат обдумал положение, ему удалось дарами и деньгами подкупить одного из королевских советников, и план, который долго скрывали, тут же и был выдан. Когда он обнаружился, дивное провидение божье помогло аббату, и дела пошли лучше. Аббат с помощью божьей узнал, что в городе есть один бедняк из замка Гольм [Мартиньсала], нанял его за полмарки серебра, вручил ему свое письмо и через него сообщил господину епископу рижскому и всей церкви верующих о том, что слышал и видел. Тогда многие пилигримы, собиравшиеся отплыть за море, снова приняли крест и вернулись, да и сам епископ, намеревавшийся уехать вместе с другими, простился с отплывающими и возвратился к своим в Ригу.

3. Когда король узнал о поступке аббата, то, призвав его, спросил, посылал ли он гонца в Ригу, и тот, не побоявшись короля, признал, что послал письмо через одного человека. Позднее послы, отправленные из Риги вместе с ним, боясь гнева короля, стали умолять и уговаривать аббата отказаться от своих слов. Он, однако, зная, что "раз промолвишь, навек улетит невозвратное слово"1, ни под каким видом не желал взять назад то, что говорил королю. Король понял, что так он ничего не добьется, поскольку план его выдан, и замыслил хитрость, раз не удалось действовать военной силой. Ведь тот, кто с видом голубки говорит ласковые слова, иногда ранит так же как змея в траве2. Аббата отпустили домой, но вместе с ним отправили русских послов с мирными речами, но коварной мыслью. Выслушав обе стороны, ливов и епископа, они должны были решить, кто прав, чтобы это решение и соблюдалось. Отпущенные королем послы очень быстро добрались до русского замка Кукенойса [Кокнесе] и оттуда отправили в Ригу вместе с аббатом одного диакона Стефана (но не первомученика!),3 приглашали епископа встретиться с послами и назначили для переговоров третий день перед июньскими календами (30 мая), а место - близ реки Воги [Огре].

О ЗАГОВОРЕ РУССКИХ С ЛИВАМИ И ЛЕТТАМИ ПРОТИВ РИЖАН. Остальные, рассыпавшись во все стороны по области, стали звать ливов и леттов, собственно называемых летигаллами, явиться при оружии. Ливы пришли с намерением не столько выполнять волю короля, сколько содействовать гибели христиан.4 Летты же или летигаллы, которые, хоть и оставались еще язычниками, но были хорошего мнения о жизни христиан и желали им добра, не явились на эти коварные переговоры, и даже подарки, поднесенные им русскими, не могли склонить их к злу против тевтонов. Господин епископ, приглашенный на эти переговоры королевским послом, вышесказанным Стефаном, по совету своих дал такой ответ: "Во всех странах, как известно, существует общий обычай, чтобы послы, отправляемые своими господами, сами искали того, к кому посланы, и являлись к нему, но никогда государь, как бы скромен или любезен он ни был, не выходит из своих укреплений навстречу послам. Поэтому и послам и их гонцам надлежит искать нас в нашем городе, где мы со своими могли бы и принять и содержать их с большим почетом. Итак, пусть пожалуют, ничего не боясь, ожидая почетного приема". С приближением назначенного дня вооруженные ливы собрались на переговоры у реки Вога [Огре]. Старейшины же из замка Гольм [Мартиньсала], зачинщики всего злого дела, пришли к ним на корабле и, пристав к замку Икесколе [Икшкиле], стали звать с собой и икескольцев.

5. О МУЧЕНИЧЕСКОЙ СМЕРТИ НОВООКРЕЩЕННЫХ КИРИАНА И ЛАЙЯНА. Тевтоны, однако, зная лукавство ливов, отказались сесть на корабль, и те продолжали свой путь, рассуждая с соотечественниками об изгнании христиан. Между тем двое икескольцев из новообращенных, а именно Кириан и Лайян, стали усиленно просить Конрада из Икесколы [Икшкиле], начальствовавшего в замке, позволить им присутствовать на собрании ливов, чтобы узнать их упорные замыслы и сообщить, какие мероприятия готовят они против христиан; они рассчитывали на своих многочисленных родственников и друзей и не боялись идти к грозному вражескому войску. Считая это весьма безрассудным в силу многообразного коварства ливов, Конрад отговаривал их, но затем, уступив настойчивым просьбам, позволил идти.

О УЖАСНОЙ ЖЕСТОКОСТИ, КОТОРУЮ С НИМИ СОТВОРИЛИ САМИ ДРУЗЬЯ. Явившись на собрание, они тотчас были схвачены старейшинами, их стали принуждать отступить от веры христовой и отречься от тевтонов, но те, утвердившись в любви к богу, заявили, что принятую веру они готовы сохранить со всей преданностью, и никакие муки не в силах оторвать их от общения и дружбы с христианами. Из-за этого, понятно, даже родственники так их возненавидели, что ненависть пересилила всю прежнюю любовь: с общего согласия ливов, их обвязали вокруг ног веревками и разорвали пополам, подвергли жестоким мукам, вырвали внутренности, оторвали руки и ноги. Нет никакого сомнения, что за эти страдания они, вместе со святыми мучениками, удостоились вечной жизни.

6. Тела их покоятся в икескольской церкви [Икшкиле], рядом с могилой епископов Мейнарда и Бертольда, из коих первый был исповедником, а второй мучеником, как выше было сказано, и пал убитый теми же ливами.5 После этого ливы сговорились на том, чтобы, собравшись со всех концов страны, сначала занять ближайший к Риге замок Гольм [Мартиньсала], а оттуда уже напасть на рижан, весьма малочисленных в то время, и разрушить город. Заключив, таким образом, договор и союз, но, не помня о воспринятых таинствах, забыв о крещении, отвергнув веру, не заботясь о мире и снова начиная войну, вся масса ливов спустилась к Гольму [Мартиньсала] и объединилась вместе с пришедшими на зов некоторыми литовцами из Торейды [Турайда] и из Вейналы.6

7. О МУЧЕНИЧЕСКОЙ СМЕРТИ ОДНОГО СВЯЩЕННИКА И ЕГО ТОВАРИЩЕЙ. Далее жители Гольма [Мартиньсала], всегда быстрые в кровопролитии, схватили своего священника Иоанна, отрубили ему голову, а тело изрезали на куски. Он родился в Виронии [Виру?], ребенком был захвачен язычниками, а достопочтенный епископ Мейнард освободил его и поместил в Зегебергский монастырь учиться священному писанию; когда же он преуспел в этом, то вместе с епископом Альбертом отправился в Ливонию и, удостоившись духовного сана, многих в гольмском [Мартиньсала] приходе обратил от поклонения идолам к христианству. Наконец, после этих трудов он, вместе с двумя другими, Герхардом и Германом, за веру, как сказано, удостоился пальмы мученичества и вечной жизни. Тело его и кости впоследствии были собраны другими священниками и благоговейно погребены господином епископом и его капитулом в Риге, в церкви святой Марии.

8. О СБОРИЩЕ ЛИВОВ И ЛИТОВЦЕВ ПРОТИВ РИЖАН НА МАРТИНЬСАЛЕ. Когда это произошло и толпы ливов стали стекаться к замку Гольм [Мартиньсала], некоторые новообращенные - Лембевальде и другие, доказали свою верность: оставили жен и семьи в Гольме [Мартиньсала], а сами отправились в Ригу и, больше желая успеха христианам, чем вероломным ливам, стали советовать господину епископу, как защищаться от врагов. В течение нескольких дней ливы все оставались в замке, а некоторые из них вышли по направлению к Риге и стали то коней с пастбищ угонять, то убивать людей, причиняя зло, где и как могли. Некоторые, наконец, со скуки вернулись по домам, другие же остались. Епископ, услышав, что некоторые ушли, созвал братьев-рыцарей, горожан и пилигримов и спросил, не следует ли что-либо предпринять против ливов. Все решили, что лучше, воззвав к помощи всемогущего бога и поручив ему вновь учрежденную церковь, вступить в бой с ливами в Гольме [Мартиньсала] и лучше всем умереть за веру христову, чем поодиночке что ни день гибнуть в мучениях. Итак, оставив город на попечении господина епископа, все сильнейшие из тевтонов, вооружившись, вместе с рижскими ливами и взяв с собой баллистариев и других стрелков, сели на корабль и подошли к замку Гольм [Мартиньсала] на пятый день после пятидесятницы [4 июня 1206 г.]. Увидев их издали, враги, не робея, бегут навстречу, чтобы защитить берег и не дать им высадиться. Сперва христиане были смущены своей малочисленностью: ведь их было всего 150 человек, а врагов громадное количество, но потом, запев молитву богу о милости, они ободрились и стали высаживаться. Первыми пошли на врагов Арнольд, брат-рыцарь, и с другого корабля - слуги епископа с прочими. Сначала бились в воде, принимая на себя жестокие удары камней, летевших с берега, и вражеских копий, но, наконец, храбро сражаясь, овладели берегом.

О БЕГСТВЕ МАРТИНЬСАЛЬСКИХ ЛИВОВ И ИХ УБИЙСТВЕ. Ливы, не защищенные броней, очень пострадали от стрел, ряды их сбились, и побежденные враги обратились в бегство. Тут одни были перебиты, другие, пытаясь переплыть реку, утонули, иные отступили в замок, некоторые же спаслись вплавь, но не избежали могильного червя. Был среди них князь Ако, их старейшина, виновник всего предательства и всех бед, тот, кто подстрекал короля полоцкого к войне с рижанами, кто собирал литовцев, кто созывал на бой против рода христианского жителей Торейды [Турайда] и всю Ливонию. В числе других был и он убит, а голову его, как трофей победы, послали епископу. Епископ же с клириками, отслужив мессу, со страхом божьим и молитвой ждал, не явится ли кто-нибудь сообщить ему, что делается. Сердце его полно было надеждой на бога. И вдруг вдали показалось суденышко: на нем возвращался один из братьев-рыцарей с несколькими ранеными, который и предъявил епископу голову Ако в знак победы. Радуясь со всеми, кто оставался дома, епископ возблагодарил бога, даровавшего церкви своей спасение силами немногих защитников.

9. О ЗАВОЕВАНИИ ЗАМКА. Между тем христиане подошли к пригородным постройкам, подложили огонь под стены замка и стали метательными орудиями (patherellis) бросать в замок огонь и камни.7 Баллистарии переранили множество народу в крепости, так что, при больших к тому же потерях и убитыми, не стало сил для защиты. Поэтому люди из Торейды [Турайда] стали просить мира, получили согласие и позволение выйти из замка; почти все они оказались переранены. Жители же Гольма [Мартиньсала], виновники злого дела, принуждены были сдаться, а старейшины их были отведены в Ригу и, по заслугам, брошены в тюрьму. Прочие же бывшие в замке, ради таинства крещения, ранее принятого ими, были пощажены, да и потом не терпели ничего дурного. Все славное, что до этого времени произошло в Ливонии, бог совершил не мужеством многих, а руками немногих, поэтому за многократные победы да будет благословен бог вовеки. Был голод в то время, и сильный недостаток съестного в городе, но тут бог послал епископского священника Даниэля с двумя грузовыми судами (coggonibus) из Готланда, доверху полными хлеба и прочих необходимых вещей. Того же Даниэля епископ отправил со своим воеводой Гевегардом, баллистариями и некоторыми другими занять вышеназванный замок Гольм [Мартиньсала], чтобы ливы впредь не могли сопротивляться там христианам, зовя на помощь русских и язычников. Старейшин же гольмских епископ впоследствии повез с собой в Тевтонию, чтобы, познакомившись там с христианскими обычаями, научились быть верными и те, кто всегда были неверными.

10. ВОЕННЫЙ ПОХОД С ЗЕМГАЛАМИ В ТУРАЙДУ. После того рижане, помня обо всех обидах, причиненных им жителями Торейды [Турайда], еще язычниками, и о частом нарушении ими мира, призвали на помощь семигалов, чтобы отомстить врагам. Семигалы, всегда относившиеся враждебно к жителям Торейды [Турайда], обрадовались и пошли навстречу рижанам с князем своим Вестгардом [Виестурс] в количестве около трех тысяч человек. Продвинувшись вперед к Койве [Гауя],8 рижане разделили свое войско и половину отдали Каупо, бывшему их предводителем. Дело в том, что он, по возвращении из Рима, стал преданнейшим человеком, из-за преследований со стороны ливов бежал в город и почти весь тот год оставался с христианами. Другую половину войска они послали в направлении Дабрелиса.

О СОЖЖЕНИИ ТУРАЙДСКОГО ЗАМКА. Каупо пошел с войском к своему замку, где были его родные и друзья, язычники.9 Когда они вдруг увидели неожиданно появившееся войско, их охватил страх, и лишь немногие взошли на стены защищать замок, большинство же перелезло через вал в задней части замка и бежало в леса и горные места. Христиане мужественно осадили замок и, наконец, храбро взошли на валы. Враги были побеждены и прогнаны из укреплений, христиане вступили в замок и, преследуя там язычников, до пятидесяти человек убили, а прочие спаслись бегством. Захватив все имущество и большую добычу, замок зажгли. Когда ливы, бывшие по другую сторону Койвы [Гауя] в замке Дабрелиса, заметили столб дыма и огня и увидели, что замок Каупо горит, они, боясь, что с ними и с их замком будет то же, собрали всех в замок, взошли на крепостной вал в ожидании неприятеля и встретили его, храбро сопротивляясь. Дабрелис, их старейшина, ободрял их и поддерживал, говоря, как филистимляне: "Крепитесь и сражайтесь, филистимляне, чтобы не стать рабами евреев". Пилигримы, целый день осаждавшие замок вместе с семигалами, не могли взять его; некоторые из них пытались с немногими взойти с другой стороны, но потеряли там пятерых человек убитыми. Увидев, что замок весьма крепок и неприступен, отступили, опустошив область, вернулись к своим и, остановившись под Ригой вместе с остальным отошедшим войском, разделили всю взятую добычу. Епископ, возблагодарив бога, отпустил войско по домам радостных семигалов.

11. После этого, возобновив мир с ливами, епископ собрался ехать в Тевтонию, но, выйдя в море, целую ночь бился под страшной бурей, а на следующий день его снова пригнало в Двину. Несколько дней он наслаждался отдыхом, не жгло его и солнце счастья днем, не печалила и луна неудачи ночью, но не отступал он от божьего дела ни на суше, ни на море. Принеся богу благодарность, он снова пустился в те же опасности, каких избежал, и, пользуясь посланной богом тишиной, отправился в Алеманию собирать пилигримов для защиты церкви.

12. Позднее кое-кто из ливов, упорствуя в коварстве, известили короля полоцкого через гонцов об уроне, понесенном своими, и просили придти на помощь им против тевтонов, пользуясь в особенности временем, пока в Риге оставалось немного людей, а другие уехали с епископом. Слушаясь их зова и советов, король собрал войско со всех концов своего королевства, а также от соседних королей, своих друзей, и с великой храбростью спустился вниз по Двине на корабле. При высадке у Икесколы [Икшкиле] многие из них были ранены баллистариями рыцаря Конрада. Заметив, что тевтоны находятся в замке, пошли дальше и, внезапно подойдя к замку Гольм [Мартиньсала], окружили его со всех сторон. Ливы же, не знавшие о приходе войска, одни побежали и скрылись в леса, другие присоединились к тевтонам и заперлись в замке, баллистарии взошли на валы и переранили множество врагов.

КАК ПОЛОЦКИЙ КНЯЗЬ ВЛАДИМИР ОСАДИЛ ЗАМОК МАРТИНЬСАЛА. Русские, со своей стороны, не знавшие применения баллисты, но опытные в стрельбе из лука, бились много дней и ранили многих на валах; они собрали большой костер из брёвен и старались поджечь укрепления, но старания эти были напрасны, а при сборе леса многие из них пали раненые баллистариями. Поэтому король послал гонцов к жителям Торейды [Турайда], к леттам и к окрестным язычникам, чтобы все они выступали в поход против рижан. Люди из Торейды [Турайда] тотчас же с радостью собрались к королю, и было поручено пришедшим единственное дело: собирать дрова для поджога замка, а так как защитного вооружения они не имели, то при собирании дров великое множество и было перебито неожиданными выстрелами. Летты же и сами не пришли и гонцов не прислали. Устроили русские и небольшую метательную машину, по образцу тевтонских, но, не зная искусства метать камни, ранили многих у себя, попадая в тыл. Тевтоны, по своей малочисленности (их было всего двадцать человек), боясь предательства со стороны ливов, которых много было с ними в замке, днем и ночью оставались на валах в полном вооружении, охраняя замок и от друзей внутри и от врагов извне. Ливы же ежедневно все искали с королем способа, как бы захватив их хитростью, предать в руки русским, и если бы продлились дни войны, то едва ли рижане и жители Гольма [Мартиньсала], при своей малочисленности, могли бы защититься. В Риге боялись и за положение города, так как сооружения его еще не были крепки, боялись и за дела вне города, за своих, осажденных в Гольме [Мартиньсала]. Между тем к королю вернулись некоторые ливы - разведчики и сказали, что все поля и дороги вокруг Риги полны мелкими железными трезубыми гвоздями; они показали королю несколько этих гвоздей и говорили, что такими шипами тяжко исколоты повсюду и ноги их коней и собственные их бока и спины.10 Испугавшись этого, король не пошел на Ригу, и спас господь надеявшихся на него. Торейдцы [Турайда] же, увидев корабли в море, сообщили королю, и тот, не только не добившись успеха в одиннадцатидневной осаде замка, но скорее даже пострадав в силу потери своих, боясь в то же время прибытия тевтонов, поднялся со всем своим войском, взяв раненых и убитых, и возвратился на корабле в свою землю. Гевегард, воевода епископа, умер после от небольшой раны, а прочие, оставшись здравы и невредимы, благословляли бога, который и на этот раз руками немногих защитил свою церковь от неприятеля.

13. О ПЕРВОМ ПОХОДЕ ДАТСКОГО КОРОЛЯ ПРОТИВ ОСТРОВА СААРЕМАА. В это же время король Дании высадился на Эзеле [Сааремаа] с большим войском [лето 1206 г.], которое собирал уже в течение трех лет. С ним были архиепископ лундский Андрей, который, давая отпущение грехов, отметил знаком креста бесчисленное множество людей, чтобы отомстить язычникам и подчинить их вере христианской. Они построили замок, но так как не нашлось никого, кто решился бы остаться там для защиты против нападений язычников, то замок сожгли, а король со всем войском вернулся в свою страну. Упомянутый же архиепископ лундский, епископ Николай11 и вся их дружина на двух кораблях, нагруженных съестными припасами, повернули в Ригу и при входе в Двину благоговейно были приняты настоятелем св. Марии Энгельбертом и всей его братией. Услышав о великих испытаниях церкви и о вторичном спасении ее богом, они с сочувствием и поздравляли и радовались, благословляя бога за то, что он неизменно сохраняет церковь свою среди язычников при, столь малом числе защитников. После того архиепископ стал, созывая всех клириков, объяснять им богословское учение и читать псалтырь, и так они всю зиму провели в божественном созерцании [1206-07 гг.]. И недаром за войнами следовали богословские поучения, так как тогда же, после упомянутых войн, была обращена и крещена вся Ливония. После ухода русского короля с войском, страх божий напал на ливов по всей Ливонии; жители Торейды [Турайда] и двинские ливы отправили послов в Ригу и просили о мире. Людям из Торейды [Турайда] напомнили все зло, какое так часто делали они во время мира, нарушая мир: многих перебили, причинили много вреда Каупо, который покинул их и всегда сражался вместе с христианами; имения его разорили пожаром, поля отняли, ульи переломали, а сверх того и против рижан предпринимали много войн. Поэтому в мире им было отказано и по заслугам, так как, не умея быть сынами мира, они всегда только нарушали его.

О КРЕЩЕНИИ ЛИВОВ. Они, тем не менее, стали настоятельно просить крещения, обещая принять священников и во всем им повиноваться. Ливы же из Ленневардена [Лиелварде] для примирения с господином Даниэлем, давно уже получившим этот замок в бенефиций, обещали каждый год давать по полталанта ржи с плуга. Это они с тех пор и до сего дня платят.12

14. О ВЗЯТИИ ЗАЛОЖНИКОВ И НЕСЕНИИ СЛОВА БОЖЬЕГО ПО ВСЕЙ ЛИВОНИИ. Рижский настоятель, по указанию архиепископа, взяв заложниками сыновей лучших людей по всей Ливонии, послал священников на проповедь. Первый из них Алебранд, отправившись в Торейду [Турайда], просвещал людей словом проповеди и таинством крещения, разграничил приходы и построил церковь в Кубеселе. Священник Александр направлен был в Метсеполе.13 Окрестив всю ту область, он остался там жить, сея семя евангельское, и начал строить церковь. Священник Даниэль, который некоторым образом был испытан при осаде гольмского замка [Мартиньсала], послан был в Ленневарден [Лиелварде]. Жители приняли его хорошо и были им крещены. Пройдя в деревню, называвшуюся Сидегунде [Сидгунда], он тотчас созвал народ слушать слово божье. Из лесной глуши пришел ночью один лив и рассказал ему о своём видении: "Я видел, говорит, бога ливов, который предсказал нам будущее. Образ его от груди и выше рос из дерева и сказал мне, что завтра придет литовское войско. Боясь этого войска, мы и не смеем собраться". Священник понял, что это уловки демона, потому что в то осеннее время уже не было дороги, по какой могли бы придти литовцы, и, став на молитву, поручил себя богу. Когда настало утро, а о том, что ливу предсказал призрак, не было никаких известий, все собрались; священник, осудив идолопоклонство, объяснил, что такого рода видения - не что иное, как уловки злого духа, и стал проповедовать единого бога, творца всех вещей, единую веру и единое крещение; этим и подобными речами он звал их к почитанию единого бога. Выслушав это, они отреклись от диавола14 и дел его, обещали верить в бога и крестились все, кому это предназначено было богом. Окрестив жителей Ремине,15 он пошел в Аскраде [Айзкраукле] и, когда все там с радостью приняли слово божье, он совершил таинство крещения и возвратился в Торейду [Турайда] в замок Дабрелиса, где и был ласково принят жителями. Посеяв и тут семя слова Божия, он обратил и окрестил их, а потом, оставив эту область, прошел к вендам.

О КРЕЩЕНИИ ВЕНДОВ. Венды в то время были бедны и жалки: прогнанные с Винды [Вента], реки в Куронии [Курземе], они жили сначала на Древней Горе, у которой ныне построен город Рига, но оттуда были опять изгнаны куршами; многие были убиты, а остальные бежали к леттам, жили там вместе с ними и очень обрадовались приходу священника.16 Обратив и окрестив их, священник поручил господу насаждённый виноградник и засеянное поле, а сам вернулся в Ригу.

15. О КРЕЩЕНИИ ИДУМЕЕВ. Позднее он был послан к идумеям, крестил там множество идумеев и леттов, построил церковь над Ропой [Лиелстраупе]17 и, оставаясь там, указывал людям путь к вечной жизни. Торейдцы [Турайда] же, по принятии таинства святого крещения со всеми духовными законами [зима 1206-07 гг.], стали просить своего священника Алебранда, чтобы он судил их не только в делах духовных, но и в гражданских, в так называемом мирском праве, по христианским законам. Племя ливов некогда было весьма вероломно, каждый отнимал у своего ближнего, что тот имел, для крещеных же стали запретными такие насилия, грабежи, кражи и тому подобное. Те, кто до принятия крещения были ограблены и горевали о потере своего добра, которое теперь, крестившись, уже не смели силой добывать обратно, добивались мирского суда для решения дел этого рода.

О ДОВЕРИИ К СПРАВЕДЛИВОМУ СУДУ АЛЕБРАНДА. Поэтому священнику Алебранду с самого начала было поручено разбирать, как духовные дела, так и гражданские, и он, ради дела божьего и своих грехов, честно исполнял порученную ему обязанность: карая кражи и грабежи, возвращая несправедливо отнятое, он указывал ливам путь праведной жизни. В первый год ливам нравился этот христианский порядок, потому что дело суда выполнялось честными людьми, но позднее по всей Ливонии и Леттигаллии и Эстонии все было испорчено действиями разных гражданских судей-мирян, которые, выполняя судейские обязанности, больше заботились о наполнении своих кошельков, чем о божьей справедливости.

16. В ту же зиму было затмение солнца, продолжавшееся значительную часть дня.18 [28 февраля 1207 г.]

17. О ДАРЕНИИ ЛИВОНИИ ГЕРМАНСКОЙ ИМПЕРИИ. Епископ Альберт между тем обходил в Тевтонии каждый квартал, улицу и церковь, ища пилигримов. Пройдя Саксонию и Вестфалию, он прибыл, наконец, ко двору короля Филиппа и, так как не ожидал помощи ни от какого короля, обратился к империи и получил от империи Ливонию, после чего блаженной памяти король Филипп обещал давать ему каждый год пособие в сто марок, но от обещаний никто богатым не бывает.19

Комментарий

1 Horatil Epist., I, 18, 71 (перевод наш).

2 Vergilii Eclog., 3, 93.

3 Иронически. "Коварная мысль" посольства была понята епископом. Ср. ниже его ответ в § 4. Он не желал ни подвергаться личной опасности, ни предоставлять Владимиру роль верховного арбитра.

4 Wоgеnе - позднее Bora - река, ныне именуемая Огер [Огре], впадает в Двину восточное Икскюля [Икшкиле]. Летты или летигаллы, в наших летописях "летьгола", были восточными соседями ливов; той же ветви семигалы ("зимигола" или «зимегола» в летописях) и селы.

5 Арнольд Любекский (о. с., кн. VII, гл. IX, 6) ошибочно называет местом погребения Бертольда Ригу.

6 Вейнала - двинская область.

7 Патерелл - термин, встречающийся только у Генриха и отсутствующий у Дюканжа. Под этим именем разумеется малая осадная машина, которой метали в осажденный город камни, горшки с огнем и т. п. У других такая машина именуется petraria.

8 Койва [Гауя] - древнеливское наименование лифляндской или трейденской [Турайда] Аа, иногда в форме Goiwa.

9 Дабрелис - старейшина ливов. Его замок Сатезеле был на южном берегу реки поблизости от Зегевольде [Сигулда]. См. ниже примеч. 137.

* «Замок Каупо» (малый, в противоположность другому, magnum castrum Cauponis), согласно исследованиям, произведенным проф. Кизерицким в 1888 г., находился на т. н. горе Суворова, вблизи развалин кремонского [Кримулда] замка, на правом берегу ручья, составляющего границу Кремоны-Трейдена [Кримулды-Турайды]. Это местоположение наиболее подходит и к изображаемой Генрихом ситуации (Х.10: с другого берега Койвы [Гауя] виден пожар в замке).

10 Такой прием обороны, преимущественно против конницы, упоминается уже у Цезаря. См. Comment, de bello Oallico, кн. VII, в рассказе об осаде Алезии. Под трехзубым крюком (см. ниже XV.5) разумеется железная колючка, выкованная таким образом, что три шипа ее торчат в разные стороны, и, как ее ни брось, по крайней мере, один из них торчит кверху.

* Корабли, упоминаемые далее, если только это не были торговые суда, могли принадлежать Вальдемару II Датскому, шедшему против эзельцев [Сааремаа].

11 Об архиепископе лундском Андрее см. выше прим. 32. Николай, епископ шлезвигский, преемник епископа Вальдемара, принца королевского рода, заключенного в тюрьму за попытки захвата королевской власти, канцлер короля Вальдемара II.

Роль архиепископа лундского в Риге не ограничивалась богословскими поучениями, при всей несомненности его большой учености. Генрих тут, видимо, вуалирует одно из оснований датских претензий на господство, а именно то обстоятельство, что Андрей пользовался правами папского легата в Риге.

12 Что это за мера, неясно. Не говорят об этом и акты. Это - первое в Хронике упоминание о спорных податных отношениях новых феодальных владельцев с местным населением. О ссоре, за которой следует в этом случае примирение, не говорилось. Генрих и вообще избегает упоминаний о подобных вещах, если одновременно не может сообщить и о каком-то, с его точки зрения, справедливом исходе спора.

13 По Пабсту это - нынешняя церковь кремонская [Кримулда], недалеко от имения Кипсаль. Тот же автор задается вопросом, не было ли Кубеселе местом жительства Каупо: Куббе в таком случае могло бы быть видоизмененным Каупо, Копе, а -зеле или -зиле - окончание многих наименований мест у ливов.

Биленштейн в более решительной форме отождествляет Кубеселе с замком Каупо, считая castrum Cauponis просто переводом слова Cubbesele на латинский язык. По мнению того же Биленштейна, именем Кубеселе могла обозначаться не только территория замка, но и окрестная замковая область.

* Метсеполе - область ливов у моря; с юга от нее Торейда [Турайда], с востока - Идумея и латгалы у Буртниекского озера, с севера - зонтаганские эсты.

14 Отречение от диавола - одна из формул обряда крещения.

15 Ремине, по указанию Пабста, не есть ни Рёмерсгоф, получивший наименование по владельцу много позднее, ни Ландгольм (лив, Rimman muischa) к востоку от старого Ашерадена [Айзкраукле], так как Ремине по Генриху, Рифмованной Хронике и др., следует искать к западу от него.

16 Винда [Вента] - река Windau, главная река страны куршей.

* «Жили там» - на месте нынешнего Арраша [Арайши], где потом было главное местопребывание меченосцев (в нынешнем Вендене [Цесис] - лишь позднее).

17 Идумея - центральная и самая маленькая из областей Ливонии со смешанным населением из ливов и леттов, первоначально охватывала, приблизительно, территорию нынешнего прихода Рооп [Лиелстраупе]. К западу от нее лежала Метсеполе, к югу и юго-западу – Торейда [Турайда], к востоку - область леттов и вендов, выше по течению Аа [Гауя]. Во время немецкого господства под именем Идумеи стали понимать все более значительную территорию (вплоть до пределов всей б. Лифляндской губернии).

* Далее в Хронике (XIV. 10, XV.2 и XXII.4) река Рона называется Раупа [Брасла]. Это - нынешняя Brasle: течет из Уббенормского прихода к югу и впадает в Аа [Гауя] в нынешнем приходе Рооп [Лиелстраупе] между Трейденом [Турайда] и Венденом [Цесис].

18 По немецким хроникам и нашим летописям, затмение было 28 февраля 1207 г.

19 Весьма важное место. С этих пор епископ Альберт оказывается ленником империи, имперским князем. Помимо внешнеполитических соображений, этот решительный шаг вызывался, весьма возможно, и некоторыми внутренними осложнениями: требования владельческих прав, вскоре после этого предъявленные меченосцами, наверное, уже назревали в это время.

* Слова "блаженной памяти" объясняются тем, что во время написания этой главы короля Филиппа в живых уже не было: он был убит 21 июня 1208 г.

Конец отрывка дает образчик редкой у Генриха иронии.

XI. Девятый год епископства Альберта

1. О КРЕЩЕНИИ ЛЕТТОВ. На девятый год вся Ливония была крещена, церковь наслаждалась тишиной и миром, спокойно ожидая прибытия своего епископа. Архиепископ лундский и канцлер, собравшись со своими в обратный путь, в вербное воскресение [15 апреля 1207 г.] достигли Готланда и отпраздновали торжественный день святой пасхи в своей стране. [22 апреля 1207 г.] Рижский епископ прибыл в Ригу в день пятидесятницы [10 июня 1207 г.] и радостно был всеми встречен. С ним прибыл граф Годескальк Пирмонт (Peremunt), другой граф и еще множество пилигримов, благородных и почтенных людей. Радуясь миру церкви, они настолько подняли высоту городских стен, что с тех пор набеги язычников стали не страшны.

2. О КНЯЗЕ КОКНЕСЕ. Когда король Кукенойса [Кокнесе] Вячко (Vesceka) услышал о прибытии епископа и пилигримов, он вместе со своими людьми вышел им навстречу и по прибытии в Ригу был принят всеми с почетом. Проведя в самой дружественной обстановке в доме епископа много дней, он наконец попросил епископа помочь ему против нападений литовцев, предлагая за это половину своей земли и своего замка. Это было принято, епископ почтил короля многими дарами, обещал ему помощь людьми и оружием, и король с радостью вернулся домой.

О ПОСЫЛКЕ СВЯЩЕННИКОВ В ПРИХОДЫ. После того, порадовавшись обращению и крещению ливов, епископ послал к ним священников и в Торейду [Турайда], и в Метсеполе, и в Идумею, и на Двину; везде были выстроены церкви, и священники размещены по приходам.

3. О ДАРЕНИИ ТРЕТЬЕЙ ЧАСТИ ЗЕМЛИ ОРДЕНСКИМ БРАТЬЯМ. В то же время господь с каждым днем все увеличивал дружину братьев рыцарства, и стали они думать, что, сообразно росту их числа и трудов, должны возрастать имущество и владения их так, чтобы те, кто на войне и других непрерывных трудах несут на себе всю тяжесть дневных забот, получали вместе с тем и вознаграждение за свой труд, дневную плату.1 Поэтому они стали просить у господина епископа, ежедневно настаивая, третью часть всей Ливонии и других земель или окрестных народов, которые еще не были обращены, но впоследствии, через них и других рижан, будут приведены богом в христианскую веру; они хотели, таким образом, подвергаясь большим расходам, пользоваться и большими доходами. Отечески заботясь о людях, которые днем и ночью стеной стояли за дом божий, и, стремясь увеличить их число, епископ решил вознаградить их за труды и расходы и уступил им третью часть одной Ливонии, а так как сам он получил Ливонию от императора со всеми правами господства, то и их третью часть отдал им с полными правами и властью. Что же касается еще не приобретенных и не обращенных земель, то так как он не мог дарить, чего не имеет, то вполне основательно отказал. Те, однако, всячески настаивали на своей просьбе, и она, в конце концов, была впоследствии доведена до сведения верховного первосвященника. Он же, поручив богу вопрос о землях, еще не приобретенных, утвердил за ними третью часть приобретенных, но оставил епископу четверть десятины с их долей в знак подчинения.

О РАЗДЕЛЕ ЛИВОНИИ. Итак, по предложению епископа братья-рыцари разделили Ливонию на три части и ему, как отцу, предоставили первому выбор. Он, прежде всего, взял область Каупо, то есть Торейду [Турайда], потом они выбрали себе область по ту сторону Койвы [Гауя], а третья область Метсеполе осталась епископу. За области или имения, уже ранее данные в бенефиций другим, братья-рыцари впоследствии получили полное вознаграждение в иных местах.2

4. О ПЕРВОМ ФОГТЕ ГОТФРИДЕ. После такого раздела Ливонии, епископ послал священников в свои области, а братьям рыцарства предоставил заботиться об их областях. В тот же год послан был некто Готфрид, рыцарь пилигрим, в Торейду [Турайда] для выполнения судейских обязанностей по мирскому праву. Объезжая приходы и решая дела и тяжбы, он собрал массу денег и подарков, немного уделил епископу, а большую часть оставил себе. Огорченные этим некоторые другие пилигримы взломали его сундук, и нашли там девятнадцать марок серебра - часть добра, воровски набранного, тогда как многое другое уже было растрачено им. Так как он действовал несправедливо, извращая правосудие, притесняя бедных, оправдывая виновных и обирая новообращенных, то праведный суд божий и привел его к великому позору для устрашения других, а по иным известиям он погиб постыднейшей смертью.3

5. О ВОЙНЕ С ЛИТОВЦАМИ. После того литовцы, помня обо всех, кто были у них убиты два года тому назад рижанами и семигалами, послали по всей Литве собирать большое войско. Целую ночь в канун рождества Господня [24 декабря 1207 г.] переправлялись они через Двину, пришли в Торейду [Турайда] и, рано утром перейдя Койву [Гауя], рассыпались по деревням. Область, ничего не слышавшую о близости врагов, они застали врасплох, многих перебили, а еще большее число увели в плен.

О ВОЕННОМ ПОХОДЕ ЛИТОВЦЕВ НА ТУРАЙДУ. В церкви Кубеселе в самый день рождества Господня [26 декабря 1207 г.] отправляли богослужение для ливов два священника, а именно Иоганн Штрик и другой - Теодорих со своим слугой. Когда, по окончании первой мессы, Иоганн служил уже вторую, прихожане, услышав, что идет войско, убежали из церкви, некоторые скрылись в лесные убежища, другие же, спеша домой, были схвачены по дороге и очень многие перебиты. Когда было окончено последование4 и читалось евангелие, литовцы на своих быстрых конях уже носились кругом церкви, то с одной, то с другой стороны, но так как бог хранил своих, в церковь не вошли, а поскакали к дому священника, захватили лошадей и скот, а одежду, съестное и все, что нашли, нагрузили на сани. Грабя приходский двор, они задержались надолго, а в это время священник в церкви окончил святое таинство тела и крови господних и, не колеблясь, сам отдаться в жертву, поручил себя господу. С ним оставались неизменно верные - священник Теодорих, помогавший ему в богослужении, и слуга, который стерег двери. Они ободряли священника, уговаривая не оставлять в небрежении божественную службу из страха перед язычниками.

КАК СВЯЩЕННИКИ БОЖИЕЙ МИЛОСТБЮ ЧУДОМ ОСТАЛИСЬ НЕВРЕДИМЫ. Когда по милости божьей месса была кончена, они сняли все покровы и одежды с алтаря, сложили их в углу ризницы, в том же углу сели сами и спрятались. Едва они это сделали, как уже в церковь явился один из врагов, обежал все кругом, был уже почти в ризнице, но, увидев обнаженный алтарь и не найдя ничего, что можно присвоить, сказал: "Ба!" и пошел к своим. Захватив, таким образом, все, что нашли, литовцы пошли обратно своей дорогой, но едва они вышли из приходского двора, как явилась другая толпа их же, еще больше первой, и, найдя дом опустошенным, бросилась вслед ушедшим; один из них появился и в церкви, не сходя с коня, но, видя, что грабить нечего, а о спрятавшихся в углу не зная, и этот поспешил уйти обратно. Когда затем пришел третий отряд, один из литовцев проехал через церковь на санях, но священников не видел. Принеся благодарность богу, сохранившему их здравыми и невредимыми перед лицом язычников, они, по уходе врагов, под вечер вышли из церкви, побежали в лес и, три дня не евши хлеба, на четвертый пришли в Ригу [28 декабря 1207 г.]. Литовцы же, разграбив всю окрестную область, ночью собрались все вместе в деревне Анно и рано утром ушли из страны, забрав с собой женщин, малых детей и большую добычу. В самую ночь рождества Господня [24-25 декабря 1207 г.] ливы, отправив гонцов, сообщили епископу, что литовское войско вступает в Ливонию, а потом гонцы, следуя один за другим, стали доносить об избиении и пленении людей, опустошении храмов и обо всем том вреде, какой причинили язычники вновь основанной церкви.

О РИЖСКОМ ОПОЛЧЕНИИ ПРОТИВ ЛИТОВЦЕВ. Услышав об этом, епископ созвал пилигримов, братьев-рыцарей, купцов и всех своих и убеждал их, ради отпущения грехов, стать стеной за дом Господень и освободить церковь от врагов. Все повиновались и стали готовиться к бою. Повсюду к ливам и леттам послали сказать с угрозой: "Всякий, кто не пойдет и не присоединится к христианскому войску, уплатит три марки пени". Страх напал на тех, и они покорно вышли навстречу рижанам к Двине. Поднявшись в Ленневарден [Лиелварде], все собрались вместе и стали в молчании ждать, не выходя из города, возвращения литовцев, а разведчиков послали разузнать об их движении. Литовцы встретились разведчикам у Ленневардена [Лиелварде] со всеми пленными и добычей, а ночью по льду перешли Двину. Предводитель войска со своими спутниками подъехал ближе к замку и, вызвав старшего, спросил, где собрались христиане, и сказал: "Поди, извести христиан, которые два года назад перебили, как во сне, мое войско, возвращавшееся из Эстонии, что теперь они найдут и меня и людей моих бодрствующими".

О БИТВЕ РИЖАН С ЛИТОВЦАМИ. Когда христиане услышали это, они поспешили на битву Господню, рано утром выступили вслед за врагами и в третьем часу,5 перейдя Двину у Аскраде [Айзкраукле], нашли их там. Когда язычники увидели, что те их преследуют, они, в ужасе перед неизбежным, громко закричали все вместе и, созвав своих, повернули навстречу христианам. Не испугавшись их крика и численности, но, полагаясь на бога, христиане с поднятыми знаменами ударили на них и, убивая направо и налево, начали бой, разгоревшийся потом с обеих сторон. Литовцы, превосходящие другие народы быстротой и жестокостью, обещавшие бодрствовать в ожидании битвы, долго и храбро сражались, но, в конце концов, повернули тыл и оказались столь же быстры в бегстве, как и в бою: одни убегали в лес, другие по дорогам, бросив пленников и добычу. Христиане преследовали их целый день и многих перебили, другие же спаслись бегством. Вернувшись затем к добыче, они освободили от пут женщин и малых детей, новообращенных и всех других пленных, а когда собрались все новообращенные - и ливы и летты с тевтонами, принесли богу благодарность о потерянной и найденной овце или об овцах, вырванных из пасти волчьей, разделили добычу и отпустили всех пленных на свободу к их друзьям.

6. ОБ ОСАДЕ СЕЛПИЛСА [1208 г.]. После того как господь избавил церковь свою от нападения язычников, епископ, боясь, что по отъезде его они так же опустошат и всю Ливонию, задумал разрушить замок селов [Селпилс] (Selonum),6 который всегда и при отступлении и при наступлении служил им убежищем. Послав своих гонцов по всей Ливонии и Летигаллии, которые уже присоединились к христианству, он звал всех в поход. Собрав большое войско, епископ послал аббата Теодориха и настоятеля Энгельберта со всей своей дружиной и пилигримами, а также братьями рыцарства христова взять замок селов [Селпилс]. Они направились к Аскраде [Айзкраукле] и, перейдя Двину, наткнулись на не погребенные тела убитых литовцев; прошли, ступая по ним, и, двигаясь в полном порядке по дороге, приблизились к замку селов [Селпилс]. Осадив его, много народу кругом на укреплениях переранили стрелами, многих взяли в плен по деревням, еще большее число убили; собрав дрова, зажгли большой огонь. Не давая осажденным передышки ни днем, ни ночью, привели в ужас селов. Тогда, тайно вызвав старейшин войска, те стали просить мира. Им ответили: "Если вы хотите истинного мира, откажитесь от идолопоклонства, примите в ваш замок истинного миротворца - Христа, креститесь, и впредь не пускайте в ваш замок литовцев, врагов христианства".

О ВЫДАЧЕ ЗАЛОЖНИКОВ И ПРИНЯТИИ КРЕЩЕНИЯ. Эти предложения мира устроили селов; они дали заложников и обещали принять таинство крещения, не подпускать к себе близко литовцев, и во всем повиноваться христианам. Получив в заложники их сыновей, войско успокоилось. Аббат и настоятель с другими священниками пошли к ним в замок, наставляли их в начатках веры, окропили замок святой водой и поставили в крепости хоругвь пресвятой Марии. Радуясь обращению язычников и славя бога за успех церкви, они весело возвратились с леттами и ливами в свою область.

7. ОБ ИМУЩЕСТВЕ ТОРГОВЦА, КОГДА-ТО УКРАДЕННОГО ЭСТАМИ. В то же время священник Алебранд с некоторыми другими послан был в Угаунию7 вернуть купеческое добро, отнятое давно уже, еще до постройки Риги. Купцы ехали в санях от Двины по направлению к Пскову (Plicecowe), и жители Угаунии, по совету ливов, ограбили их по дороге, а добра было много - на девятьсот марок и больше. Жители Угаунии и добра не вернули, и о возвращении его в будущем не дали точного ответа.

8. О КРЕЩЕННЫХ У ИМЕРЫ, ЖИВШИХ ЛЕГКО. Возвращаясь с таким малым успехом, Алебранд по дороге обратился к леттам, живущим у Имеры,8 убеждая их принять крещение, тем более что вся Ливония и многие из леттов уже приняли слово Божие. Те обрадовались приходу священника, так как литовцы часто разоряли их, ливы всегда притесняли, а от тевтонов они надеялись на помощь и защиту. Слово божье они приняли с радостью, но прежде все-таки бросили жребий, желая знать волю богов, принять ли им крещение от русских из Пскова, как другие летты из Толовы,9 или от латинян. Дело в том, что русские в это время приходили крестить своих леттов в Толове, всегда бывших их данниками. Жребий пал на латинян, и новокрещенные причислены были с ливонской церковью к рижанам. Алебранд окрестил некоторые деревни, вернулся в Ригу и сообщил епископу. Тот, порадовавшись вместе с ним, и неизменно заботясь о церкви, посвятил в духовный сан своего ученика Генриха10 и отправил его с Алебрандом снова туда же. Алебранд, совершив крещение в той области, возвратился, а другой, построив церковь и получив ее в бенефиций, остался там с ними жить, подвергаясь многим опасностям, но не уставая указывать им путь к будущему блаженству.

8. КАК БЫЛ ЗАНЯТ ЗАМОК КОКНЕСЕ. В это время возник раздор между королем Кукенойса [Кокнесе] и рыцарем Даниэлем из Ленневардена [Лиелварде]. Этот король причинял много неприятностей людям Даниэля и, несмотря на неоднократные увещевания, не переставал их беспокоить. Однажды ночью слуги Даниэля поднялись вместе с ним самим и быстро двинулись к замку короля. Придя на рассвете, они нашли спящими людей в замке, а стражу на валу мало бдительной. Взойдя неожиданно на вал, они захватили главное укрепление; отступавших в замок русских, как христиан, не решились убивать, но, угрожая им мечами, одних обратили в бегство, других взяли в плен и связали. В том числе захватили и связали самого короля, а все имущество, бывшее в замке, снесли в одно место и тщательно охраняли. Позвали господина своего Даниэля, бывшего поблизости, и он, желая выслушать совет епископа об этом деле, сообщил обо всем рижанам. Епископ вместе со всеми своими был очень огорчен и не одобрил сделанного, велел вернуть короля в его замок и возвратить ему все имущество, затем, пригласив короля к себе, с почетом принял его, подарил ему коней и много пар драгоценной одежды; во время праздника пасхи [6 апреля 1208 г.] самым ласковым образом угощал его и всех его людей и, усыпив всякую вражду между ним и Даниэлем, с радостью отпустил его домой. Помня также о том, что обещал королю, когда принимал от него половину замка, епископ послал с ним двадцать человек с оружием и конями, людей деятельных - рыцарей и баллистариев, а также каменщиков, чтобы укрепить замок и защищать его от литовцев. Все их расходы и нужды он предусмотрел заранее. С ним возвратился в Кукенойс [Кокнесе] и король, веселый по внешности, но с коварным замыслом в душе. Епископ остался в Дюнамюнде и, по принятому обыкновению, собирался ехать в Тевтонию для набора пилигримов на следующий год, так как те, для кого уже кончился годовой срок пилигримства, готовились возвратиться в Тевтонию, и давно уже стояли в Дюнамюнде, только посланный богом противный ветер не давал им отплыть.

9. Между тем вышеупомянутый король (regulus)11 вернулся в Кукенойс [Кокнесе] и, не сомневаясь, что епископ с пилигримами уже отплыл, отлично зная также, что и в Риге осталось очень немного народу, не мог далее скрывать в душе свои вероломные козни. Посоветовавшись со своими людьми, он дождался удобного времени и дня, когда почти все тевтоны ушли на свою работу: они рубили камень во рву для постройки замка, сложив наверху на краю рва мечи и вооружение и не опасаясь короля, как своего отца и господина; вдруг прибежали слуги короля и все его люди, схватили мечи и оружие тевтонов и многих из них, без оружия и доспехов, занимавшихся своим делом, перебили. Кое-кто из них бежали, не останавливаясь ни днем, ни ночью, чтобы рассказать, что случилось, и добрались, наконец, до Риги. Убито было семнадцать человек, а трое спаслось бегством. Трупы убитых, бросив в Двину, послали рижанам, и те, вынув из воды тела погибших на службе божьей, благоговейно и со слезами похоронили их. После этого тот же король послал великому королю Владимиру (Woldemaro) лучших тевтонских коней, баллисты, панцири и тому подобное, а вместе с тем просил и советовал собрать войско как можно скорее и идти брать Ригу, где, сообщал он, осталось мало народу, причем лучшие убиты им, а прочие ушли с епископом. Услышав об этом, Владимир с излишней доверчивостью созывает всех своих друзей и людей своего королевства. Между тем епископ, задержанный в Дюнамюнде противным ветром, узнав о том, что люди его перебиты, а церковь предана, собрал всех пилигримов, со слезами рассказал им об уроне, понесенном церковью, и звал их мужественно стать на защиту и на помощь церкви, снова приняв на себя крест; уговаривая их, он подтвердил полное отпущение и тех грехов, что ранее были забыты, обещая за большие труды их долгого пилигримства большее отпущение грехов и вечную жизнь. В ответ на это триста человек из лучших снова приняли крест и решились вернуться в Ригу - стать стеной за дом Господень. Сверх того епископ отослал в Ригу и много нанятых за плату людей. Все тевтоны, рассеянные в разных местах по Ливонии, вместе с другими старейшинами ливов, собрались в Ригу на защиту церкви. Когда русские услышали, что тевтоны и ливы собрались в Риге, они, боясь за себя и за свой замок, зная, что поступили дурно, и, не смея дожидаться прихода рижан в замке, собрали свое имущество, поделили между собой коней и оружие тевтонов, подожгли замок Кукенойс [Кокнесе] и побежали каждый своей дорогой. Летты и селы, жившие там, скрылись в темные лесные трущобы, а не раз упоминавшийся король, зная за собой злое дело, ушел в Руссию, чтобы никогда больше не возвращаться в свое королевство.12

Комментарий

1 Эта евангельская терминология (ср. Библия, Матф. ев., 20, 2, 12 и др.) скрывает у Генриха отнюдь не евангельские отношения. Если уже ленное подчинение Альберта империи (Х.17) могло, как мы говорили, быть вызвано возникшими притязаниями меченосцев, то тут перед нами начало открытой борьбы Ордена с епископом. То, что Генрих мотивирует «отеческой заботой», диктовалось суровой необходимостью: это лишь первая и далеко не добровольная уступка епископа.

2 При сопоставлении этого рассказа с данными, имеющимися в современных событиям актах, обнаруживается неточность и неполнота его, объясняемая, конечно, не только давностью фактов и переменой обстановки ко времени писания Хроники, но и определенной тенденцией автора, намеренно кое-что вуалирующего.

Отметим, прежде всего, хронологическую контаминацию: рассказывая о событиях 1207 г. (требования рыцарей и ответ епископа), автор неопределенными словечками - «впоследствии», «в конце концов» - вплетает в рассказ факты 1210 г. (решение папы) и, позднейшие (компенсация за старые лены), причем перспектива долгой и упорной борьбы чуть ли не за каждый из этих позднейших фактов почти исчезает из глаз читателя. С другой стороны, простое чтение текста в этом отрывке внушает мысль, что первый раздел состоялся лишь после решения папы (1210 г.), будто бы соответствовавшего мнению епископа. Между тем, уже под 1209 г. в Хронике (XIII. I) читаем, что, заняв Кукенойс [Кокнесе], епископ «Рудольфу из Иерихо уступил половину замка, а братьям-рыцарям - их третью часть», что, несомненно, означает наличие действующего договора до папского утверждения. Это обстоятельство, мы полагаем, подтверждает предположение, что первый раздел Ливонии произошел уже в 1207 г. По этому разделу епископу достались земли между реками Аа (Койва [Гауя]) и Салис [Салаца] (см. прилагаемую карту), а рыцарям - область к востоку от Аа. Двинская область в перечне Генриха вовсе не упомянута, что, по-видимому, обозначает исключение ее из раздела и оставление, по крайней мере, в первое время, распоряжении епископа.

Что рыцари не были удовлетворены результатами первого раздела, ясно из их дальнейших действий: спор перенесен был на суд папы. Кроме нашего автора, об этом говорит Арнольд Любекский (кн. VII, гл. IX, 11; перевод наш) в таких выражениях: "Возникло, однако, между господином епископом и вышесказанными братьями, что именуются божьими рыцарями, некое внутреннее несогласие и удивительная некая распря. Братья говорили, что им принадлежит третья часть всех языческих земель (всего язычества - totius gentilitatis), какие господин епископ сумеет приобрести либо словом проповеди, либо военной силой (violentia expeditionis). Так как епископ решительно отказал им в этом, возник между ними тяжкий спор: рыцари много усилий употребили в курии римской, действуя против епископа, но он, тем не менее, подтвердил свое решение".

Последняя заключительная фраза так же неточна, как и версия Генриха. Решение папы, правда, не настолько враждебно Альберту, как думает (нам кажется, напрасно) Гильдебранд, но все же отнюдь не является простым утверждением соглашения по формуле епископа. Это решение содержится в упоминавшейся уже (см. примеч. 27) булле Иннокентия III Альберту от 20 октября 1210 г. и в повторяющей ее булле, адресованной магистру меченосцев Фолквину. Основное тут сводится к трем положениям: а) утверждаемый папой Орден подчинен епископу в лице магистра, но в массе его сочленов подчинен лишь магистру; б) за воинскую защиту церкви в Ливонии рыцари получают треть всей недавно завоеванной (nuper... conversae13) земли ливов и леттов («чтобы, следовательно, братья держали от рижского епископа третью часть тех земель, то есть Леттии и Ливонии»); в) рыцарям предоставляется завоевывать новые земли без всяких по ним обязательств в отношении к епископу, а с обязательством лишь договариваться, по указаниям Рима, с будущими новыми епископами завоеванных территорий. («По землям, которые после того приобретут названные братья с помощью божьей вне Ливонии и Леттии, они ни в чем не будут ответственны перед епископом рижским, и он ни в какой мере не будет их тревожить в этом отношении, а будут они договариваться разумным образом с будущими там епископами и соблюдать то, что апостольский престол сочтет нужным решить об этом»). (Перевод наш).

Здесь, как видим, нет ни распространительного понимания трети, как трети нынешних и будущих завоеваний, ни, хотя бы скрытого, запрещения епископу продолжать завоевания со своей стороны, но и без этих заострений победа меченосцев очевидна. Ее подчеркивает, кроме сказанного, и то, что в булле нет никаких оговорок о двинской области, включаемой, следовательно, папским актом в раздел на тех же основаниях, как и все остальное. Правда, нет там и упоминания о компенсации рыцарей за земли, ранее отданные епископом в лен не членам Ордена, но эта вставка и не нужна меченосцам, раз вся область старых ленов (двинская – Икскюль [Икшкиле], Ленневарден [Лиелварде] и др.) входит в раздел без оговорок. Возможность компенсации, однако, как увидим ниже, остается в руках епископа, как средство удержать за собою побольше земель по Двине.

Таким образом, воздерживаясь пока от дальнейших выводов, мы можем констатировать, что изложение Генриха в данном отрывке несколько видоизменяет ход и значение событий, скрывая поражение епископа.

3 Вероятно, этот Готфрид был преемником Алебранда в должности судьи, одним из тех судей-мирян, о которых Генрих с горечью отзывается выше, в конце Х.15.

4 Слово sequentia в католическом обряде имеет несколько значений: по старому миссалу - это всякое чтение, непосредственно предшествующее евангелию; по новому - песнопение между чтением посланий апостольских и евангелия.

5 Разумеется - в третьем часу от восхода солнца. Также и ниже: XIV.5, XXII.3, XXIII.9, XXVI.13, XXVIII.5.

6 Selonum сastrum - замок селов, в актах castrum Selen, по-латвийски Selpils, ныне Selburg [Селпилс] - на левом берегу Двины против Штокмансгофа [Стукмани].

Селы - латвийское племя, по языку и обычаям весьма близкое к латгалам. В актах также Zelones.

7 Угауния - область эстов у Оденпе [Отепяя] и Дорпата [Тарту].

8 Имера - в Рифмованной Хронике Emere, по общепринятому объяснению, нынешняя река Зедда [Седа], текущая от Валки на запад и впадающая в Буртниекское озеро.

Летты на Имере - самые северные из всех латгалов; жили и к северу от реки; за ними - уже область эстов, Сакала.

9 Толова - соседняя с Имерой, но гораздо большая область леттов по обе стороны р. Аа Лифл. [Гауя]: от восточной границы Идумеи вверх по реке до границы между нынешними приходами Адзель [Гауйиена] и Шваненбург [Гулбене]. Одна из ближайших к псковской земле леттских областей, Толова, несомненно, была областью с наиболее прочным русским политическим влиянием. По крайней мере, о дани жителей Толовы псковичам упоминают акты еще и в конце XIII в. См. ниже примеч. 268.

10 Генрих, автор Хроники. Это - первое его упоминание о себе. Ср. XII.6, XVI.3, XVII.6, XXIV.1 и сл., ХXIХ.7.

11 Слово regulus, как говорилось (ср. прим. 3), встречается в Хронике всего три раза: в IX. 10 и XI.9 (здесь) - в приложении к Вячко, и в XV, 13 - по отношению к Владимиру псковскому. Возможно, что во всех этих случаях, как думает Пабст, оно обозначает подчиненность князя более крупному сеньору, но может быть также, что Генрих (вольно или невольно) оттеняет этим термином свое отношение к названным лицам: Вячко - в ближайшем будущем жестокий враг ливонцев. Владимир, хоть и союзник, но изгнанный подданными и мздоимец. Regulus может быть тут не только уменьшительным именем, но и «уничижительным»; выражающим пренебрежение.

12 В дальнейшем (XXVII.5, XXVIII.6) мы снова видим Вячко в Прибалтике, в Дорпате [Тарту]. Фраза Генриха, по-видимому, относится только к Кукенойсу [Кокнесе].

Нельзя не отметить мнения Грубера, предпочитавшего в данном случае другое объяснение «противоречия» между этой фразой и указанными местами в XXVII и XXVIII главах: он полагал, что первая часть Хроники, включая и гл. XI, была написана Генрихом «настолько рано, что он еще не мог знать» о возвращении Вячко.

Противоречия, нуждающегося в объяснении, мы тут не видим, а относительно времени составления Хроники см. выше Введение, стр. 20. Здесь заметим только, что если бы даже мнение Грубера было правильно, Генриху ничто не мешало внести кое-какие поправки в свой ранний текст по окончании всей Хроники. См. выше Введение, стр. 34.

* Какова была судьба владений Вячко после его бегства? Вопреки простейшему предположению о немедленном захвате их немцами, весьма мало стеснявшимися в вопросах права, М. Таубе думает, «что... принципиальный вопрос о правовой судьбе "русской" половины княжества, оказавшейся свободной в 1207 г., оставался открытым, примерно, до 1225 г., а затем был урегулирован передачей ее (т.е. территории нынешних приходов Кокенгузен [Кокнесе] и Линден с большей частью позднейших тизенхаузеновских ленных владений между Огером [Огре] и Эвстом [Айвиексте]) в лен наследникам Вячко, т.е. дочери; его Софии при выходе ее замуж за Дитриха ф. Кокенгузен [Кокнесе] (см. выше прим. 42).

Что касается другой половины княжества, в 1207 г. уступленной епископу, то она, включая, вероятно, Зиссегаль [Мадлиена], а, может быть, также часть нынешнего прихода Ашераден [Айзкраукле], стала ленным владением Унгернов и Ливенов. Общая тем и другим фамильная легенда (с XVIII в.) гласит, что родоначальник Унгернов, Иоганн фон Штернберг, по прозвищу Унгар, был женат на дочери Каупо и владел всей Зиссегальской [Мадлиена] областью.

* Фраза о Сцилле и Харибде напоминает стих «Incidit in Scyllam cuplens vitare Charybdim из «Alexandreis» Philippi Gualteri (стих 301), составленной между 1178 и 1182 гг.

13 Соб. "обращенной" - эвфемизм Хроники.

XII Десятый год епископства Альберта

1. Когда все это таким образом кончилось, епископ уже на десятый год своего посвящения, поручив свою ливонскую церковь богу, пилигримам и всем живущим в Ливонии христианам [1208 год, весна], отправился в Тевтонию по разным церковным делам, чтобы собрать и пилигримов и разное другое в помощь новой пока и во многом нуждающейся церкви. Объезжая с проповедью много мест, он перенес немало трудов. Те же, кто остались в Риге, ободряли друг друга и, мужественно взявшись за дело, стали укреплять город со всех сторон. Узнав о сожжении замка Кукенойс [Кокнесе] и бегстве русских, послали кое-кого преследовать их. Среди них Мейнард и некоторые другие из слуг епископа догнали беглецов, немало их нашли по лесам и болотам, а именно леттов и селов, данников короля, единомышленников и сотрудников его в измене и убийстве тевтонов, захватили и некоторых русских, взяли добычу и имущество их, а также отняли назад и кое-какое тевтонское оружие. Всех, кого нашли из числа виновных в единомыслии измене, предали по заслугам жестокой смерти и истребили изменников в той области.

2. О ВОЕННОМ ПОХОДЕ С ЗЕМГАЛАМИ НА ЛИТВУ. В это время рижане и христиане, бывшие в Ливонии, желали мира, и не было его; искали блага и видели лишь смятение. После бегства русских они надеялись, что избегли Харибды, но впереди еще грозила опасностью Сцилла. Вестгард [Виестурс], вождь семигалов, все еще помня о поражениях и многих бедствиях, испытанных им от литовцев на всем пространстве Семигаллии, и готовя поход против них, стал усиленно просить помощи у христиан в Риге, упоминая, что в другой раз он приходил на помощь рижанам для покорения других язычников; сверх того он указывал, что жребий его богов, выпал в благоприятном смысле. Старейшины рижан, не обращая внимания на жребий его богов, по малочисленности в Риге людей отказали ему в помощи и всячески возражали против войны с литовцами в это время. Однако, уступив, наконец, его настойчивым просьбам и упрямой смелости безрассудных людей, собиравшихся с ним идти, решили не запрещать им воевать, наоборот отпустить их на бой в послушании, чтобы не подвергать опасности вместе с телами и души. Итак, послали с Вестгардом [Виестурс] человек пятьдесят или немного больше рыцарей и баллистариев, а также многих братьев рыцарства христова. Взяв с собой Даниэля, священника идумеев, они отправились в область семигалов. Когда они явились верхом на конях в блеске оружия, семигалы приняли их весьма ласково и, разослав гонцов по всем своим владениям, собрали большое войско. Подойдя к Литве, остановились ночью на отдых, а во время отдыха стали спрашивать своих богов о будущем, бросали жребий, ища милости богов, и хотели знать, распространился ли уже слух об их приходе, и придут ли литовцы биться с ними. Жребий выпал в том смысле, что слух распространился, а литовцы готовы к бою. Ошеломленные этим семигалы стали звать тевтонов к отступлению, так как сильно боялись нападения литовцев, но тевтоны в ответ сказали: "Не будет того, чтобы мы бежали пред ними, позоря свой народ! Пойдемте на врагов и посмотрим, не можем ли мы сразиться с ними". И не могли семигалы отговорить их. Дело в том, что семигалов было бесчисленное множество, и тевтоны рассчитывали на это, несмотря даже на то, что все было затоплено дождями и ливнями. Они смело вступили все же в Литву и, разделившись отрядами, пошли по деревням, но нашли их опустевшими: все люди с женщинами и детьми спаслись бегством. Боясь теперь надвигающейся битвы, они как можно скорее соединились вместе и стали без всякого промедления готовиться к возвращению в тот же день. Узнав об этом, литовцы окружили их со всех сторон на своих быстрых конях; по своему обыкновению стали носиться кругом то справа, то слева, то убегая, то догоняя, и множество людей ранили, бросая копья и дубины. Далее, тевтоны сплотились одним отрядом, прикрывая войско с тыла, а семигалов пропустили вперед. Те вдруг бросились бежать один за другим, стали топтать друг друга, иные же направились в леса и болота, и вся тяжесть боя легла на тевтонов. Некоторые из них, храбро защищаясь, долго сражались, но так как их было мало, не в силах были сопротивляться такой массе врагов. Были там весьма деятельные люди, Гервин и Рабодо, со многими другими: одни из них после долгого боя пали от ран, другие взяты в плен и уведены врагами в Литву, иные же спаслись бегством и вернулись в Ригу сообщить, что произошло.

3. Узнав о бегстве своих и дерзости литовцев, город опечалился, и внезапно на горе обратилась арфа рижан, и песня их стала песней слез. Вознеся молитвы небу, все старейшины и люди разумные решили впредь не полагаться на многочисленность язычников и не сражаться вместе с язычниками против других язычников, а, надеясь на господа, смело идти на языческие народы вместе с крещеными уже ливами и леттами. Так и стали делать. В тот же год хоругвь пресвятой девы принесена была к ливам, леттам и тевтонам в Угаунию, а затем ко всем эстам и окрестным языческим народам - с помощью божьей, ибо он один покоряет все царства.

4. О ТОМ, КАК ЗЕМГАЛЫ РАЗБИЛИ ЛИТОВЦЕВ. Литовцы же, придя в Семигаллию с большим войском, начали избивать и разорять все, что нашли, но семигалы устроили засаду им на дороге, срубив лес, и почти всех на обратном пути перебили, а из добычи послали рижанам почетные дары.

5. В то же время, в утешение своей церкви бог послал на Двину много монашествующих [29(?) июля 1208 г.]: Флоренция, аббата цистерцианского ордена, Роберта, каноника кельнской церкви, Конрада бременского и некоторых других. Одни из них избрали удел благочестивой жизни в Дюнамюнде, другие - вместе с братьями-рыцарями; некоторые же приступили к делу проповеди. Прибытие их чрезвычайно обрадовало пока еще небольшую церковь и укрепило ее после печальных войн. Все благодарили бога, не устающего утешать людей своих во всех страданиях, ему же честь и слава вовеки. Аминь.

Конец книги третьей «О Ливонии».

XII. Начало книги четвертой об Эстонии

Примечание составителя: третья и четвертая книги не разделены отдельными римскими цифрами, поэтому эта глава продолжает нумерацию предыдущей главы.

6. Когда уже вся Ливония и Летигаллия были окрещены, старейшины леттов, Русиньш из замка Сотекла, Варидот из Аутине, Талибальд [Таливалдис] из Беверина [Триката],1 а также Бертольд, брат-рыцарь из Вендена [Цесис], послали гонцов к эстам в Угаунию требовать удовлетворения за все понесенные ими обиды. Ибо летты до принятия христианства были в унижении и презрении, терпели много обид от ливов и эстов; тем более радовались они прибытию священников, считая, что, крестившись, все пользуются одинаковыми правами и тем же миром. Эсты, не придавая значения словам гонцов, не дали никакого удовлетворения, но вместе с ними направили в Летигаллию своих гонцов. Братья-рыцари, уже жившие в то время в Вендене [Цесис], послали Бертольда, как первого из своих, на суд леттов с эстами. Со стороны епископа прибыл еще священник Генрих2 и много леттов. Стали рассуждать о делах мира и справедливости, но послы эстов выразили презрение к миру с леттами, возвратить несправедливо отнятое не пожелали и отказали леттам во всем. Так и разошлись без всякого мира, угрожая друг другу острыми копьями. Между тем пришли из Готланда некоторые купцы и тевтоны. Тут Варидот с другими старейшинами леттов, собравшись, явились в Ригу и стали просить помощи против несправедливости эстов. Рижане, вспомнив и о собственных обидах и о бесчисленном множестве добра, некогда отнятом у их купцов жителями Угаунии, дали согласие просившим и обещали войско, потому в особенности, что и их послы по поводу того же купеческого добра не раз возвращались униженные и осмеянные жителями Угаунии, не желавшими отдать несправедливо отнятое.

О ПЕРВОМ ВОЕННОМ ПОХОДЕ В ЭСТОНИЮ. Итак, воззвав к помощи всемогущего бога и пресвятой богородицы Марии, рижане, вместе с братьями-рыцарями, братом епископа Теодорихом, купцами и другими тевтонами, направились в Торейду [Турайда], созвали по всей Ливонии и Летигаллии большое и сильное войско, шли день и ночь и прибыли в Угаунию. Грабя деревни и убивая язычников, они мстили огнем и мечом за свои обиды, наконец, сошлись у замка Оденпе [Отепяя], что значит "Голова медведя",3 и зажгли замок. Затем три дня отдыхали, а на четвертый пошли обратно в свою землю со скотом, пленными и всей своей добычей. Летты вернулись в свою область, укрепили свои замки и стали храбро готовиться к бою; все свое они свезли в замки и ждали эстонское войско, готовые к сопротивлению. Жители Угаунии, призвав на помощь людей из Сакалы,4 внезапно вступили в землю леттов в местности Триката; одного летта, по имени Вардеке, сожгли живым, других взяли в плен, причинили леттам много вреда и, окружив замок Беверина [Триката], целый день осаждали бывших там леттов.

ОБ ОСАДЕ ЗАМКА БЕВЕРИНА. Летты же, выйдя из замка, смело на врагов, пятерых из них убили, захватили их коней и, вернувшись в замок к своему священнику, тогда там бывшему,2 вместе с ним все благодарили бога, зная, что он сражался за них. Среди них был Робоам, один из храбрейших вообще. Сойдя в середину врагов, он двоих убил, а сам здравый и невре-димый вернулся с боковой стороны в замок к своим, благодаря бога за особенную славу, дарованную ему господом в борьбе с язычниками. Священник их, мало обращая внимания на нападения эстов, взошел на замковый вал и, пока другие сражались, молился богу, играя на музыкальном инструменте. Услышав пение и пронзительный звук инструмента,5 язычники, не слышавшие этого в своей стране, приостановились и, прервав битву, стали спрашивать о причине такой радости. Летты отвечали, что они радуются и славят господа потому, что, приняв недавно крещение, видят, как бог помогает им. Тут эсты предложили вновь заключить мир, но летты сказали: "Вы еще не вернули товаров, отнятых у тевтонов, и добра, которое часто у нас отнимали, да и не может быть одно сердце, одна душа и общий крепкий мир между христианами и язычниками, пока вы, приняв, как и мы, иго христианства и вечного мира, не станете чтить единого бога". Услышав это, эсты пришли в сильное негодование и отступили от замка, а летты, идя сзади следом за ними, многих ранили.

О ПРЕСЛЕДОВАНИИ ВРАГА. Они послали ночью к Венно (Wennonem), магистру рыцарства христова, в Венден [Цесис], где он был тогда,6 и просили придти со своими преследовать эстов. Венно созвал всех леттов по окрестностям, с наступлением утра пришел в Беверину [Триката], но обнаружил, что войско язычников давно ушло, и гнался за ними весь тот день. В следующую ночь ударил сильный мороз, и так как почти все кони захромали, догнать врагов не удалось. Перебив скот и отпустив пленных, они бежали, не дожидаясь битвы. Так и вернулись обе стороны по домам.

О ПЕРВОМ ВОЕННОМ ПОХОДЕ ЛЕТТОВ В САКАЛУ. Тогда летты из Беверины [Трика-та], опечаленные смертью своих, убитых и сожженных эстами, послали ко всем окрестным леттам просьбу готовиться к походу, чтобы, если бог даст, отомстить врагам за своих. Вслед-ствие этого Русиньш, храбрейший из леттов, и Варидот со всеми леттами, какие были в их областях, собрались в большой массе у вышеназванного замка Беверина [Триката]. Сгово-рившись о действиях против эстов, приготовились к разорению их страны, вооружились, чем могли, и сделали один дневной переход; затем остановились, построили свое войско и, идя дальше днем и ночью, вступили в область Сакалу. Тут везде по деревням они нашли в домах и мужчин и женщин с детьми и убивали всех с утра до вечера, и женщин и малых детей; убили триста лучших людей и старейшин области сакальской, не говоря о бесчисленном множестве других, так что, наконец, от усталости и этой массы убийств у них отнялись руки. Залив все деревни кровью множества язычников, они на следующий день пошли назад, собирая везде по деревням много добычи, уводя с собой много крупного и мелкого скота и массу девушек, которых единственно и щадят войска в тех странах. Возвращаясь, шли медленно, многими днями делали по дороге остановки, ожидая, что оставшиеся эсты могут ударить на них с тыла. Но эсты, потеряв столько убитыми, и не думали догонять леттов, много дней печали собирали трупы убитых леттами и сжигали их в огне, справляя похороны по своему обычаю с плачем и пирами. Летты остановились у озера Астигерв [Буртниеку],7 разделили между собой всю добычу и радостно возвратились в Беверину [Триката]. Найдя там Бертольда, брата-рыцаря, а также своего собственного священника с некоторыми рыцарями и баллистариями епископа, принесли им дары со всего, что захватили. Было это в воскресенье, когда поют "Радуйтесь", [18 декабря 1208 г.] и все единодушно с радостью благословляли бога за то, что руками новообращенных господь послал такое возмездие на прочие языческие народы. Русиньш же, вернувшись в замок Беверину [Триката], отверз уста свои и сказал так: "Дети детей моих будут рассказывать своим детям в третьем и четвертом поколении о том, что сделано Русиньшем при истреблении жителей Сакалы".

О ЗАКЛЮЧЕНИИ МИРА НА ГОД С ЭСТОНЦАМИ. Узнав об этом, Герман, судья ливов, весьма негодовал на леттов за то, что они вновь и вновь начинают войны с эстами, послал созвать всех старейшин ливов и леттов и обсудил дело с ними и с тевтонами. Так как тевтонское население в стране было еще малочисленно и редко, решено было всеми вести с эстами переговоры о мире до прибытия господина епископа, который был в Тевтонии для набора пилигримов к следующему году. Это решение понравилось и эстам. Они согласились на мир, так как после истребления лучших своих людей стали очень бояться леттов. Хотя споры еще не кончились, заключено было нечто вроде перемирия сроком на один год.

Комментарий

1 Сотекле - замок Русиньша, в актах Sotekele. Пабст предположительно отождествляет Сотекле с нынешним Stahklite, близ имения Плангоф. По Биленштейну, в нынешнем приходе Рооп [Лиелстраупе], у Kwepen, при р. Аа [Гауя], против Мейерсгофа и недалеко от Вендена [Цесис] есть замковый холм, признанный Сиверсом за место замка Сотекле. Этим вопросом занимались также Ф. Кейсслер, Лёвис оф Менар, Лаакманн, Л. Арбузов. Местоположение Сотекле до сих пор спорно. Ясно, кажется, лишь то, что он лежал на севере Толовы, южнее Зедды [Седа]. Имя Русиньш, по замечанию М. Таубе, несомненно, русское прилагательное, может быть, и не говорит о русском происхождении носителя, но, во всяком случае, принадлежит к числу языковых следов русского влияния в Прибалтике.

* Аутине - округ и замок; по мнению Биленштейна, замок Аутине - это старорусский Володимерец, близ развалин орденского замка Вольмар (Walterhugel) [Валмиера] или близ Kaln-Enin' и Walmerin'-Gesinde под Каугерсгофом [Каугури]. О местоположении Аутине много спорили. Не вполне известен даже, на правом или на левом берегу Аа [Гауя] он был. Сиверс высказывал мысль, что вместо Autine следует читать Auline, разумея под этим именем Aula или Aulene (Aulenberg) в приходе Зербен [Дзербене]. Это кажется тем более соблазнительным, что латвийское awele, aule и aulis, а лит. awilys означают «улей из древесной коры, повешенный на дерево в лесу», а имя Auline (Autine), таким образом, оказывается и по значению связанным с пчеловодством, упоминаемым там Хроникой (XVI.3). Тем не менее, конъектура Сиверса сомнительна, так как Autine не менее 10 раз встречается именно в этой форме в рукописях Хроники и в актах. Пабст сближает Аутине с имением Auzem к северо-западу от Вендена [Цесис], или с дер. Антинг к северо-западу от Вольмара [Валмиера]. О. Vierhuff отождествлял Аутине с упоминаемым у Hagemeister'a Autwote в венденском [Цесис] приходе.

Наконец, Биленштейн считал, что Аутине (по обе стороны Аа) это - область Вольмара (ранее Woldemar, Woldemer, Woldemaria) [Валмиера], названного так по имени Владимира псковского, который был там судьей. Эту же область он разумеет и под именем Metimne (см. ниже XVII.6 и примеч. 204), читая это слово Metinine и предполагая, что это испорченное писцом Autinine, то есть «область Аутине». О месте замка и он не высказывается решительно, а приводит два равноценные, но разные мнения. Беверина [Триката] - замок Талибальдова [Таливалдис] рода; замковая гора находится на территории нынешнего папендорфского прихода, недалеко от пастората на восточном берегу Waida-See.

2 Автор Хроники.

3 Ныне Odenpa [Отепяя], по эст. Ottepa от otta - «медведь» и pa - «голова».У нас в летописях - Медвежья Голова. См., напр., Новгор. 1, Псковские I и 2, Ипат., Софийск. - под 6624 (1116) г.

4 Сакала - в актах Sakale, Sakela, Sak(k)ele; в Рифмованной Хронике Sakkele, Sakkelland, простиралась приблизительно от окрестностей Оберпалена [Пелтсамаа] до р. Зедды [Седа], несколько не доходя до нее. С запада от нее Зонтагана, с юга - Имера, с востока Угауния.

5 Пабст, указывая, что арфа или цитра были уж известны эстам, полагает, что Генрих играл на трубе.

6 Венно обыкновенно жил в Риге. Его заместителем в Вендене [Цесис] был Бертольд.

7 Астигерве, в XIX. 11 - Астегерве. Это - самое большое озеро южной Лифляндии к северу от Двины, нынешнее Буртниекское озеро.

XIII. Одиннадцатый год епископства Альберта

1. На одиннадцатый год своего посвящения вернулся епископ Альберт из Тевтонии [1209 г.] в сопутствии большого числа пилигримов. Среди них были: Рудольф из Иерихо, Вольтер из Гамерслеве1 и множество других знатных людей, рыцарей, клириков и всякого народа; все они, не побоявшись опасностей морского плавания, прибыли в Ливонию. Посоветовавшись с ними, епископ созвал всех давно обращенных ливов и леттов и напомнил им о злодействе, совершенном в прошлом году против него и его людей королем Вячко (Vesceka): рыцарей и дружину епископа, которые по просьбе короля с большими издержками были посланы в помощь ему против литовцев, он умертвил с безмерным коварством. После этого епископ со всеми пилигримами и своим войском отправился в Кукенойс [Кокнесе] и, найдя самую гору покинутой; но, по нечистоплотности прежних жителей кишащей червями и змеями, велел и поручил очистить ее заново и укрепить прочным валом. Он построил там весьма крепкий замок, оставил в нем для охраны рыцарей и баллистариев со своей дружиной и, затратив большие средства, велел самым тщательным образом беречься, чтобы не быть снова обманутыми какой-нибудь хитростью литовцев или лживым коварством русских. Вышеупомянутому Рудольфу из Иерихо он уступил половину замка, а братьям-рыцарям - их третью часть.2 Оставив их там и обо всем распорядившись, епископ вернулся в Ригу. Летты, которые между тем ходили двумя отрядами в Литву, кое-кого убили, кое-кого взяли в плен, вернулись к нашим в Кукенойс [Кокнесе] и вместе с епископом и его людьми возвратились домой.

2. Был в то время в числе братьев-рыцарей некто Вигберт.3 Его сердце более склонно было к любви мира сего, чем к монашеской дисциплине, и среди братьев он сеял много раздоров. Чуждаясь общения святой жизни и презирая рыцарство христово, он пришел к священнику в Идумее и сказал, что хочет подождать там прибытия епископа и готов всецело епископу повиноваться. Братья же рыцари - Бертольд из Вендена [Цесис] с некоторыми другими братьями и слугами преследовали его, как беглеца, взяли в Идумее, отвели в Венден [Цесис] и бросили в тюрьму [лето 1209 г.]. Когда тот услышал о прибытии епископа, он стал просить освободить его и позволить вернуться в Ригу, обещая повиноваться епископу и братьям. Братья обрадовались и, надеясь, что после вражды и неприятностей, вновь, как блудного сына, обретут своего брата, с честью отпустили его в Ригу и восстановили в общественных правах. Он, однако, лишь недолго оставался в среде братьев, подобно Иуде или волку, среди овец, едва скрывая лживость своего раскаяния и выжидая удобного дня, чтобы насытить злобу своего сердца.

ОБ УБИЙСТВЕ МАГИСТРА И ВЫДВИЖЕНИИ МАГИСТРА ФОЛКВИНА. И случилось так: в один праздничный день, когда прочие братья с другими людьми пошли в монастырь, он между тем, пригласив к себе магистра рыцарей и священника их Иоганна, под предлогом сообщения им своей тайны, наверху в своем доме нанес вдруг секирой, которую по обыкновению всегда носил с собой, удар в голову магистру и тут же вместе с ним обезглавил и умертвил священника. Об этом стало известно другим братьям; они настигли его в капелле, куда он бежал из дома, схватили и, осудив гражданским судом, по заслугам предали жестокой смерти. Похоронив с великим горем своего верного и благочестивого магистра Венно со священником поставили на его место не менее благочестивого, ласкового и полного всяких достоинств Фолквина. С тех пор он и в присутствии и в отсутствии епископа предводительствовал и правил войском во всех походах, с радостью бился в битвах господних и не раз ходил к окрестным язычникам. И помогали ему все братья его, а помощь и победа господа всегда были с ними.4

3. О СМЕРТИ ПЕРВОГО ПРОБСТА ЭНГЕЛЬБЕРТА И ВЫДВИЖЕНИИ ПРОБСТА ИОАННА. Со смертью в том же году Энгельберта, настоятеля церкви святой Марии, епископ взял из Схедской обители5 Иоанна, человека кроткого, сдержанного и осмотрительного во всех своих действиях, поставил его на место брата своего, достопочтенного настоятеля, и поручил его управлению церковь святой Марии, Так как этот Иоанн, принадлежа к уставу и ордену св. Августина, носил белую одежду, справедливо обозначающую чистоту, то епископ утвердил для всех эту одежду, заменив черные платья и капюшоны каноников той же церкви белыми. Так как еще не исчезла и внутри и вне города боязнь язычников, эта обитель помещалась в пределах первого города, в церкви, первоначально построенной; после пожара этой церкви и города, 6 стали строить церковь св. Марии у Двины вне [1215 г.] городских стен [Рига] и там поселились. Пилигримы же этого года готовы были послушно участвовать в работах по надстройке стены и в других, где могли служить богу.7

4. Так как близились осенние дни, епископ неизменно озабоченный развитием и защитой ливонской церкви, собрал на совет разумнейших из своих и внимательно обсудил с ними, каким образом избавить молодую церковь от козней литовцев и русских [осень 1209 г.]. Вспомнив все зло, причиненное королем Герцике [Ерсика], вместе с литовцами, городу Риге, ливам и леттам, решили идти войной против врагов рода христианского. Ибо король Всеволод (Vissewalde) из Герцике [Ерсика] всегда был врагом христианского рода, а более всего латинян. Он был женат на дочери одного из наиболее могущественных литовцев8 будучи, как зять его, для них почти своим, связанный с ними сверх того и дружбой, часто предводительствовал их войсками, облегчал им переправу через Двину и снабжал их съестными припасами, шли ли они на Руссию, Ливонию или Эстонию. Власть литовская до такой степени тяготела тогда надо всеми жившими в тех землях племенами, что лишь немногие решались жить в своих деревушках, а больше всех боялись летты. Эти, покидая свои дома, постоянно скрывались в темных лесных трущобах, да и так не могли спастись, потому что литовцы, устраивая засады по лесам, постоянно ловили их, одних убивали, других уводили в плен, а имущество все отнимали. Бежали и русские по лесам и деревням пред лицом, даже немногих литовцев, как бегут зайцы пред охотником, и были ливы и летты кормом и пищей литовцев, подобно овцам без пастыря в пасти волчьей.

О ВОЕННОМ ПОХОДЕ ПРОТИВ ВОЖДЯ ЕРСИКИ. Поэтому бог избавил от пасти волчьей овец своих, уже крещенных ливов и леттов, пославши пастыря, то есть епископа Альберта. Собрав войско со всех областей Ливонии и Леттии, он вместе с рижанами, пилигримами и всем своим народом, пошел вверх по Двине к Кукенойсу [Кокнесе], а так как Герцике [Ерсика] всегда был ловушкой и как бы великим искусителем для всех, живших по этой стороне Двины, крещеных и некрещеных, а король Герцике [Ерсика] всегда был враждебен рижанам, воюя с ними и не желая заключить мир, епископ направил свое войско к его городу. Русские, издали увидев подходящее войско, бросились к воротам города навстречу, но когда тевтоны ударили на них с оружием в руках и некоторых убили, те не могли сопротивляться и бежали. Преследуя их, тевтоны ворвались за ними в ворота, но из уважения к христианству убивали лишь немногих, больше брали в плен или позволяли спастись бегством; женщин и детей, взяв город, пощадили и многих взяли в плен. Король, переправившись в лодке через Двину, бежал со многими другими, но королева была захвачена и представлена епископу с ее девушками, женщинами и всем имуществом. Тот день все войско оставалось в городе, собрало по всем его углам большую добычу, захватило одежду, серебро и пурпур, много скота, а из церквей колокола, иконы (yconias), прочее убранство, деньги и много добра и все это увезли с собой, благословляя бога за то, что так внезапно он дал им победу над врагами и позволил без урона проникнуть в город.

О ПОДЖОГЕ ЕРСИКИ. На следующий день, растащив все, приготовились к возвращению, а город подожгли. Увидев пожар с другой стороны Двины, король был в великой тоске и восклицал со стонами, рыдая: "О Герцике [Ерсика], милый город! О наследие отцов моих! О нежданная гибель моего народа! Горе мне! Зачем я родился, чтобы видеть пожар моего города и уничтожение моего народа!"9 После этого епископ и все войско, разделив между собой добычу, с королевой и всеми пленными возвратились в свою область, а королю было предложено придти в Ригу, если только он еще хочет заключить мир и получить пленных обратно. Явившись, тот просил простить его проступки, называл епископа отцом, а всех латинян братьями по христианству и умолял забыть прошлое зло, заключить с ним мир, вернуть ему жену и пленных; он говорил, что огнем и мечом тевтоны весьма жестоко наказали его. Епископ, как и все его люди, сжалившись над просящим королем, предложил ему условия мира в таких словах: "Если ты согласишься впредь избегать общения с язычниками, не будешь пытаться вместе с ними разрушить нашу церковь, не станешь вместе с литовцами разорять землю твоих русских-христиан, если ты согласишься принести свое королевство в вечный дар церкви пресвятой Марии, так чтобы вновь получить его уже из наших рук, и вместе с нами наслаждаться постоянным миром и согласием, тогда только мы отдадим тебе королеву со всеми пленными и всегда будем верно оказывать тебе помощь". Приняв эти условия мира, король обещал впредь всегда быть верным церкви святой Марии, избегать общения с язычниками и быть союзником христиан. Передав свое королевство той же церкви, он получил его вновь из рук епископа через торжественное вручение трех знамен,10 признал епископа отцом и утверждал, что впредь будет открывать ему все злые замыслы русских и литовцев [после 4 октября 1209 г.]. Королева со всеми пленными была ему возвращена, он радостно вернулся в свою землю, созвал разбежавшихся людей и стал вновь отстраивать свой замок. Тем не менее, впоследствии он продолжал участвовать в замыслах литовцев, забыв об обещанной верности, и не раз подстрекал язычников против тевтонов, бывших в Кукенойсе [Кокнесе].

5. О ВТОРОМ ВОЕННОМ ПОХОДЕ В ЭСТОНИЮ [зима 1209-10 гг.]. После этого, по истечении срока перемирия, заключенного с жителями Угаунии,11 Бертольд, магистр рыцарства в Вендене [Цесис], призвав Русиньша с его леттами, а также и других леттов из Аутине, вместе со своими вендами, пошел в Угаунию. По деревням там они везде нашли людей, не успевших убежать в замок, и очень многих во всех селениях, куда могли добраться, перебили, других же увели в плен; захватили большую добычу, увели с собой женщин и девиц, деревни оставили пустыми и после большой резни и пожара возвратились домой. Услышав об этом, торейдские ливы [Турайда], все еще вместе с эстами тайно питавшие коварные замыслы, вознегодовали на то, что Бертольд из Вендена [Цесис] с леттами снова начал войну против эстов, и стали внушать епископу, чтобы он отправил в Угаунию посольство о мире.

О ЗАКЛЮЧЕНИИ МИРА. Епископ послал в Оденпе [Отепяя] священника Алебранда с поручением возобновить мир и потребовать возвращения купеческого добра. Когда эсты по всей Угаунии узнали о прибытии епископских послов, они собрались для решения, и Алебранд, отверзши уста свои, стал учить их вере христовой, но эсты, слыша это, бросились на проповедника с копьями и мечами, чтобы убить его. Тут некоторые из старейшин в защиту его сказали: "Если мы убьем этого епископского посла, то кто же впредь будет нам верить, кто пришлет посла?" Не желая, однако, слушать проповедь спасения, они отправили Алебранда обратно к епископу, а вместе с ним послали людей для заключения мира. И заключен был ими мир с ливами и леттами епископа, жившими по одну сторону Койвы [Гауя]. Бертольд же венденский [Цесис] и Русиньш со своими леттами не приняли мира и приготовились к битве.12

Комментарий

1 Иерихов - к востоку от Эльбы, недалеко от Тангермюнде.

Гаммерслеве - Гамерслебен к северу от Гальберштадта.

2 Раздел этот вызвал сомнения у комментаторов. Прямой смысл текста: епископ отдал половину замка Рудольфу, треть - меченосцам, а себе, следовательно, оставил шестую часть (а не четвертую, как решил И.Г. Арндт. Этому простому пониманию противоречит чтение некоторых рукописей (в изд. Грубера и у Ганзена): Rodolpho... duas partes... reliqult, что, при сопоставлении с одной третью, отданной меченосцам, значило бы (а в латинском тексте вообще значит) две трети.

Если даже оставить в стороне это чтение, противоречащее лучшей рукописи Хроники (рукописи Замойских), лежащей в основе издания В. Арндта, то все же останется на первый взгляд непонятным, почему дальше в XIV.5 говорится о Кукенойсе [Кокнесе], как о владении епископа (так, по крайней мере, понял XIV.5 Пабст). Пабст предполагает, что епископ, отдав половину Рудольфу и оставив другую себе, предоставил меченосцам треть всех доходов по замку. Г. Лаакманн предполагает, что при разделе 1209 г. меченосцы еще не получили своей доли, что епископ в 1210 г. владел половиной Кукенойса [Кокнесе], а в 1211 г. уступил Ордену 1/3 всего замка.

Нам кажется, объяснения недоумения надо искать в другом, не насилуя буквального смысла текста. Характер вассального подчинения меченосцев епископу далеко не одинаков с подчинением ему Рудольфа и других, получивших от него личную инвеституру феодом. В первом случае отношения основаны на некоем общем соглашении, довольно неопределенны, а в иные моменты и спорны, во втором - это традиционные и вполне ясные отношения сеньора и его вассала. Отдав Рудольфу половину замка и оставив себе хотя бы только шестую часть, епископ все же имел в Кукенойсе [Кокнесе] перевес: замок был в руках его людей, что собственно и сказано в XIV.5.

О значении факта передачи рыцарям «их трети» уже теперь, в 1209 г., см. выше прим. 64.

3 По Рифмованной Хронике Ливонии, магистр Венно снял с должности, за негодностью, местного начальника над венденскими [Цесис] леттами, уроженца Зёста [Сосат] (Soest, de Susato) в Вестфалии. Это и был Вигберт. Та же хроника сообщает, что Вигберт был колесован.

Хотя Генрих излагает эту мало приятную для Ордена историю сравнительно подробно, он все же многое оставляет в тени, очевидно, намеренно. Какова связь между бегством Вигберта из Вендена [Цесис] и его дальнейшим поведением? Что питало в среде меченосцев «семя раздора», которое «сеял» Вигберт? Что за смысл в заявлении его о готовности подчиниться решению епископа? Каковы были действительные причины убийства? На все эти вопросы Хроника не дает ответа: оберегая авторитет власти, Генрих сообщает лишь формально необходимое и представляет действия Вигберта, как выражение индивидуальной преступности. Тем не менее, в этом рассказе очевидны: наличие разлада в среде меченосцев, наличие тенденций, противопоставляющих епископа меченосцам и - магистру.

4 К характеристике Фолквина, данной Генрихом, нельзя не добавить, что, по сравнению с Венно, он, бесспорно, отличался меньшей осторожностью в действиях по отношению к епископу. Открытая борьба Ордена против Альберта приняла более острые формы при новом магистре.

51 Разумеется Scheda или Schelda в графстве Марк, недалеко от Унны.

6О пожаре, бывшем приблизительно в марте 1215 г., см. ниже XVIII.6.

7 Имея в виду манеру Генриха насколько возможно обходить молчанием разные внутренние несогласия, нелишним будет отметить это место: очевидно, не всегда пилигримы бывали так послушны и работоспособны.

8 Тестем его был Даугеруте - см. XVII.3.

9 По этому рассказу, как уже отмечалось, можно судить о сравнительной значительности и богатстве Герцике [Ерсика], как города.

От слов «Горе мне»... почти буквальное заимствование из плача отца Маккавеев. Ср. Библия, 1 кн. Маккав., 2, 7.

Видеть в этом отрывке что-то специфически русское (как делает автор-руссификатор в статье "Виленского [Вильнюс] Вестника" за 1867 г.) крайне наивно.13

10 Это - инвеститура т.н. знаменным леном (Fahnelehn). Передача Всеволодом своих земель епископу и возвращение их епископом князю в виде лена фиксированы в особом акте. Совершена двойная передача в 1209 г. и, очевидно, после 4 октября, так как в акте упоминается император Оттон (IV), а он был коронован 4 октября 1209 г.

Что касается существа акта, то нужно заметить, что Всеволоду возвращены его наследственные земли, но не все его владения: кое-что осталось в руках немцев. Даем перевод (наш) акта об инвеституре: «Во имя святой и нераздельной троицы. Аминь. Альберт, милостью божьей епископ рижский, смиренный слуга народов в вере. Чтобы со временем не постигло забвение того, о чем необходимо сохранить память навеки, предусмотрительное тщание современников знает целительное средство в письменном свидетельстве. Поэтому, предавая ведению потомства деяния нашего времени, сообщаем всем, как будущим, так и нынешним верным во Христе, что щедрое милосердие божье, взращивая пока еще юное насаждение ливонской церкви, а вместе с тем расширяя его, побудило Всеволода, короля Герцике [Ерсика], подчиниться нам. Прибыв в Ригу, он, в присутствии множества знатных людей, клириков, рыцарей, купцов, тевтонов, русских и ливов, передал принадлежащий ему наследственно город Герцику [Ерсика], вместе с землей и всеми имениями (bonis), к тому городу относящимися, церкви святой матери божьей и девы Марии, в качестве законного дара, а тех своих данников, что приняли веру от нас, вместе с данью и землями их, отказал нам безусловно (liberos), а именно город Аутине, Цессове [Цесвайне] и прочие обращенные к вере; затем, принеся нам присягу на верность, как вассал (hominio et fidei Sacramento), он из рук наших торжественно, вместе с тремя знаменами14, принял в бенефиции вышеуказанный город с землями и относящимися к нему имениями. Свидетели сего: Иоанн, настоятель рижской церкви15, со своими канониками; граф Лудольф де Хальремунт, граф Теодорик де Вере, граф Генрик де Сладе16, Вальтер де Амеслеве17, Теодерик де Аденойс; рыцари христовы: Фолквин со своими братьями, Рудольф де Иерихо17, Альберт де Альденвлет, Генрих де Бландебокк, Гильдеберт де Вемунде, Ламберт де Луненборх, Теодерик де Вольфем, Герлак де Долен, Конрад де Икесколе [Икшкиле], Филипп, судья рижский со своими горожанами, и множество других.

Совершено это в год от воплощения Господня 1209, на погосте св. Петра в Риге, во время пребывания на апостольском престоле папы Иннокентия третьего, в царствование славнейшего императора Оттона, а епископства нашего в одиннадцатый год».

11 Ср. выше XII.6.

12 Отметим здесь самостоятельную и независимую от епископа политику меченосцев. Каковы были причины миролюбия Альберта? Генрих упоминает злонамеренные советы торейдских ливов [Турайда]. Ганзен склонен видеть здесь готовность епископа ограничиться уже приобретенным, вообще отказ от дальнейших завоеваний. И то и другое едва ли верно. Вероятнее, тут влияла необходимость несколько укрепиться, прежде чем продолжать наступление. В частности необходимо было обеспечить себя со стороны русских (см. ниже XIV.9).

13 Отдельно оттиск под назв.: "Хроника Генриха Латыша, как подспорье к изучению истории С.-З. края». Вильна [Вильнюс], 1867. Автор скрылся под инициалами Ст. По Межову - это Столыпин. На стр. 19 этой книжки он так передает "чисто русский плач" Всеволода: «Герсика [Ерсика], о возлюбленный мой град! наследие отцовское! Гибель народа моего нежданная! Ахти мне! Почто родился я, чтобы видеть город мой во пламени, видеть разорение и погибель народа моего!»

14 Три знамени, как знак тройного лена (по величине).

15 После смерти Энгельберта в 1209 г. избран ему в преемники. См. XIII. 3.

16 Принадлежит к числу пилигримов, возвращающихся в 1210 г., следовательно, с лета 1209 г. находится в Ливонии (XIV. 6).

17 Ср. XIII. 1.

XIV. Двенадцатый год епископства Альберта

1. Двенадцатый год этого епископа был, Только ни одного дня тогда в Ливонии мир не царил.

Шел двенадцатый год епископства [1210 г.], и церковь жила в тишине, но лишь немного дней. Ибо, когда епископ с пилигримами уехал в Тевтонию, а в Ливонии [Пасха, 18 апреля] остались его люди с некоторыми пилигримами, внезапно враги рода христианского, курши, с восемью пиратскими судами появились на морском побережье у Зунда.1 Увидев их, пилигримы сошли с больших грузовых кораблей (de coggonibus), сели в меньшие и поспешили к язычникам, но при этом ладьи неосмотрительно торопились, стараясь опередить друг друга и пораньше добраться до врагов. Курши же, разгрузив спереди свои разбойничьи суда, двинули их навстречу идущим и, соединив по два, между каждой парой оставили пустое пространство. Пилигримы, подойдя на двух первых ладьях, или малых кораблях, были вовлечены в этот промежуток между пиратскими судами и со своих маленьких суденышек не могли достать до врагов, стоявших высоко вверху над ними.

О НЕКОТОРЫХ КУРШАХ, УБИТЫХ В ЗУНДЕ. Поэтому одни из них были перебиты вражескими копьями, другие потонули, некоторые были ранены, а иные вернулись к своим большим кораблям и спаслись. Курши, собрав тела убитых, обнажили их, а одежду и прочую добычу разделили между собой. Впоследствии трупы были подобраны жителями Готланда и благоговейно похоронены. Всего там пало около тридцати человек рыцарей и других. Епископ несколько дней скорбел о своих, но он знал, что полезны преследования терпящим их, ибо блаженны, кто терпит преследования за правду, и как сосуды из глины испытуются печью, так мужи правды - испытанием страдания.

2. О ПЕРВОМ РУССКОМ ВОЕННОМ ПОХОДЕ В ОТЕПЯЯ. В то же время великий король Новгорода (Nogardie) а также король Пскова (Рlicecowe) со всеми своими русскими пришли большим войском в Угаунию, осадили замок Оденпе [Отепяя] и бились там восемь дней.2 Так как в замке не хватало воды и съестных припасов, осажденные просили мира у русских. Те согласились на мир, крестили некоторых из них своим крещением, получили четыреста марок ногат,3 отступили оттуда и возвратились в свою землю, обещавши послать к ним своих священников для совершения возрождающего к новой жизни таинства крещения; этого, однако они впоследствии не сделали, ибо жители Угаунии позднее приняли священников от рижан, были ими крещены и причислены к рижской церкви.

3. Несколько лет спустя фризы с пилигримами пришли на вышеупомянутый остров Готланд и застали там куршей с большой добычей. Внезапно окружив их, начали битву и почти всех перебили, захватили четыре разбойничьих корабля со всей добычей и увели с собой в Ригу; отняли у них также и повезли в Ригу бесчисленное множество овец, награбленных куршами в христианских землях. И была великая радость из-за возмездия, понесенного куршами.

4. Епископ же, хотя и очень был опечален не прекращающимися тягостями и смертью своих, но, вновь прибегая к господу и поручив ему свое путешествие и свое дело, возвратился в Тевтонию, жаловался там добрым и богобоязненным людям на убыль своих, ища везде по городам и замкам, кварталам и улицам тех, кто стеной стал бы в защиту дома Господня, кто, возложив на себя знак креста, переплыл бы море и отправился в Ливонию на утешение немногим, там оставшимся. И нашлись такие - Изо, епископ верденский, Филипп, епископ рацебургский, а также епископ падерборнский: они со всеми своими рыцарями и многими другими приготовились к этому путешествию на следующий год.4

5. О ПРЕДАТЕЛЬСКОМ ЗАГОВОРЕ ЛИВОВ И КУРШЕЙ ПРОТИВ ГОРОДА РИГИ. По отъезде епископа и после стычки куршей с пилигримами, когда все окрестные языческие племена услышали, что некоторое количество пилигримов убито куршами, они стали пересылаться гонцами: сначала ливы послали к куршам, курши - к эстам, а также к литовцам, семигалам и русским, и все искали способа, как разрушить Ригу, а тевтонов захватить хитростью и всех убить. Литовцы, думая, что в Кукенойсе [Кокнесе] осталось немного народу, пришли к замку с большим войском и, найдя там Рудольфа из Иерихо с прочими людьми епископа, храбро напали на них. Против них вышли из замка слуги епископа и летты и многих перебили копьями, а баллистарии некоторых ранили, стреляя с вала. Не выдержав этого натиска, литовцы отступили. Некоторые ливы из области Адии,5 давно уже крещенные, исполнившись желчи и коварства, пошли в Куронию [Курземе] и, подняв всю эту область против рижской церкви, собрали большое и сильное войско, причем указывали (как и было в действительности), что в городе остались лишь весьма немногие. Узнав об этом, горожане послали на море разведчиков.

КАК КУРШИ ОСАДИЛИ ГОРОД. Курши же, явившись со всем своим войском, оставались поблизости четырнадцать дней [с конца июня 1210 г.], ища в гаданиях помощи богов и удобного для битвы времени. Между тем разведчики вернулись, ничего не видав. В это время граф Сладен,6 рыцарь Марквард и другие пилигримы, которые оставались на пасху [18 апреля 1210 г.], собрались вернуться в Тевтонию. На двух своих кораблях спустились они в Дюнамюнде [12 июля 1210 г.] и заночевали в монастыре, оставив немногих на кораблях. На следующий день на рассвете увидели, что все море покрыто как будто темной тучей, а потом бывшие на кораблях разглядели, что масса язычников большим войском идет на них; тут одни стали готовиться к обороне, другие побежали в монастырь. Язычники же, надеясь захватить город врасплох, так чтобы никакие известия не опередили их прихода, не нападали на корабли пилигримов, а быстро гребли к городу. Однако рыбаки по обе стороны Двины, увидев их, побежали в Ригу и сообщили, что вслед за ними идет войско. Горожане, братья-рыцари и баллистарии, как мало их ни было, вместе с клириками и женщинами - все бросились к оружию; колоколом, в который звонили только во время воины, созвали народ, вышли навстречу врагам на берег Двины, и многих баллистарии ранили выстрелами. Курши, оставив свои корабли на Двине, выстроили войско на поле, и каждый у них нес перед собой деревянный щит, сделанный из двух досок, и дубину, в роде пастушеского посоха, для поддержки щита; и когда солнце осветило белые щиты, то и воды и поле от них засверкали белизной. Большое и сильное войско приближалось к городу. Выбежав навстречу к первому валу, который был в поле перед городскими воротами, ливы и баллистарии бились с ними до третьего часа дня, горожане же подожгли деревню, бывшую вне городских стен. Некоторые из наших, у кого были железные трехзубые гвозди,7' разбросали их по дороге, по которой шло войско, и когда некоторые из горожан, мужественно вступив в бой, перебили многих врагов, стоявших под прикрытием своих щитов, те при отступлении попали на эти самые гвозди, и тут одни у них были перебиты, другие бежали к нам.7 После того войско пошло к своим кораблям, а, пообедав, снова приготовилось к битве. Слыша звон большого колокола, враги говорили, что это бог христианский, который пожирает и истребляет их. Подступив снова к городу, бились весь день. Когда они вышли из-под своих щитов, чтобы носить лес для поджога, очень многие из них пострадали от стрел и, как только кто-нибудь у них падал раненый камнем из метательных орудий или баллистариями, тотчас же брат его или другой соратник добивал раненого, отрубая голову. Когда они уже отовсюду обложили город и зажгли большой огонь, прибыли к Древней Горе жители Гольма [Мартиньсала] на конях и, грозя врагам мечами, подошли к городу с другой стороны. При виде их курши отступили от города; собрав своих убитых, вернулись к кораблям, перешли Двину [до 16 июля 1210 г.] и три дня стояли на месте, сжигая и оплакивая своих мертвецов. Торейдские ливы [Турайда], услышав об осаде Риги куршами и желая гибели города, собрали большое войско, чтобы идти на помощь куршам. Дело в том, что некоторые вероломные ливы, семигалы и другие племена ждали только исхода нападения куршей, чтобы всем вместе идти разрушать город. В тот же день, однако, жители Гольма [Мартиньсала], перебив некоторых куршей на островах и отняв корабли, подошли к Риге [13 июля 1210 г.]. Рыцарь Марквард, возвратившись из Дюнамюнде, пробился в город через войско врагов, а позднее присоединился к общине братьев-рыцарей. На следующую ночь пришел в Ригу Каупо со всеми родными, друзьями и верными ливами, а с наступлением утра явился Конрад из Икесколы [Икшкиле] с верхними ливами и на поле под городом устроил большой парад на конях и в полном вооружении [13-14 июля 1210 г.].8 Из города все вышли к нему и была среди них великая радость. Выступили против куршей и звали их в бой, с готовностью храбро умереть или победить. Те, однако, более были озабочены гибелью своих, говорили о мире и три дня спустя отступили [16 июля 1210 г.]. Ливы же, виновные в этом предательстве, без всякого урона для своих дали удовлетворение богу и дружине епископа и впредь обещали быть верными. Город, спасенный на этот раз милосердием божьим от язычников, благодарил бога, а день св. Маргариты [13 июля 1210 г.], когда он избавился от осады, постановил впредь справлять, как городской праздник. В то же время пришел из Угаунии и Бертольд венденский [Цесис] с леттами. Сжегши там много деревень и перебив массу язычников, он причинил им немалый вред, а затем с большим отрядом пришел на помощь рижанам, но так как курши отступили, все вернулись по своим областям.

6. О ТРЕТЬЕМ ВОЕННОМ ПОХОДЕ В ЭСТОНИЮ. После этого Бертольд собрал войско, а с ним пошли слуги епископа, Сиффрид и Александр, и многие другие, ливы и летты. Придя к замку Оденпе [Отепяя] в Угаунию, они нашли там мало народу. Жители, по своей малочисленности, со страху впустили Бертольда в замок, говоря о мире, а в это время слуги епископа с некоторыми ливами, не зная, что Бертольда мирно приняли в замке, ворвались туда с другой стороны.

О ВЗЯТИИ И СОЖЖЕНИИ ОТЕПЯЯ. За ними последовало все войско; заняв верхушку горы и захватив главное укрепление, они овладели замком, перебили мужчин, женщин взяли в плен и захватили большую добычу; некоторым же удалось спастись бегством. Там стояли несколько дней, разделили между собой захваченное, замок подожгли и возвратились в Ливонию.

7. О ВОЕННОМ ПОХОДЕ ЭСТОВ ПРОТИВ ВЕНДОВ И ИХ ОСАДЕ. Таким образом, ливонская церковь в то время, находясь посреди множества языческих племен, в соседстве русских, терпела немало бедствий, так как те все имели одно стремление - уничтожить ее. Поэтому рижане решили отправить послов к королю полоцкому попытаться, не удастся ли добиться какого-нибудь мирного соглашения с ним. Идти в Руссию поручено было Рудольфу из Иерихо с некоторыми другими.

8. Подойдя к Вендену [Цесис], они видят: явились эсты с большим войском и осаждают Венден [Цесис]. Рудольф и его люди бежали в этот замок. Эсты бились с Бертольдом, его братьями и вендами три дня у старого замка, где еще жили братья и венды. И пало там много эстов, раненых баллистариями, равным образом и из вендов некоторые убиты были вражескими копьями. Эсты собрали большие костры из бревен и подложили огонь, чтобы сжечь замок. Притащив из лесу большие деревья с корнями, сложили из них нечто вроде осадной башни, подперли и укрепили другими бревнами и причиняли великий вред бывшим в замке, так как внизу шел бой, а сверху грозили огонь и дым. Если бы продлились дни войны, то бедствие было бы еще больше, так как, по чьей-то небрежности, не в первый и не во второй, а лишь в третий день осады слух о ней дошел до рижан, и они, поднявшись, на четвертый день пришли в Зегевольд [Сигулда].9

О ЛИВСКОЙ МАЛЕВЕ. В тот же день эсты, услышав, что подошли большие силы ливов и леттов с Каупо и его друзьями, отступили от замка Венден [Цесис] и, перейдя Койву [Гауя], остановились ночевать у озера, что на дороге в Беверин [Триката].10 Венденские [Цесис] же братья и Каупо с ливами и леттами, выступив утром вслед за ними, расположились поесть у того же пруда, а вперед выслали разведчиков и сторожевых; некоторые из них, возвратившись, сообщили, что эсты стремительно бегут через Имеру. Ливы и летты слишком доверчиво отнеслись к их словам и тотчас поспешно собрались преследовать врагов, говоря, что никак не могут дожидаться медлящих рижан. Каупо же и тевтоны говорили: "Дождемтесь братьев наших, тогда мы будем в силах биться и на крыльях вознесемся в высь".

О ПЕРВОМ СРАЖЕНИИ У ИМЕРЫ. Те, однако, не слушали и, предпочитая гибель тевтонов, начали преследовать эстов, а тевтонов выстроили впереди, чтобы самим, идя сзади, наблюдать исход боя и быть готовым либо к погоне, либо к бегству. Не зная, что эстонское войско скрывается в лесу у Имеры, они продвинулись к Имере и тут вдруг увидели, что все оно идет на них. Арнольд, брат-рыцарь, подняв знамя, сказал: "Плотнее, братья тевтоны! Посмотрим, нельзя ли сразиться с ними. Мы не должны бежать, чтобы не покрыть позором свой народ". И ударили на тех и убили многих у них и сражались с ними, и пал Бертольд, сын Каупо, а также Ване, зять его, смелый и доблестный воин, а некоторые братья - рыцари и слуги епископа, Вихманн и Альдер, были тяжело ранены.

О БЕГСТВЕ ЛИВОВ. Ливы же, шедшие сзади, увидев массу войска, выступающую из лесу со всех сторон, тотчас обратились в бегство, и тевтоны остались одни. Тут тевтоны, видя свою малочисленность, так как было их всего около двадцати человек, сжались теснее и, сражаясь с врагами, прямым путем отступили к Койве [Гауя]. Рудольф из Иерихо, раненый копьем, упал на землю, но фриз Вигбольд вновь посадил его на коня. Этот фриз, пользуясь быстротой своего коня, многих спас, то убегая, то снова возвращаясь к врагам и задерживая их в узких местах.

О МУЧЕНИЧЕСКОЙ СМЕРТИ ЛЕТТОВ ПОДЛЕ ИМЕРЫ. Эсты же преследовали бежавших направо и налево пеших тевтонов, ливов и леттов, захватили около ста из них, одних убили, других отвели к Имере и замучили в жестоких пытках. В числе последних было четырнадцать человек, из которых одни были зажарены живыми, других обнажили, сняв одежду, сделали им мечом на спине знак креста и удавили, причислив этим, мы надеемся, к сообществу мучеников на небе.

Возвратившись в свою землю и понося христиан, эсты разослали гонцов по всем областям Эстонии, заклиная и уговаривая, чтобы единым сердцем и единодушно стали все против рода христианского. Каупо же, ливы и летты, по возвращении из боя, оплакивали своих убитых, скорбя о том, что, недавно только крестившись, они умерщвлены язычниками; горевала с ними и вся церковь, подобная в то время луку, всегда напрягаемому, но никогда не ломающемуся, или Ноеву ковчегу, вздымающемуся на высоких волнах, но не разбивающемуся, или лодке Петра, в которую бьют волны, не топя ее, или женщине, преследуемой драконом, но не побежденной им. Ибо за этими страданиями следовало утешение, а после печали бог дал и радость.

9. О ВЕЧНОМ МИРЕ МЕЖДУ ПОЛОЦКИМ КНЯЗЕМ И РИЖАНАМИ. Арнольд, брат-рыцарь, послан был с товарищами к королю полоцкому узнать, не согласится ли он на мир и не откроет ли рижским купцам доступ в свои владения. Тот принял их с выражением благоволения и, высказав (правда, из хитрости) радость по поводу мира и успокоения, послал с ними Лудольфа, разумного и богатого человека из Смоленска (Smalenceke), чтобы, по прибытии в Ригу, обсудить дела мира и справедливости. Когда они прибыли в Ригу и изложили желание короля, рижане согласились, и тогда в первый раз был заключен вечный мир между ними и королем, с тем, однако, чтобы королю ежегодно платилась должная дань ливами или за них епископом. И рады были все, что теперь безопаснее могут воевать с эстами и другими языческими племенами. Так и оказалось.

10. О ПЕРВОМ ВОЕННОМ ПОХОДЕ В СОНТАГЕНУ. Действительно, с приближением праздника рождества Господня [25 декабря 1210 г.], когда усилился зимний холод, старейшины рижан послали известить по всей Ливонии и Леттии и во все замки по Двине и Койве [Гауя], чтобы все собирались и были готовы мстить эстонским племенам. Известие дошло и в Псков (Рlescekowe), бывший тогда в мире с нами, и оттуда явился очень большой отряд русских на помощь нашим. Пришли и старейшины области, Русиньш и Каупо, а также Нинн и Дабрелис с прочими [январь 1211 г.]. Они шли впереди рижан и пилигримов, а следом двигалось все войско, направляясь в Метсеполе. Взяв заложников у ливов, считавшихся вероломными, продвинулись к морю и затем, идя днем и ночью прямым путем вдоль по берегу моря, пришли в первую область, называемую Зонтагана.11 Сторожевые на дорогах при виде войска убежали, чтобы известить своих, но те, кто в войске были быстрее других, вступили в деревни вместе с разведчиками и всех почти жителей нашли на месте - по деревням и в домах. И разделилось войско по всем дорогам и деревням, и перебили они повсюду много народа, и преследовали врагов по соседним областям, и захватили из них женщин и детей в плен, и, наконец, сошлись вместе у замка. На следующий и на третий день, обходя все кругом, разоряли и сжигали, что находили, а коней и бесчисленное множество скота угнали с собой. А было быков и коров четыре тысячи, не считая коней, прочего скота и пленных, которым числа не было. Многие язычники, спасшиеся бегством в леса или на морской лед, погибли, замерзши от холода. На четвертый день взяли и сожгли три замка и начали отступление из области со всей добычей, двигаясь с осторожностью; поровну разделили между собой захваченное и с радостью возвратились в Ливонию, единодушно благословляя господа, давшего им отомстить врагу. Замолкли и эсты, прежде поносившие ливов и леттов за мученичество их товарищей.

ТАКЖЕ О ДРУГОМ ВОЕННОМ ПОХОДЕ. В следующую лунацию12 [с 19 января по 17 февраля 1211 г.] ливы и летты вновь собрались вместе с рижанами у озера Астигерв [Буртниеку] и, встретив войско жителей Сакалы и Угаунии, пошли на них, чтобы сразиться, но те, обратив тыл, бежали. Один из них остался и, подойдя к нашим, сообщил, что в ту же ночь по другой дороге, идущей близ моря, вступит в Ливонию другое большое войско из приморских областей.13 Услышав это, старейшины ливов поспешили к женам и детям своим, чтобы обезопасить их от врагов, а потом каждый вернулся на свое место. Немедленно затем, на следующий же день бежавшие было эсты пришли из Зонтаганы и других соседних областей в Метсеполе с большим войском и, так как весь народ был в замках, они сожгли пустые деревни и церкви, а своими жертвоприношениями причинили много поруганий церквам и могилам христианских покойников. Для преследования их рижане собрались в Торейду [Турайда], а Бертольд из Вендена [Цесис] и Русиньш со всеми леттами к Раупе [Брасла]. Услышав об этом, они поскорее вышли из области, не дожидаясь столкновения с христианами.

ТАКЖЕ О ВОЕННОМ ПОХОДЕ ПРОТИВ САКАЛЫ В третью лунацию [с 17 февраля до 19 марта 1211 г.] рижане подготовились к осаде замка Вилиенде [Вильянди] (Viliende) в Сакале,14 созвали ливов и леттов со всех концов и замков, угрожая пеней не явившимся и действуя страхом; так они собрали сильное войско. С ними шел и Энгельберт, зять епископа,15 исполнявший в тот год обязанности судьи в Торейде [Турайда], а также братья - рыцари и пилигримы. Идя в Сакалу, они везли собой малую метательную машину, патереллы, баллисты и прочие орудия, необходимые для осады замка.

11. О ПЕРВОЙ ОСАДЕ ЗАМКА ВИЛЬЯНДИ. В год воплощения Господня 1210, епископа же Альберта 13-й, происходила первая осада замка Вилиенде [Вильянди] в Сакале тевтонами, ливами и леттами. Ливов и леттов тевтоны послали опустошить всю окрестную область, а также набрать съестных припасов и хлеба. Проходя по всем деревням, они перебили много язычников, а других привели пленными к замку. Тогда Бертольд из Вендена [Цесис] и Русиньш с прочими леттами и старейшинами, взяв всех пленных и подойдя поближе к замку, сказали: "Если вы откажетесь от почитания своих ложных богов и согласитесь вместе с нами веровать в истинного бога, мы отдадим вам этих пленных живыми и в братской любви соединимся с вами узами мира". Те, однако, не желая и слышать ни о боге, ни о самом имени христиан, после этого еще больше стали грозить войной, оделись в тевтонские доспехи, захваченные в первой стычке у замковых ворот, хвастались стоя на верхушке замка, готовились к бою и, крича, зло насмехались над войском. Тут Русиньш и летты схватили пленных, всех умертвили и бросили в ров, угрожая находящимся в замке тем же. Между тем стрелки многих перебили и заставили всех взяться за оборону; другие же стали строить осадную башню. Ливы и летты нанесли бревен и заполнили ров снизу доверху, а сверху надвинули осадную башню. Летты взошли на нее с баллистариями, многих на валу перебили стрелами или копьями и многих ранили. Великий бой длился пять дней. Эсты пытались поджечь первый ряд бревен, двинув из замка в санях большой огонь, но ливы и летты погасили его, засыпав льдом и снегом. Арнольд, брат-рыцарь, трудившийся там ночью и днем, был, наконец, убит камнем и переселился в мир мучеников. Был он человек очень религиозный, молился всегда и, о чем он молился, то, надеемся, нашел. Тевтоны устроили осадную машину и метали камни днем и ночью, проламывая укрепления; в замке они перебили бесчисленное множество людей и скота, так как эсты, никогда не видавши ничего подобного, не укрепили своих жилищ против таких ударов. Сверх бревен, сложенных костром, ливы и летты навалили сухих бревен вплоть до забора из досок. Эйлард из Долена16 взобрался наверх, а вслед за ним тевтоны в доспехах. Доски они разобрали, но внутри оказалось другое укрепление, которого они разломать не могли. Осажденные сбежались наверх, стали бросать камни и бревна и отразили тевтонов, но они, сойдя вниз, подложили огонь и подожгли замок. Эсты стали разбирать и растаскивать горящие доски и бревна укреплений, а когда пожар кончился, на другой день все восстановили и вновь укрепились, готовые к обороне, а между тем в замке было много трупов убитых, не хватало воды, и почти все были изранены, так что уж сил недоставало. На шестой день тевтоны сказали: "Что ж, вы все еще упорствуете и не признаете нашего творца?" Те отвечали: "Мы признаем, что бог ваш выше наших богов: побеждая нас, он склонил наши души к почитанию его. Мы просим поэтому пощадить нас и милосердно возложить на нас иго христианства, как на ливов и леттов". Тогда тевтоны, вызвав из замка старейшин, изложили им все законы христианства и сулили мир с братской любовью.

О ТОМ, КАК ЖИТЕЛИ САКАЛЫ ПРИНЯЛИ КРЕЩЕНИЕ И МИР. Весьма радуясь миру, в то же время, как ливы и летты, те обещали принять таинство крещения и на таких же основаниях. Поэтому, дав заложников и скрепив мир, они приняли в замок священников, которые окропили святой водой все дома, замок, мужчин и женщин и весь народ; так некоторым образом они предварительно очистили их до крещения, но самое таинство отложили из-за только что бывшего великого кровопролития. Выполнив это, войско возвратилось в Ливонию, и все славили бога за обращение языческих племен.

12. О ТОРГОВЦАХ, ОСТАВШИХСЯ ВО ВРЕМЯ ВОЙНЫ В РИГЕ. После того, в праздник пасхи [3 апреля 1211 г.] купцы, услышав о всяких замыслах эстов и других окрестных язычников, о том, как они задумали до прибытия епископа с пилигримами разорить Ливонию и город Ригу, отложили путешествие на Готланд и, забывая о торговле и делах, со всеми своими кораблями остались ждать прибытия пилигримов, а между тем в Эстонию посланы были гонцы посмотреть, что делается у язычников. Возвратились они с вестями о войне, мирные предложения принесли с собой назад не принятыми, но раскрыли замыслы врагов.

О ВОЕННОМ ПОХОДЕ В САКАЛУ. Тотчас поднялись Каупо, Бертольд из Вендена [Цесис] со своими и слуги епископа и пошли в ближнюю область Сакалу и сожгли все деревни, куда могли добраться, и перебили всех мужчин; женщин увели в плен и вернулись в Ливонию.

О ПРОЧИХ ВОЕННЫХ ПОХОДАХ ЖИТЕЛЕЙ САКАЛЫ ПРОТИВ ЛЕТТОВ. И пошли за ними жители Сакалы, сожгли и они все деревни вокруг Астигерва [Буртниеку] и дошли до самой Имеры, убили некоторых леттов, а женщин и детей увели в плен, захватив добычу. За ними поднялись Лембит и Меме, старейшины Сакалы, перешли Имеру с другим войском, подошли к церкви, сожгли ее, разорили все, что принадлежало священнику,17 забрали по всему приходу скот и большую добычу, перебили захваченных мужчин; женщин, детей и девушек увели в плен, и было большое бедствие по всей окраине Ливонии.

О СРАЖЕНИЯХ РОТАЛИЙЦЕВ. Жители Сакалы и Угаунии нападали на леттов, роталийцы и люди из приморских областей наступали на ливов епископа в Метсеполе и в Летегоре [Ледурга] тремя войсками, так что одно войско следовало за другим;18 одни уходили, другие приходили, не давая покоя ливам ни днем, ни ночью; преследовали их в лесных убежищах и на озерах и на полях, самих убивали, женщин брали в плен, забирали коней, скот и большую добычу; уцелели лишь немногие. Сильно в то время смирил бог их вероломство, чтобы впредь они стали более верны. Люди с Эзеля [Сааремаа], войдя в Койву [Гауя] на своих разбойничьих судах и поднявшись до Торейды [Турайда], совершенно опустошили приход Кубеселе и, ограбив всю окрестную область, одних перебили, а других увели в плен, но некоторые спаслись бегством в Ригу и просили помощи против нападения язычников. Рижане, однако, оберегая город бдительной стражей, так как боялись предательства со стороны некоторых вероломных людей, дожидались прибытия епископа и пилигримов.

13. О ЕДИНОДУШНОМ ВСТУПЛЕНИИ С ОРДЕНСКИМИ БРАТЬЯМИ. Епископ же в тот год вместе с Фолквином, магистром братьев-рыцарей, прибыл в Рим, был весьма милостиво принят верховным первосвященником, получил привилегию на раздел Ливонии и Леттии, а также новое разрешение на проповедь в отпущение грехов и с радостью вернулся обратно. Послав списки привилегий через Пруссию, он доставил великую радость всему народу в Ливонии, так что люди со слезами встречали эти известия, получая утешение от верховного первосвященника после многих бедствий войны.19

Комментарий

1 3унд - пролив между Курляндией и Эзелем [Сааремаа]. Земля куршей (I.13, VII.1) тянулась к северу до пролива.

2 По русским известиям, в. кн. Мстислав Мстиславич еще зимой ходил на Оденпе [Отепяя]. См. Троицк., Воскрес., Новгор. 1 и 4 - под 6720 г. В Новгор. 4-й сказано: «В лето 6720 поиде Мьстислав на Чюдь, рекомую Тормоу, с новгородци, и много плениша их и скота бесщисла приведоша. Потом же на зимоу иде князь Мьстислав с новгородци на чюдцкий град, рекомыи Медвежью Голову, и села их потрати; и придоша под град, и поклонишася Чюдь князю, и дань на них взя» (ПСРЛ 2. IV, 184).

Князь псковский в Хронике - это брат Мстислава, Владимир.

Это - первый из упоминаемых Генрихом русских походов в Эстонию. В его изложении эти походы выглядят чем-то почти случайным, сравнительно с систематическим напором немцев, но в действительности они отражали очень давнюю политическую тенденцию, долго державшуюся и впоследствии.

Точно судить о взаимоотношениях русских с эстами в начале XIII в. трудно за недостатком источников. Специально занимавшийся этим вопросом Ф. Кейсслер считал, что «в то время, когда немцы впервые приходят в соприкосновение с эстами, т. е. в первое десятилетие XIII века, они застают этих последних независимым от русских народом», однако тот же Ф. Кейсслер и в том же сочинении упоминает о дани, платившейся в то время Пскову жителями Угаунии. Это противоречие, невидимому, не замечено автором, но в оправдание ему надо сказать, что известная противоречивость, несомненно, была и в реальной обстановке XIII в., более сложной и менее ясной, чем обстановка X-XI вв., насколько, по крайней мере, известна последняя по скудным данным наших летописей и по другим источникам. Вот краткий перечень этих данных.

В скандинавских сагах встречается известие, что один из норманнских выходцев, находившийся в дружине кн. Владимира, Сигурд Эйриксон (дядя Олафа Трюгвесона) около 977 г. послан был Владимиром в Эстонию собирать дань.

Наши летописи упоминают об эстах-данниках или об эстах-союзниках Руси уже под очень ранними датами. Первая попытка закрепления в стране сделана уже Ярославом, выстроившим в 1030 г. город Юрьев [Тарту] (см. Лавр. и Псковск. летоп. под 6538 г.).

В дальнейшем, за вторую половину XI в. и за XII в. данных несколько больше.

В 1060 г. князь Изяслав ходил на солов и заставил их платить дань, но весной 1061 г. они прогнали русских сборщиков, сожгли Юрьев [Тарту] и окрестные селения вплоть до Пскова; затем псковичи и новгородцы побили их (Псковск. 1 под 6568 г. и Соф.). В 1113 г. кн. Мстислав Владимирович победил чудь (Новгор. 1 и Псковск. под 6621 г.). В 1116 г. тот же князь с новгородцами и псковичами ходил на эстов и взял Оденпе [Отепяя] (Новгор. 1, Пек. 1 и 2 и др. под 6624 г.). В 1130 г. Всеволод Мстиславич с братьями ходил в Эстонию за данью (Лавр., Новг. 1 и 4 и др. под 6638 г.). В 1132 г. тот же Всеволод был разбит эстами в Вайге (Новг. 1 под 6639 г.). Позднее чудь, воспользовавшись происходившими в Новгороде смутами, не только перестала платить дань, но захватила Юрьев [Тарту], перебив жителей. Князь Всеволод с новгородцами зимой 1134 г. ходил на чудь и взял Дорпат [Тарту] (Новг. 1 и 4 под 6641 г.). Зимой 1177 г. эсты напали на Псков, за что Мстислав Ростиславич отомстил походом в чудскую землю, дорого стоившим населению ее (Новг. 1 под 6684 г.). Под 1190/6098 г. Новгор. 1 и 4 летописи упоминают об избиении псковичами чуди поморской на озере. Наконец, последнее за XII в. летописное известие гласит, что в 1192 г. князь Ярослав с новгородцами и псковичами взял Юрьев [Тарту] (Новгор. 1 и 4 под 6699 г.), а затем, в том же году была взята новгородцами и Оденпе [Отепяя] (Новгор. 1 и 4, Соф. 1, Воскрес, под 6700 г.).

Из этого перечня перемежающихся успехов и неудач нелегко (и чем позднее, тем труднее) вывести какое-либо общее определение всего процесса, но дальнейшие события, рассказываемые уже Генрихом, как будто подтверждают не только то, что русские князья действительно считали некоторые части Эстонии своими, но в известной мере подтверждают и объективную значимость этих претензий.

3 От эст. мн. числа nahhad, ед. ч. nahk - «шкура», или от лив. мн. числа nagod, nogod, ед. ч. nag, nog - «шкура». Шкурки куньи и беличьи (ср. наше "куны") употреблялись, как деньги. В Ливонии в 1362 г. ногата стоила 6 или 7 nummos lubenses (шиллингов?), а позднее называлась "двухшиллинговая ногата".

4 Изо - Iso von Woeipe - епископ Вердена (в Ганновере) в 1205 - 5 авг. 1231 г.

Филипп - епископ рацебургский: июнь 1204 - 14 ноября 1215.

Бернхард - Bernard II von Ibbenbueren - епископ падерборнский: март 1186-23апр. 1203.

5 Адия - небольшая речка, доныне сохранившая это имя. Согласно карте Лифляндии С.О. Rucker'a, вытекает из озера того же имени к северо-востоку от Лоденгофа в трейденском [Турайда] приходе и проходит через Лоддигер [Ледурга].

6 Генрих фон Сладен. Шладен лежит между Госларом и Вольфeнбюттелем.

7' Такой прием обороны, преимущественно против конницы, упоминается уже у Цезаря. См. Comment, de bello Oallico, кн. VII, в рассказе об осаде Алезии. Под трехзубым крюком (см. ниже XV.5) разумеется железная колючка, выкованная таким образом, что три шипа ее торчат в разные стороны, и как ее ни брось, по крайней мере один из них торчит кверху.

* Корабли, упоминаемые далее, если только это не были торговые суда, могли принадлежать Вальдемару II Датскому, шедшему против эзельцев.

7 Генрих здесь говорит «бежали к нам», из чего, основываясь на обычном для него словоупотреблении, можно умозаключить, что в это время он был в Риге.

8 Собственно «большую игру». Вероятно, род турнира.

9 Зегевольд [Сигулда], также Segewald, Segewold, Sigewalt, Segewalt, замок меченосцев (XV.3 и XVI.1) на левом берегу Аа против Трейдена [Турайда]. Развалины его еще видны у нынешнего имения Зегевольд [Сигулда]. Хотя выстроен он был немцами, но его ливское имя (wolda, volda, vnolda - «жить, обитать») заставляет предполагать на том же месте более давнее поселение ливов.

10 Пабст полагает, что это одно из нынешних болот к северу от Вольмара [Валмиера].

11 Южный Вик. Ниже в XVI 11.5 (единственный раз) названа Sotagana. Зонтагана лежала между р. Пернау (на севере) и р. Салис [Салаца] (на юге), несколько не доходя до последней (XXII.9). Метсеполе в северной части переходит за р. Салис [Салаца], примыкая к Зонтагане.

12 Lunatio - месячный ход луны, лунный месяц. Так понимает и Ганзен. Как видно из последующего, Генрих имеет в виду три лунных месяца: первая, не названная лунация - от рождества 1210 до 10 января 1211 г. (полнолуние 2 января и есть, по-видимому, время похода в Зонтагану); "следующая лунация" - от 25 января до 8 февраля 1211 г. (полнолуние 1 февраля) и "третья лунация" - начинается 21 февраля.

13 Maritimae provinciae и дальше Maritima, по-видимому, перевод северогерм. Wiek (морской залив и прилегающая к нему местность). Западные области Эстонии, по Пабсту, и ныне (но не у эстонцев) так называются. Ср. ниже XVIII.5 Rotelewik.

14 Villende, у других Velin, Velyn; эст. Willandi lin, Wiljandl lin, Willandi lin значит крепость, город. Это – Феллин [Вильянди].

Подготовка к осаде Феллина [Вильянди] происходила в «третью лунацию», то есть, согласно сказанному в примеч. выше, в последние дни февраля (но не в марте, как утверждает Р. Гольцманн), а осада относится к началу марта (а не к концу, как у Гольцманна).

Эта дата важна, как один из моментов для установления времени посвящения епископа Альберта, а вместе с тем и исходной точки летосчисления в Хронике. Далее в XV. 1 сказано: «В год от воплощения Господня 1210, епископа же Альберта 13-й происходила... осада замка Вилиенде [Вильянди]». Раз ко времени осады Феллина [Вильянди] уже начался 13-й год епископства, то, значит, посвящение Альберта состоялось именно в первых числах марта 1199 г.

Если Р. Гольцманн оттягивает осаду Феллина [Вильянди] к концу марта, то лишь потому, очевидно, что иначе он в данном случае не может оправдать защищаемую им дату посвящения - 28 марта: это одно из самых слабых мест всей его, вообще довольно зыбкой, хронологической концепции.

15 Энгельберт фон Тизенхаузен - см. ниже XXVIII.8.

16 По предположению Пабста, это прозвище происходит от имени поселения в Германии (в Люнебургской области). В актах упоминается в эти же годы в Ливонии Герлах фон Долен. Об Иоганне из Долена см. ниже XXVIII.8 и примеч. 277.

17 Это был Генрих, автор Хроники.

18 Наименование Роталия (XVIII.5) сохранилось до нашего времени в названии Rothеl в викском приходе. Означало оно иногда северный Вик, иногда - либо всю викскую область к северу от Зонтаганы (XIV. 10), либо даже включая и Зонтагану - Вик с его семью килегундами в XXVIII.2 и 7; XXIX.7.

Летегоре [Ледурга], также Letthegore, Lettegore, Ledegore, ныне Loddiger, по-латвийски Ledurga -имение с пасторатом и церковью прихода Лоддигер – Трейден [Турайда]. Судя по XXIX.3, Летегоре [Ледурга], как и Витизеле, относилось к Торейде [Турайда].

19 Ни в этой главе (1211 г.), ни в следующей (1212 г.) Генрих не упоминает больше о разделе областей леттов и ливов, между тем акты показывают, что и в конце 1211 г. и в начале 1212 г. раздел продолжался. К осени 1211 г. при участии трех епископов заключен был с Орденом договор о землях двинской области.

XV. Тринадцатый год епископства Альберта

1. Шел тринадцатый год епископства, а церковь не находила покоя от войн [не ранее июня 1211 г.]. При возвращении епископа из Тевтонии прибыли с ним три епископа - Филипп рацебургский, Изо верденский и епископ падерборнский, а также Гельмольд из Плессе, Бернард из Липпе,5 [в этой главе примечания начинаются с п.5, т.к. из-за ошибки Аннинского часть текста была отнесена в другую главу. – прим. составителя] другие знатные люди и множество пилигримов; и был приход их желанным для всех, освобождая находившихся в опасности.

2. О ВОЕННОМ ПОХОДЕ ЭСТОВ В ИМЕРУ. Летты, радуясь прибытию пилигримов, собрались у Имеры, но, продвинувшись с немногими вперед, встретили большое войско язычников и, видя их многочисленность, обратились в бегство. Погнавшись за ними и убив нескольких человек, эсты прошли до Имеры, оттуда, двигаясь всю ночь, утром явились к Раупе [Лиелстраупе], сожгли церковь и церковное имущество и, обойдя кругом всю область, предали пламени деревни и дома, перебили мужчин, а женщин и детей, захватив в лесных убежищах, увели в плен.

О ВОЕННОМ ПОХОДЕ КАУПО В САКАЛУ. Услышав об этом, рижане выступили с пилигримами и пришли в Торейду [Турайда], но язычники, боясь их появления, после трехдневного похода со всей добычей поспешно возвратились в свою область. Каупо с некоторыми тевтонами и другими, пройдя в Сакалу, сжег много деревень, а также замки Овеле и Пурке,6 захватил много добычи, мужчин перебил, а женщин с детьми увел в плен.

О БОЛЬШОМ ВОЕННОМ ПОХОДЕ НА ТУРАЙДУ ЖИТЕЛЕЙ РОТАЛИИ, РЕВЕЛЯ И СААРЕМАА. Между тем жители Эзеля [Сааремаа], Ревеля [Таллинн] и Роталии7 собрали большое и сильное войско изо всех соседних приморских областей. С ними были все старейшины Эзеля [Сааремаа], Роталии и всей Эстонии; имея много тысяч всадников и еще большее число людей на кораблях, они выступили в Ливонию. Всадники с их пешими пришли в Метсеполе, а оттуда поспешили в Торейду [Турайда]; другие, явившись из-за моря, на своих разбойничьих судах поднялись по Койве [Гауя] и в один день со своими конными все сошлись у большого замка Каупо, где ливы тогда жили из страха перед язычниками. Обложив их кругом отовсюду, всадники стали у передней части замка, другие же у задней части близ своих судов на реке. В поле навстречу им вышли баллистарии, посланные из Риги и охранявшие вместе с ливами замок; многих у врагов ранили, а так как у них не в обычае ношение доспехов, как у других народов, то многих, не имевших брони, и перебили. После этого эсты послали по области своих храбрейших разорять страну, и стали те сжигать деревни и церкви; захватывая ливов, одних убивали, других брали в плен, забирали большую добычу, угоняя к своему войску быков и прочий скот; убивали быков и скот в жертву своим богам, чтобы снискать их милость; но при этом убиваемые животные падали все на левую сторону, что означало гнев богов и дурное предзнаменование. Тем не менее, они не отступили от своего дела, начали осаду замка, сложили костром бревна, стали копать замковую гору и заявляли, что останутся там магетак (magetac), то есть навсегда, пока либо замок не разрушат, либо ливов не склонят на свою сторону, чтобы по одному с ними пути идти на разрушение Риги. И сказал один лив из замка: "Мага магамас" (maga magamas), то есть: "Ты ляжешь здесь навеки".8 Братья-рыцари в Зегевольде [Сигулда], видя все, что делали язычники, сообщили рижанам и просили помощи пилигримов. За ними пришли гонцы от осажденных в замке ливов, со слезами рассказывали обо всех бедствиях, перенесенных ливами и леттами от язычников, и умоляли епископов послать людей освободить церковь. Тотчас же епископы, обратившись с увещанием к своим рыцарям, вменили пилигримам и всему народу в отпущение грехов помочь их братьям в Ливонии и отомстить с помощью божьей эстонским язычникам. И поднялись братья-рыцари с пилигримами и Гельмольд из Плессе и другие рыцари, надели свои доспехи и броню на коней своих и выступили с пешими и ливами и всеми спутниками к [Гауя] и переправились через Койву [Гауя]; двигались всю ночь и были уже близко к язычникам; тут, приведя войско в порядок и дав ему указания для битвы, послали пеших вперед по большой дороге, что идет у Вендекулле [Цесис];9 конные же шли за ними по дороге, лежащей справа. Подвигаясь с осторожностью и в порядке, пешие с наступлением утра при спуске с горы увидели замок и войско язычников; между ними и врагами была долина. Тотчас радостно ударили в литавры, веселя мужественные души музыкой и пением; призвали на себя милость божью и быстро двинулись на язычников, но, перейдя ручей, приостановились немного, чтобы собраться всем. Увидев это, язычники, в ужасе перед неизбежным, бегут, хватают щиты, одни спешат к коням, другие прыгают через изгородь, наконец, собираются вместе и, оглашая воздух криками, в великом множестве бросаются на христиан и дождем мечут в них копья; христиане отражают их щитами, но когда копья иссякли, те хватаются за мечи, подступают ближе, начинают рукопашный бой, падают ранеными, но мужественно бьются. Видя их храбрость, рыцари ворвались в середину врагов, наводя на них ужас одетыми в броню конями, многих опрокинули наземь, других обратили в бегство, а бегущих преследовали и, нагоняя по дороге и по полям, убивали. Ливы из замка с баллистариями вышли навстречу бегущим язычникам и убивали их, рассеивая по дороге и окружая кольцом, и так жестоко преследовали вплоть до тевтонов, что лишь немногие из них спаслись, а тевтоны убили даже некоторых ливов по сходству с эстами; некоторые эсты, бежавшие по иной дороге вокруг замка по направлению к Койве [Гауя], спаслись, добравшись до другой части своего войска. Но и из них многие при спуске с горы убиты были преследовавшими их рыцарями. Там был убит брат - рыцарь Эберхард и ранены еще некоторые из наших рыцарей. Между тем, другая часть эстонского войска, видя гибель своих, собралась на горе между замком и Койвой [Гауя] и приготовилась к обороне. Ливы же и христианские пехотинцы бросились на добычу, стали угонять коней, которых там было много тысяч, и забыли о битве с уцелевшими язычниками, но рыцари и баллистарии напали на врагов, засевших на горе, и многих из них перебили. Тут они стали просить мира, обещая принять таинство крещения. Поверив их словам, рыцари пригласили епископов прибыть для их крещения. Эсты, однако, ночью бежали на свои разбойничьи суда, чтобы спуститься к морю, но баллистарии с обоих берегов Койвы [Гауя] помешали этому. Другие пилигримы с Бернардом из Липпе, придя из Риги на Койву [Гауя], устроили на реке мост, а сверху соорудили надстройку из бревен и, когда подошли разбойничьи суда, встретили их стрелами и копьями, так что путь к бегству был язычникам со всех сторон отрезан. Поэтому, в тишине следующей ночи, бросив все свое, они тайком сошли с кораблей и бежали, но потом одни погибли в лесах от голода, другие - по дороге, и лишь немногие добрались до своей страны, чтобы сказать дома о происшедшем. Коней там захвачено было до двух тысяч, а людей было убито также две тысячи. Пилигримы и все участвовавшие в войне возвратились в Ригу, и повели с собой до трехсот языческих кораблей, помимо малых судов; коней и всю добычу поровну разделили между собой, отдав церкви ее долю, и вместе с епископами и всем народом славили бога, который при первом же приходе епископов даровал такой триумф над язычниками. Тогда-то церковь ливонская убедилась, что поистине бог сражается за нее, так как в этой войне пала верхушка Эстонии: старейшины Эзеля [Сааремаа] и старейшины Роталии и других областей - все были там убиты. Так смирил господь надменность их и заносчивость сильных унизил.

4. О ПОСВЯЩЕНИИ АББАТА ТЕОДОРИХА В ЕПИСКОПЫ. Епископ ливонский, получив от верховного первосвященника власть на правах архиепископа избирать и посвящать епископов в заморских странах, которые бог, через посредство ливонской церкви, подчинит вере христианской, взял себе помощником в своих непрерывных трудах Теодориха, аббата цистерцианского ордена в Дюнамюнде, и, наметив учреждение в Эстонии епископата, посвятил его в епископы.

О НАЗНАЧЕНИИ АББАТОМ ГРАФА БЕРНАРДА. А Бернарда из Липпе он посвятил в аббаты. Этот граф Бернард когда-то в своей стране был виновником многих битв, грабежей и пожаров и наказан был богом за это слабостью в ногах, так что его, хромого на обе ноги, много дней носили в корзине. Наученный этим, он принял монашество по уставу цистерцианского ордена, в течение нескольких лет изучал устав и писание, получил от господина папы разрешение проповедовать слово божье и отправиться в Ливонию; сам он потом часто рассказывал, что едва только он принял крест в землю пресвятой девы, тотчас окрепли стопы его и выздоровели ноги;10 в первый же приезд его в Ливонию в Дюнамюнде он был посвящен в аббаты, а впоследствии сделался епископом семигалов.

5. О ВЗНОСЕ МЕРЫ ЗЕРНА ВМЕСТО ДЕСЯТИНЫ. Ливы, после многих бедствий войны также радуясь и прибытию епископов и победе над своими врагами, собрались с Двины, из Торейды [Турайда] и со всех концов Ливонии и стали слезно просить епископов облегчить им христианские повинности, а особенно десятину, обещая вечную верность в войнах против язычников и во всех христианских делах. Согласившись на их просьбы, епископы советовали рижскому епископу удовлетворить их желание, чтобы навсегда закрепить их верность. Он же, с отеческой любовью заботясь о своих и зная, что будущее еще грозит большими войнами с окружающими языческими племенами, в ответ на просьбу их установил, вместо десятины, ежегодный взнос с каждого коня определенной меры зерна - одного модия, который содержит восемнадцать дюймов, и подтвердил это привилегией четырех епископов и печатью, с тем, однако, что, если когда-либо, забыв о верности, они примут участие в замыслах неверных и запятнают таинство своего крещения языческими обрядами, то снова в полной мере обязаны будут платить десятину и выполнять прочие христианские повинностй.11

6. Когда это было, таким образом, устроено, епископ Альберт, оставив трех епископов в Ливонии [осень 1211 г.], а четвертого, тогда посвященного, своим заместителем, возвратился в Тевтонию для набора пилигримов и приобретения всего необходимого к будущему году, чтобы церковь ливонская из-за отсутствия пилигримов не подверглась большей опасности.

7. О ВТОРОЙ ОСАДЕ ЗАМКА БЕВЕРИНА. Между тем жители Сакалы и Угаунии, какие еще остались здравы и невредимы, собрали большое войско и вошли в области леттов. Там, выгнав из лесных убежищ, они захватили и перебили многих из близких и друзей Русиньша и, разорив в Трикате владения Талибальда [Таливалдис] и окружающие области, сошлись близ замка Беверина [Триката]. Осадив замок, они целый день сражались с леттами и зажгли большой огонь, но, наконец, сказали: "Что же, вы разве забыли о своих убитых у Имеры, что все еще не просите нас о заключении мира?". Те им ответили: "Неужели и вы не помните о своих старейшинах и бесчисленном множестве убитых при Торейде [Турайда], что не желаете вместе с нами веровать в единого бога и принять крещение с вечным миром?" Услышав это, враги пришли в негодование и, отступив от замка с награбленным, быстро вернулись в свою землю.

О ДЛИННОМ ВОЕННОМ ПОХОДЕ ВДОЛЬ МОРЯ В САКАЛУ. Старейшины же беверинских [Триката] леттов, Доте и Пайке, отправившись в Ригу, убедительно просили помощи против жителей Сакалы. И поднялись пилигримы с братьями-рыцарями и Теодорих, брат епископа, и Каупо со всеми ливами, и Бертольд венденский [Цесис] с леттами, собрали большое войско и выступили в Метсеполе к морю; шли три дня близ моря, а затем, повернув в направлении области Сакалы, в течение трех дней двигались лесами и болотами по самой дурной дороге,12 и ослабели кони их в пути и до ста их пало, но, наконец, на седьмой день достигли деревень и, разделившись отрядами по всей области, мужчин, каких нашли, перебили, всех детей и девушек взяли в плен, а коней и скот согнали к деревне Ламбита, где была их майя (maia),13 то есть сборный пункт. На следующий день послали ливов и леттов по темным лесным убежищам, где, прячась, спасались эсты; они нашли там множество мужчин и женщин и, выгнав их из лесу со всем имуществом, мужчин убили, а все прочее отправили к майе. Двое леттов, Доте и Пайке, пошли в одну деревню, и там на них вдруг напали девять эстов и бились с ними целый день; летты многих из них ранили и убили, но, наконец, и сами пали. На третий день храбрейшие в войске, перейдя реку Палу, опустошили всю ту область, что называется Нурмекунде,14 сожгли все деревни, перебили мужчин; женщин, коней и скот захватили и дошли до самого Гервена [Ерве].15 Вернувшись ночью и устроив военную игру с большим криком и ударами щитов, на следующий день подожгли замок и пошли в обратный путь другой дорогой, добычу разделили поровну между собой и с радостью возвратились в Ливонию.

О ПОВАЛЬНОЙ БОЛЕЗНИ. И начался большой мор по всей Ливонии, стали люди болеть и умирать, и вымерла большая часть народа, начиная от Торейды [Турайда], где трупы язычников лежали не погребенными, вплоть до Метсеполе и по Идумее вплоть до леттов и Вендена [Цесис]; умерли старейшины Дабрелис и Нинн и много других. Точно так же великая смертность была в Сакале, Угаунии и в других областях Эстонии, и многие, спасшись бегством от острия меча, не могли избегнуть горькой гибели от мора.

О РАЗНЫХ ВОЕННЫХ ПОХОДАХ ЛИТОВЦЕВ В ЭСТОНИЮ. Летты из Беверины [Триката], вновь отправившись с немногими в Угаунию, застали там эстов, возвратившихся в свои деревни за съестным; мужского пола всех перебили, а женщин пощадили и увели с собой, взяв большую добычу. Когда они возвращались домой, им встретились другие летты, тоже шедшие в Угаунию: что оставили первые, взяли вторые; где те упустили, там наверстали эти; кто спасся от первых, был убит вторыми; куда не добрались одни, в те области и деревни пошли другие, захватили много добычи и пленных и пошли назад. На обратном пути они встретили еще леттов; и эти тоже пошли в Угаунию и довели до конца то, что не вполне закончено было предшествующими. Всех мужчин, каких захватили, они перебили, не пощадили ни старейшин, ни богатых: всех предали мечу. Русиньш, как и прочие, мстившие за друзей, кого захватил, одних зажарил живыми, других предал иной жестокой смерти.

О ВОЕННОМ ПОХОДЕ В АЛИСТЕ. Когда и они вернулись в свой замок, собрался еще один небольшой отряд беверинских [Триката] леттов; они прошли лесами в область Сакалы, называющуюся Алисте [Алуксне],16 и застав там всех по домам, поразили их от мала до велика, многих перебили, женщин, коней и скот захватили и вместе со всей добычей поделили между собой. В ужасе жители Алисте [Алуксне] и другие люди из Сакалы отправили послов в Ригу, отдали сыновей в заложники и тогда получили мир, обещая вместе с тем принять таинство крещения.

О ВОЕННОМ ПОХОДЕ ЧЕРЕЗ РЕКУ. Теодорих, брат епископа со своими слугами и Бертольд из Вендена [Цесис] тоже собрали войско и с наступлением зимы отправились в Угаунию, но нашли всю страну разоренной леттами, а замок Дорпат (Tharbatense) [Тарту], сожженный ими же, покинутым. Тогда они, переправившись через реку, называемую Матерью вод,17 вступили в деревни, но и там, нашли лишь немногих и направились дальше в леса. Там, в самой густой чаще язычники устроили род защитного оцепления, срубив повсюду кругом большие деревья, чтобы спастись самим и спасти имущество, если придет войско.

О ЗАХВАТЕ ЗАСАДЫ ЯЗЫЧНИКОВ. Когда христианское войско было уже близко, они храбро вышли навстречу, и, пользуясь трудностью дороги, долго оборонялись, но, наконец, не имея сил противостоять множеству, повернули тыл и бросились в лес. Те преследовали бегущих, настигнутых перебили, женщин и детей увели в плен, угнали коней и много скота, захватили много добра, ибо там находили убежище люди со всей области, а все имущество у них было с собой. Разделив между собой всю добычу, возвратились в Ливонию.

О ПЕРВОМ БОЛЬШОМ ВОЕННОМ ПОХОДЕ В ЕРВЕ. После праздника рождества Господня [25 декабря 1211 г.], когда наступили суровые холода и все низины по дорогам покрылись льдом, епископы послали известить по всем замкам Ливонии и по всем областям леттов, чтобы люди собирались в поход с тевтонами; отправив своих рыцарей с пилигримами и братьями-рыцарями, назначили сбор войска у замка Беверина [Триката]. С ними шел епископ эстонский Теодорих. Отпраздновав крещение Господне, выступили в Угаунию [6 января 1212 г.], и было у них около четырех тысяч тевтонов, пеших и конных, а ливов и леттов еще столько же. Направились они в область Дорпата (Тharbiten) [Тарту], перешли Мать вод и пришли к оцеплению, уже ранее разрушенному христианами. Пока пилигримы отдыхали там, ливы, летты и все более быстрые в войске продвинулись в Вайгу18 и, опустошив всю область, сошлись у замка Зомелинде. На следующий день пришли к своим в Вайгу, стояли там три дня, разорили всю окружающую область, дома и деревни предали огню, многих захватили, многих перебили и взяли много добычи. На четвертый день, продвинувшись дальше в Гервен [Ерве], войско рассыпалось по всем областям и деревням, захватило и перебило много язычников; женщин и детей увело в плен, взяло много скота, коней и добычи. Сборным пунктом была деревня по имени Каретен;19 все окрестности ее войско опустошило пожарами. Была же тогда деревня Каретен очень красива, велика и многолюдна, как и все деревни в Гервене [Ерве] да и по всей Эстонии, но наши не раз впоследствии опустошали и сжигали их. Возвращаясь из трехдневного похода со всей добычей, они сожгли близлежащие деревни и области, а именно Моху и Нурмекунде, и, наконец, добрались до озера, называемого Ворцегерреве, перешли его по льду и с радостью вернулись в Ливонию.20

8. О РУССКОМ ВОЕННОМ ПОХОДЕ. Когда великий король Новгорода Мстислав (Mysteslawe) услышал о тевтонском войске в Эстонии, поднялся и он с пятнадцатью тысячами воинов и пошел в Вайгу, а из Вайги в Гервен [Ерве]; не найдя тут тевтонов, двинулся дальше в Гариен [Харью], осадил замок Варболе и бился с ними несколько дней.21 Осажденные обещали дать ему семьсот марок ногат, если он отступит, и он возвратился в свой землю.

9. О ПОСЛАНИИ СВЯЩЕННИКА СОЛОМОНА В САКАЛУ. По возвращении тевтонов из похода в Ригу, епископ эстонский послал своего священника Соломона в Сакалу преподать людям слово проповеди и совершить таинство крещения, которое давно уже они обещали принять. И прибыл он в замок Вилиенде [Вильянди] и принят был некоторыми и приветствовали его, как Иуда приветствовал господа, устами, но не сердцем. Он проповедовал им слово спасения и некоторых из них крестил. Но жители Сакалы и Угаунии, услышав, что русское войско в Эстонии, собрали и сами войско изо всех своих областей. Поэтому священник Соломон, чуть только услышал, что они собрались, ушел из замка со своими и думал воротиться в Ливонию.

ОБ УБИЙСТВЕ СВЯЩЕННИКА И ЕГО ТОВАРИЩЕЙ. Но Лембит из Сакалы отправился вслед за ним с отрядом эстов и, догнав ночью, убил, так же как толмачей его Теодориха и Филиппа с некоторыми другими; все они пали за веру христову и, надеемся, переселились в мир мучеников. Филипп был родом литовец, вскормлен был при дворе епископа и сделался таким верным человеком, что его посылали толмачом на поучение прочих языческих племен. Разделив с другими участь мучеников, он заслужил удел вечного блаженства.

10. Лембит же после убийства вернулся к своему войску, и, пока русские были в Эстонии, эти пошли в Руссию, ворвались в город Псков [22 февраля 1212 г.] и стали убивать народ,22 но когда русские подняли тревогу и крик, тотчас побежали с добычей и кое-какими пленными назад в Угаунию; русские же по возвращении нашли свой город разоренным.

11. В это время ливам, леттам и эстам [январь-февраль 1212 г.], из-за продолжавшихся мора и голода, стали невыносимы тягости войны; они обменялись между собой гонцами и заключили мир помимо рижан; как только прекратились войны, тотчас исчезли и голод и смертность среди людей.

12. Когда лед на море и по Двине сошел [приблизительно в апреле], отбыли обратно в Тевтонию епископы верденский и падерборнский со своими пилигримами, а в Риге остался Филипп, епископ рацебургский. Он был одним из высших сановников при дворе императора Оттона, но когда императора постигло отлучение, Филипп, чтобы не видеть его, четыре года оставался пилигримом в Ливонии.23

13. После их отъезда [февраль 1212 г.] русские в Пскове возмутились против своего короля Владимира, потому что он отдал дочь свою замуж за брата епископа рижского, и изгнали его из города со всей дружиной [с 15 апреля до 15 мая 1212 г.]. Он бежал к королю полоцкому, но мало нашел у него утешения и отправился со своими людьми в Ригу, где и был с почетом принят зятем своим и дружиной епископа.24

Комментарий

В этом епископском акте речь идет о землях Леттии и Кокенгузена [Кокнесе], передаваемых рыцарям, но в нем не упоминается о выделении трети, и не без основания, так как, судя по перечню уступаемого рыцарям, своей трети они все-таки не получили: как и прежде, епископ старается удержать земли по Двине за собой, пользуясь упоминавшимся выше (XI.3) приемом компенсации. Фраза Генриха о возмещении - это единственное место, которое в Хронике может соответствовать договорным операциям 1211-1212 г., но надо признать, что соответствует оно плохо: дело было гораздо сложнее.

Меченосцы получили от одних земель (не отданных ранее в лен) - треть, в том числе Гольм [Мартиньсала], Аскраде [Айзкраукле] и др.; за другие, уже находившиеся в чужих руках, возмещение от епископа иными владениями (так с Koulgsholm'ом), но третьи, где притом были самые крупные лены - Икскюль [Икшкиле] и Ленневарден [Лиелварде], в договоре вовсе не упомянуты.

К началу 1212 г. относится акт раздела восточно-двинских областей, уступленных епископу князем Герцике [Ерсика]. По жребию рыцарям достались замки Zerdene, Rheyeste и Zcessowe. Об этом Генрих вовсе не упоминает. Умалчивает он и о состоявшемся в это время утверждении императором Оттоном IV прав меченосцев на их владения, "какие они ныне имеют, либо, с помощью господа, в будущем приобретут на законном основании... при соблюдении, однако, во всех отношениях договора, заключенного между помянутой общиной рыцарей христовых, архиепископом рижским и епископом Эстляндии".

5 Замок Плессе - близ Геттингена. Гельмольд именуется то «знатный муж», то граф.

О Бернарде из Липпе см. ниже в этой же главе § 4.

6 Имена спорные. Пабст не решается сблизить Овеле ни с Olersdorf'ом, ни с Homeln`ом (по-латвийски Omele). Пурке он условно сопоставляет с Puderkull (по эст. kulla значит «деревня»). Г. Лаакманн дает более определенное толкование: Пурке - это замковая гора в Наукшене, в приходе Rujen [Руйиена], на Руе, в 2 км к юго-востоку от двора (Gesinde) Pirken. Овеле - это замковая гора у двора Supsi, под Гольстферсгофом в приходе Paistel. Г. Лаакманн устанавливает, что Овеле лежала приблизительно в 3 1/2 км к юго-востоку от двора Гольстферсгоф.

7 Под именем ревельцев разумеются жители береговой полосы от границы Вика до Вирланда [Виру].

Упоминаемый ниже «большой замок Каупо», без сомнения, не тот, о котором говорилось в Х.10. О местоположении этого magnum castruin писали Биленштейн, Пабст, Сиверс, но окончательное суждение принадлежит проф. Кизерицкому: по мнению последнего, замок находился на Карльберге, на левом берегу ручья, служащего границей Трейдена-Кремоны [Турайда-Кримулда], над долиной Аа и трейденским [Турайда] лесничеством Slakter [Слактери], отделяясь от имения и нынешних развалин Трейдена [Турайда] дорогой в лощине, ведущей к Аа.

8 Пабст сближает слово magetac с эст. magada - «спать, покоиться». Maga magamas, следуя тому же автору, соответствует лив. mag maggimus, что значит «лежи уж, лежи!» или «ляг же прочно». Генрих разумеет покой смерти.

9 Вендекулла [Цесис] неизвестная деревня (у Ганзена, о. с., стр. 483 - указатель: Wendendorf?). Пабст не решается связать это имя с Венденом [Цесис]. Биленштейн, наоборот, думает, что Вендекулла это и есть венденский замок [Цесис], у которого потом был построен замок меченосцев.

10 Любопытно сопоставить эту характеристику Бернарда в молодости с кратким отзывом о «крестоносцах», имеющимся у Альберика (MGH, SS, XXIII, стр. 930). Под 1232 г., упоминая о борьбе рыцарей с папским легатом Балдуином из Альны (Aulne sur Sambre), Альберик говорит: "некогда изгнанные из Саксонии за преступления, они до того уже усилились, что вообразили, будто могут жить без закона и без короля" (перевод наш). Генрих, мы полагаем, не принадлежал к партии Ордена, но, в силу особого назначения его Хроники и общего апологетического тона по отношению к немцам, он всегда с большой сдержанностью излагает и факты, дурно характеризующие меченосцев.

11 В Хронике часто в этом сочетании стоят слова iura Christianitatis, буквально значащие - «права христианства», но по реальному смыслу соответствующие понятию «обязанностей», «повинностей».

12 Очевидно, в окрестностях р. Пернау, через болота, еще и ныне существующие. В осеннюю распутицу с этой стороны трудно было ждать нападения именно из-за трудности пути.

13 Один из терминов местного языка, иногда употребляемых Генрихом (ср. malewa и др.). По-эстонски maja, по-латвийски mahja - «дом, пристанище, гостиница»; лив. mai и moi - «ночлег».

14 Нурмекунде, также Normegunda (в конце того же §) область эстов в Ервене [Ерве], граничащая с Мохой (XV.7), отделенная р. Палой от Сакалы (XXVI.13). В актах: Nurmegunde, Nurmigunde, Normegunde, Normekunde и др.

15 Gerwia, потом Gerwa и Gerwen; в актах также и Gierwia, Yerwia, Jerwia, Jerwa и т. д., центральная и до немцев весьма богатая область Эстонии. Ныне Jerwen [Ерве], по-эст. Jerwama - от jerw - «море». В наших летописях Ерева, напр., ПСРЛ 1, III стр. 32: «Иде князь Мьстислав с новгородьци на чюдь на Ереву».

16 Там теперь приход Hallist.

17 Это - р. Эмбах [Эмайыги]. Ее имя по эст. Emajogi, по латвийски - Methra uppe реки у Генриха - свободный перевод Emavesi, т.е. вода-мать (Mutterwasser). В наших летописях это имя встречается в виде Амовыжа, Омовыжа, Омовжа, напр., в ПСРЛ 1, I стр. 220-221; III; 49 и др.

18 У других - Waygelle, Waigel (e), Waigle, Weigele и т. д. В старорусском Клин, соответственно значению эст. слова waija. См., напр., ПСРЛ 1, III, 6; IV, 18, 361 и др.

* Зомелинде - где теперь имение Зомель, у дер. Wajato; lindle, эст. lin - "бург, город"; эст. soma значит "болото".

19 Каретен - ныне дер. Gross-Karreda.

20 Моха - и актах Mo (e)che, Mo (c)ke, Mogke, Moke, Moicke. Лежала, должно быть, между Ервеном [Ерве], Нурмекунде, Вирландом [Виру] и Вайгой.

* Ворцегерреве - ныне Wurzjerw или Wirzjerw, по-эстонски Wurstjerw, Worstjerw.

21 Замок Варболе находился у нынешней дер. Варбьяла, недалеко от имения Полль и границ Вика. Название происходит от эст. warblane - воробей и в русских источниках переводится Воробьин, Воробьев Нос.

В Памятной книжке Витебской губернии за 1867 г. проф. Дружиловский ошибочно отождествлял с «Воробьевым» Герцике [Ерсика].

Гариен [Харью] - ныне Harrien, эст. Harjoma. В актах Harien, Harrien, Harria, Hargia, Aria и т.д.

* Об этом походе Мстислава упоминают наши летописи: Троицкая (ПСРЛ 1, I, 211), Новгородская 1 и 4 - под 6722 г.; Летописец Переяславля Сузд. (изд. К.М. Оболенским, М., 1851, стр. 11) - под 6721 г.

Текст Новг. 4-й (ПСРЛ 2, IV, стр.184): «В лето 6722. Иде Мьстислав с новгородци на Чюдь на Ереву, сквозе землю чюдцкую к морю, села их потрати и осекы их взя, и ста с новгородци под городом Воробеином, и чюдь поклонишася ему. Мьстислав же князь взя на них дань и да новгородцем 2 части дани, а третью часть дворяном. Бяше и ту псковской князь Всеволод Борисович с псковичи и торопьскии князь Давыд, Володимерь брат, и придоша вси, здрави с множеством полона. В неделю сыропустную бысть гром февраля в 1 день».

Текст Летоп. Переясл.-Суздальскаго дает подробности разорения страны и упоминает о голоде осажденных: "и много изби чюди и сёла их пожгоша вся и скот их поимаша и жены и дети, и пришед оседе город их. Они же, не могущие голода тръпети, предашася ему".

Текст Новгор. 1-й, почти сходный с Новгор. 4-й, возбудил спор о дне выступления Мстислава. Дело в том, что фраза о громе, стоящая последней в вышеприведенном отрывке Новгор. 4-й, в Новгор. 1-й начинает собою весь рассказ, а за ней следует: «том же дне.» (т. е 1 февраля) иде князь Мьстислав...» Акад. Куник отметил (Уч. Зап. Акад. Наук по I и III Отд., т. II, стр. 793), что в 1212 г. воскресенье сыропустной недели приходилось не на 1, а на 5 февраля, когда, по его мнению, и начался поход Мстислава. Боннель (Chronographie, Commentar., стр. 56), однако, вполне основательно предположил, что слова «том же дне» являются позднейшей интерполяцией, ошибочно уточняющей рассказ под влиянием поставленной не на место фразы о громе, а дату 1 (или 5) февраля счел относящейся не к походу, а только к грому.

22 По нашим летописям это было 22 февраля. См. ПСРЛ 1, III, 32: «В лето 6721, в Петрово гонение, изъехаша Литва безбожная Пльсков [Псков] и пожгоша, пльсковицы бо бяху в то время изгнали князя Володимира от себе; а пльсковици бяху на озере. И много створиша зла и от идоша». О хронологическом разногласии между этим известием об изгнании Влади-мира Мстиславича и соответствующим показанием Хроники см. ниже наше прим. 132.

23 Папа грозил отлучением 18 ноября 1210 г., а утвердил его 31 марта 1211 г.

* «Четыре года» - до июня 1215 г. (ср. XIX.5 и ел.).

24 Теодерих, брат епископа, зять Владимира. Отрывок Новгор. 1-й летописи, цитированный выше в примеч. 130, устанавливает, что Владимир изгнан был из Пскова до 22 февраля 1212 г. Генрих говорит о более поздней дате, так как «после их отъезда» значит - после открытия весеннего плавания, т.е. во всяком случае позднее 22 февраля и, вероятно, не ранее 1-го марта. Боннель, ревностный защитник хронологической безупречности Генриха, в этом случае признает, что правильнее было бы сказать: «после отъезда епископов прибыл в Ригу изгнанный русскими из Пскова Владимир». Латинский текст, однако, не производит тут впечатления какой-либо порчи: Генрих сказал, что хотел, а о точности его хронологии см. Введение.

XVI. Четырнадцатый год епископства Альберта

1. Настал от воплощения Господня 1212 г., епископства же четырнадцатый, и вновь церковь ливонская радовалась прибытию епископа с пилигримами [1212 г., май?]. Все вышли навстречу ему, вместе с королем Владимиром, и приняли его, вознося хвалы богу. И дал епископ благословение королю и щедро одарил его всем, что привез из Тевтонии, и велел в знак уважения снабжать его всем вдоволь.

О ВОЕННОМ ПОХОДЕ ЭСТОВ К УСТЬЮ ГАУИ И ЗАКЛЮЧЕНИИ МИРА НА ТРИ ГОДА. Эсты же, собравшись с большим войском изо всех приморских областей, стояли в Койвемунде,¹ взяв с собой посла рижан Исфрида. Услышав о прибытии епископа и пилигримов, они подвергли Исфрида разным истязаниям и отправили в Ригу, а сами поспешно возвратились в свою землю. Затем ливы и летты, отправив послов в Эстонию, предложили возобновить мир, ранее между ними заключенный. И обрадовались эсты и послали с ними своих людей в Торейду [Турайда]; приглашен был епископ с братьями-рыцарями и старейшинами Риги, и сошлись они с послами эстов рассудить о справедливости и о причине стольких войн. После многих споров был, наконец, заключен на три года общий мир, но жители Сакалы до реки Палы оставлены были во власти епископа и тевтонов, чтобы они, уже дав заложников и обещание креститься, могли, по принятии крещения, в полной мере пользоваться правами христиан.² По заключении мира с эстами прекратилась и в Риге, и в Ливонии, и в Эстонии смертность среди людей, но не утихли войны, ибо некоторые вероломные ливы, бывшие еще кровожадными детьми церкви, терзая чрево матери, всячески искали способа обойти и хитростью захватить братьев - рыцарей, находящихся в Зегевольде [Сигулда], чтобы выбросить их из страны, а там уже с большей легкостью изгнать и дружину епископа с другими тевтонами.

2. О ВСТРЕЧЕ ПОЛОЦКОГО КНЯЗЯ С РИЖСКИМ ЕПИСКОПОМ И ВОЗОБНОВЛЕНИИ МИРА. Между тем король полоцкий, назначив день и место, послал епископу приглашение прибыть для свидания с ним у Герцике [Ерсика], чтобы дать ответ о ливах, бывших данниках короля; чтобы тут же совместно договориться о безопасном плавании купцов по Двине и, возобновив мир, тем легче противостоять литовцам. Епископ, взяв с собой своих людей и короля Владимира, с братьями - рыцарями и старейшинами ливов и леттов, отправился навстречу королю, С ним шли и купцы на своих кораблях, причем все надели доспехи, остерегаясь литовских засад по обоим берегам Двины. Придя к королю, стали с ним обсуждать, что следовало по справедливости. Король же, пытаясь то лаской, то суровостью с угрозами убедить епископа, просил его отказаться от крещения ливов и утверждал, что в его власти либо крестить рабов его ливов, либо оставить некрещеными. Ибо русские короли, покоряя оружием какой-либо народ, обыкновенно заботятся не об обращении его в христианскую веру, а о покорности в смысле уплаты податей и денег. Но епископ счел, что больше надлежит повиноваться богу, чем людям, больше царю небесному, чем земному, как бог и сам велел в своем евангелии, сказав: "Идите, учите все народы, крестя их во имя отца и сына и святого духа". Поэтому он твердо заявил, что и от начатого не отступит и делом проповеди, порученным ему верховным первосвященником не может пренебречь. Но против уплаты дани королю он не возражал, следуя сказанному господом в его евангелии: "Отдайте кесарю кесарево, а божье богу", так как и сам епископ иногда платил за ливов королю эту дань,³ тогда как ливы, не желая служить двум господам, то есть русским и тевтонам, постоянно уговаривали епископа вовсе освободить их от ига русских. Король, не удовлетворенный этими справедливыми доводами, наконец, вышел из себя и, угрожая предать огню все замки Ливонии, а вместе и самую Ригу, велел своему войску выходить из замка, а затем, будто начиная войну с тевтонами, выстроил на поле весь свой народ со стрелками и двинулся на них. Тогда все люди епископа, с королем Владимиром и братьями-рыцарями, и купцы в своих доспехах смело выступили против короля. Когда сошлись те и другие, Иоанн, настоятель церкви пресвятой Марии, и король Владимир с некоторыми другими, пройдя между двух войск, стали убеждать короля не тревожить войной молодую церковь, чтобы и его не тревожили тевтоны, все люди сильные в своем вооружении и полные желания сразиться с русскими. Смущенный их храбростью, король велел своему войску отойти, а сам прошел к епископу и говорил с ним почтительно, называя отцом духовным; точно также и сам он принят был епископом, как сын. Они оставались некоторое время вместе, тщательно разбирая в переговорах все, что касалось мира.

О ТОМ, КАК ДОСТИГНУТ МИР С КНЯЗЕМ И ЛИВОНИЯ ОСТАЛАСЬ СВОБОДНОЙ. Наконец король, может быть, по божьему внушению, предоставил господину епископу всю Ливонию безданно, чтобы укрепился между ними вечный мир, как против литовцев, так и против других язычников, а купцам был всегда открыт свободный путь по Двине. Покончив с этим, король с купцами и всем своим народом пошел вверх по Двине и с радостью вернулся в свой город Полоцк, и епископ вместе со своими, радуясь еще более, поплыл вниз и возвратился в Ливонию.

2. О РАСПРЕ ЛЕТТОВ С ОРДЕНСКИМИ БРАТЬЯМИ И ЗАГОВОРЕ ЛИВОВ С ЛЕТТАМИ. По возвращении их возникла великая распря о полях и ульях между венденскими [Цесис] братьями-рыцарями и леттами из Аутине, бывшими тогда в уделе епископа.⁴ Братья-рыцари обидели некоторых леттов, и жалоба их дошла до епископа. И восстал господин епископ, вместе с достопочтенным господином Филиппом, епископом рацебурсгским, и созвал братьев-рыцарей с ливами и леттами на суд, чтобы умирить спор и возвратить их к прежнему согласию. И спорили там, обмениваясь речами, два дня, но ни к какому мирному соглашению не могли придти. Тогда ливы и летты ушли от тевтонов, устроили заговор между собою и по обычаю язычников скрепили его, наступив на мечи. Первым из них был Каупо и говорил он в том смысле, что от веры христовой не отречется никогда, но готов вступиться пред епископом за ливов и леттов, чтобы облегчить им христианские повинности. Другие же, не считаясь с его намерениями, устраивали заговор против братьев-рыцарей и стремились с корнем вырвать из земли ливонской всех тевтонов и род христианский. Увидев это, епископы и братья-рыцари со всеми своими друзьями, ходившими с ними, возвратились - каждый в свое укрепление.

О ЗАГОВОРЕ ТУРАЙДСКИХ ЛИВОВ И СОЮЗЕ ПРОТИВ СЛОВА БОЖЬЕГО И РИЖАН. Тогда ливы из Сатезеле,⁵ собравшись в своем замке, послали за советом к жителям Ленневардена [Лиелварде], Гольма [Мартиньсала], Торейды [Турайда] и ко всем ливам и леттам. И согласились с ними все и стали укреплять все свои замки, чтобы после сбора урожая сразу укрыться там. И стали эти переговоры известны Даниэлю из Ленневардена [Лиелварде], в то время замещавшего там судью. И послал он и взял всех старейшин ливов той области, знавших о злых замыслах, и бросил их в тюрьму, а замок их сжег.

О СОЖЖЕНИИ ЗАМКА ПРЕДАТЕЛЕЙ. Точно также и рижане, узнав о злейших намерениях жителей Гольма [Мартиньсала], послали к ним и разрушили верхушку их каменного замка, построенного первым их епископом Мейнардом. Послав и в Торейду [Турайда], велели в тишине ночи сжечь их замок [лето 1212 г.], чтобы, собравшись там, они не затеяли более грозную войну против рижан. Так, когда замки были сожжены, рухнули замыслы вероломных. Ливы же из Сатезеле, уже давно укрывшиеся в свой замок, начали войну против зегевольдских [Сигулда] братьев-рыцарей, стали преследовать их дружину и некоторых из них убили. Те, однако, выйдя из зегевольдского [Сигулда] замка, недавно ими построенного, обратили в бегство противников, преследовали их и убивали, но тут выступили против них еще ливы, более многочисленные и сильные, чем первые, и преследовали их и убили некоторых и оттеснили их обратно в замок. Так они сражались в течение нескольких дней. И услышал епископ об их распре и послал гонцов спросить о причине этой войны. И пришли в Ригу послы ливов и принесли много жалоб на Рудольфа, магистра братьев-рыцарей, рассказывая об отнятых им у них полях, лугах и деньгах. И послал епископ священника Алебранда, крестившего их, с некоторыми другими, но они, явившись, напрасно трудились и не в силах были разрешить их спор. Тогда и сам епископ с Филиппом рацебургским пришел в Торейду [Турайда] и, созвав ливов с братьями-рыцарями, стал разбирать их дела. Ливы в полном вооружении оставались за рекой и говорили с тевтонами и во многом обвиняли братьев-рыцарей. И обещал им епископ возвращение всего несправедливо отнятого. Что же касается взятого у них за проступки, то этого возвратить не обещались, как отнятого по заслугам. По совету мудрых людей епископ потребовал у них их сыновей в заложники того, что они не отступят от христианской веры, но они не собирались ни заложников давать, ни повиноваться епископу с братьями-рыцарями, а помышляли об удалении из страны христианской веры вместе со всеми тевтонами. Узнав об этом, епископы отправились обратно в Ригу, но один из спутников стал со слезами просить вновь послать к ливам епископа рацебургского с настоятелем, чтобы испытать, не успокоятся ли они и не примут ли проповеди спасительного учения. И послан был Филипп рацебургский с настоятелем Иоанном, Теодорихом, братом епископа, Каупо и множеством других к тем же ливам. И уселись все вместе с ливами перед их замком и стали обсуждать дело мира и справедливости, а в это время какие-то ливы, подойдя сзади, объявили ложное известие, будто братья-рыцари с войском разоряют область. Тут со страшным криком и шумом они схватили настоятеля и Теодориха, брата епископа, и судью Герхарда, и рыцарей, и клириков со всеми слугами, потащили в замок и с побоями отдали под стражу. Они хотели схватить и епископа, но им препятствовал и грозил его священник и толмач, Генрих из Леттии.⁶ Когда утихли крики и безумие ливов, епископ просил отдать ему настоятеля и всех других, грозя карой за такое оскорбление. Всех привели назад, и епископ вновь и вновь увещевал ливов не презирать таинства крещения, не оскорблять своего христианства и почитания бога, не возвращаться к язычеству и потребовал в заложники двух-трех их сыновей. Те отвечали лестью, но и не подумали дать заложников. Тогда сказал епископ: "О люди, недоверчивые сердцем, суровые лицом, льстивые речью, познайте же вашего творца!" Он уговаривал их успокоиться, признать истинного бога и оставить языческие обряды, но ничего не добился. Так, только тщетно потрясши воздух речами, они вернулись в Ригу, а ливы, тем не менее, начали войну против братьев-рыцарей.

4. ОБ ОСАДЕ И ВЗЯТИИ ЗАМКА САТЕЗЕЛЕ. Епископ Альберт, желая отделить куколь от пшеницы и вырвать с корнем зло, возникшее в стране, прежде чем оно размножится, созвал пилигримов с магистром рыцарства и его братьями, рижан и ливов, еще оставшихся верными [лето 1212 г.]. И сошлись все и собрали большое войско и, взяв с собой все необходимое, выступили в Торейду [Турайда] и осадили замок Дабрелиса, где были отступники ливы, и притом ливы не только братьев-рыцарей, но и епископские с другого берега Койвы [Гауя], у которых князем и старейшиной был Везике. И вышли ливы из замка с тыловой стороны, ранили некоторых в войске, захватили их коней и доспехи и возвратились в замок, говоря: "Стойте крепко, ливы, и сражайтесь, чтобы не быть рабами тевтонов". И бились, обороняясь, много дней. Тевтоны же, разрушая осадными машинами замковые укрепления, метали в лагерь массу тяжелых камней и перебили много людей и скота; другие прогоняли с вала защитников замка, раня стрелами много народу; третьи построили осадную башню, но на следующую ночь ветром ее повалило наземь, и поднялся в замке громкий крик, и было ликование: там воздали честь своим богам по древнему обычаю, убивая животных; приносили им в жертву собак и козлов и бросали затем из замка, издеваясь над христианами, в лицо епископу и всему войску. Но напрасны были все их усилия. Ибо немедленно выстроено было более мощное осадное сооружение: поверх рва поставлена крепкая башня из бревен, а под замок повели подкоп. Между тем Русиньш, выйдя на замковый вал, заговорил с венденским [Цесис] магистром Бертольдом, своим драугом,⁷ то есть товарищем; сняв шлем с головы, он кланялся с вала и напоминал о прежнем мире и дружбе, но вдруг упал, раненый стрелой в голову, и вскоре умер.⁸ Тевтоны рыли вал днем и ночью без передышки и, наконец, добрались до верхушки его, и вал дал трещину, так что уже все укрепление грозило обрушиться. Тут ливы, видя, что их высокий и крепкий замок близок к разрушению, смутились и пали духом; послали к епископу своих старейшин, Ассе с прочими, прося пощады и умоляя не убивать их. Епископ же советовал им вернуться к таинствам веры и послал в замок свою хоругвь, и она была поднята над замком, но тут же другими сброшена. Тогда Ассе предали пытке,⁹ война началась снова, и бой разгорелся злее прежнего, но, наконец, осажденные сдались, подняли хоругвь пресвятой Марии, склонили перед епископом повинные головы и умоляли пощадить их с тем, что они немедленно вернутся к отвергнутому ими христианству, впредь будут строго соблюдать все таинства и никогда больше не вспомнят о языческих обрядах. Сжалившись над ними, епископ велел войску не вступать в замок и не убивать просящих пощады, чтобы не предавать геенне много душ. И послушно повиновалось войско и прекратило бой, полное почтения пред епископом, и пощадило неверных, чтобы стали они верными. И возвратился епископ со своими в город свой, ведя с собой старейшин тех ливов, а прочим велел идти следом, чтобы возобновить таинство крещения и установить по-прежнему мир и спокойствие.

О ВОЗОБНОВЛЕНИИ МИРА С ЛИВАМИ. И пришли вслед за епископом послы ливов в Ригу, прося прощения пред всем народом. И сказал епископ: "Если вы отречетесь от почитания ложных богов, всем сердцем вернетесь к почитанию единого бога и дадите богу и нам должное удовлетворение за свои безмерные вины, тогда только мы вновь восстановим мир, нарушенный вами, и примем вас в лоно братской любви". Те спросили: "Какого же удовлетворения ты требуешь от нас, отец?" Епископ посоветовался с другим епископом, рацебургским, с деканом гальверштадским, бывшим в то время в Риге,¹⁰ с аббатом и настоятелем, а также с магистром братьев-рыцарей и другими разумными людьми из своих и ответил так: "За то, что вы отвергли таинства веры, беспокоили войной господ ваших, братьев-рыцарей;¹¹ всю Ливонию хотели вновь вернуть к идолопоклонству, и особенно за то, что вы, оскорбляя всевышнего бога, издеваясь над нами и нашими христианами, приносили языческим богам в жертву козлов и прочих животных, бросая их в лицо нам и нашему войску, за это мы требуем со всей вашей области небольшую сумму серебра, а именно: сто озерингов или пятьдесят марок серебра¹², а сверх того вы обязаны возвратить братьям-рыцарям коней, доспехи и все прочее, отнятое вами у них". Выслушали это вероломные и, все еще не собираясь давать никакого удовлетворения, вернулись к своим; стали оттягивать решение, рассуждать между собой и придумывать уловки, как бы завладеть захваченным на войне, а епископу не дать ничего из оговоренного в обязательствах. И послали послов лучше прежних, стали говорить епископу будто бы ясные речи, но в сердце таили обман. Заметив их вероломство, Алебранд, их первый священник, отвел их в сторону и так говорил, поучая, "Порождения ехидны, как избежите вы гнева божия, если вы всегда исполнены желчи коварства, а за свои злодеяния не хотите дать удовлетворения? Принесите же плоды покаяния и, если вы по правде захотите обратиться к богу, он всегда будет с вами; вы, до сих пор двоедушные и непостоянные, станете тверды в путях своих и увидите помощь господа над собой. Ведь до сих пор никогда еще не имели вы полной твердости в вере, вы не хотели чтить бога приношением десятины, так просите же, чтобы господин епископ забыл все ваши преступления и вменил вам в полное отпущение грехов то, что вы будете искренно верить в бога, полностью примете на себя все повинности христианства, станете платить богу и служителям его десятину плодов ваших, как делают все другие народы, возрожденные водой святого крещения. И увеличит вам господь оставшиеся девять десятых, и будете вы богаче, чем прежде, и вещами и деньгами; и избавит вас бог от нападений других народов и от всех ваших тягостей". Выслушав эти спасительные увещания, ливы радостно вернулись в Торейду [Турайда] и рассказали всем о речи священника Алебранда. И понравилась она всем, потому что не приходилось теперь же платить никакой денежной пени, а на будущий год они надеялись вместе с эстами разбить тевтонов. И пришли все старейшины, какие уцелели в замке Дабрелиса, а также ливы епископа с другого берега Койвы [Гауя], Везике со своими, и прочие из Метсеполе в Ригу и просили епископа, как научил их Алебранд, чтобы совершенно укрепил их в вере христовой, а в возмещение их злодеяний велел им ежегодно платить десятину. Эта речь не понравилась ни епископам, ни другим понимающим людям. Все боялись, что обещания ливов полны лжи и коварных ухищрений. И все же епископ, уступая их настойчивым мольбам, а еще более желанию пилигримов и всего народа, согласился на их просьбы, снова принял их в число своих сынов, дал им мир и утвердил их обещание впредь быть верными и ежегодно платить десятину.

5. С тех пор ливы из замка Дабрелиса, как и обещали, ежегодно платят десятину, и хранит их доныне господь от всякого нападения язычников или русских. Ливы же епископа, вследствие его снисхождения, а их большого благочестия, до сих пор платили установленную меру, вместо десятины. Точно так же идумеи и летты, не ходившие на войну и не оскорблявшие святыни веры, ежегодно и до сего дня платят, вместо десятины, первоначально установленную четырьмя епископами меру; но те из них, кто ходили на эту войну или гонцов посылали, или пошли, но вернулись с дороги, или хоть коней в поход оседлали, уплатили своим судьям деньги в возмещение.¹³

6. Пришли в Ригу также летты из Аутине и принесли решение жалобу епископам на венденских [Цесис] братьев-рыцарей об обидах, ими нанесенных, и об отнятых ульях. И выбрали посредников, и вынесен был приговор, что летты, дав присягу, могут получить обратно во владение свои ульи, а братья-рыцари, присягнув, получат поля, но за оскорбление должны вознаградить леттов достаточной суммой денег.

Король Владимир с теми же леттами пришел в Аутине и оставался с ними, исполняя обязанности судьи [начало 1213 г.], до окончания обмена, причем братья-рыцари предоставили замок Кукенойс [Кокнесе] целиком епископу, сами же, вместо третьей части Кукенойса [Кокнесе], снова получили во владение Аутине.¹⁴ Королю Владимиру предоставлено было судейское место зятя его Теодориха в Идумее, так как сам Теодорих отправлялся в Тевтонию.

8. В это время пришли литовцы в Кукенойс [Кокнесе] и просили пропуска к эстам. И дан был им мир и проход разрешен к еще не обращенным эстам. Тотчас явившись с войском и мирно пройдя через землю леттов, они вступили в Сакалу, захватили и перебили много мужчин, взяли все их имущество; женщин, детей и скот увели с собой и с большой добычей вернулись другой дорогой в свою землю. И были в негодовании на них тевтоны за то, что они разорили Сакалу, уже покорившуюся епископу; те же отвечали (да это и было правдой), что эсты все еще выступают, подняв голову, не повинуясь ни тевтонам, ни кому друтому.¹⁵

Комментарий

1 Койвемунде - устье лифляндской Аа [Гауя].

2 Сакала «во власти епископа и тевтонов» сказано отнюдь не в смысле отнесения ее к доле епископа в разделе, как и ниже (XVI.8);«Сакалу, уже покорившуюся епископу». И тут и там разумеется вообще власть немцев. Завоевание было еще недостаточно прочно, чтобы производить раздел, но уже в это время наибольшие притязания на Сакалу и Угаунию заявляли меченосцы. Их политика теперь открыто враждебна Альберту. Судя по булле Иннокентия III от 25 января, 1212 г., уже в конце 1211 г. Орденом был отправлен один из братьев к папе просить о назначении для их земель отдельного епископа. Просьба па этот раз не имела успеха, но эта неудача с избытком была покрыта императорским актом от 7 июля 1212 г.; (перевод далее наш). В нем Оттон IV утверждает соглашение Альберта с Орденом о разделе земель, понимая соглашение в том смысле, «чтобы эти братья рыцарства христова держали от рижского епископа третью часть тех земель... какие ныне есть или в будущем прибавятся»..., а далее говорит: "После того как сказанные братья, обратив в бегство сарацинов (об эстах - С.А.), с божьей помощью овладели двумя соседними областями с их укреплениями вне границ рижского диоцеза, а именно Угенузен (Угаунией - С.А.) и Саккеле, о которых они не обязаны договариваться ни с епископом рижским, ни с кем другим, они имеют право по нашему решению владеть ими свободно и без всяких возражений". Таким образом, оказываются удовлетворенными и общее требование Ордена о праве на треть будущих завоеваний, и специальные домогательства по поводу упомянутых эстонских областей, хотя завоеваны они были вовсе не одними меченосцами.

3 Вопросом о дани туземного населения Прибалтики князьям полоцкому и псковскому занимался Ф. Кейсслер. Он отмечает, что эта дань толовских леттов и двинских ливов, по свидетельству Хроники, имела характер постоянства (платилась "всегда", как "debitum tributum"), признавалась и немцами (о чем, между прочим, свидетельствует и ныне комментируемое место), но являлась обязанностью лишь населения, а не епископа, который только в силу договора 1210 г. (XIV.9) взял на себя гарантию уплаты (по отношению к Полоцку). По мнению исследователя, "в течение некоторого времени, как Толова, так и земли ливов по Двине находятся в общем владении немцев и русских», причем осторожный и дальновидный политик, епископ Альберт, не спорит против освященного давностью права русских князей. Тем значительнее его победа в 1212 г.: со времени свидания в Герцике [Ерсика] и отказа Владимира от дани, всякое подчинение двинских ливов Полоцку прекращается. Был ли отказ Владимира добровольным - "по божьему внушению"? Кейсслер и Боннель считают достаточным мотивом в этом случае обещанную князю помощь против литовцев и других язычников. Несколько иначе смотрит С.М. Соловьев. Он говорит: "Как ни мало удовлетворителен является этот рассказ немецкого летописца (XVI.2), историк должен принять одно за достоверное, что епископ перестал платить дань полоцкому князю и что тот не имел средств принудить его к тому». Это осторожное суждение, конечно, ближе к истине, несмотря на то, что оба вышеназванных балтийских исследователя считали его неосновательным. Судя по характеру переговоров в Герцике [Ерсика], а также по тому, что четыре года спустя (XIX. 10) Владимир полоцкий в союзе с литовцами предпринял поход на Ригу, едва ли можно думать, что отказ его от дани в 1212 г. был совершенно добровольным, какими бы обещаниями он ни мотивировался внешне.

О дани населения Толовы - еще в 1224 г. дань жителей Толовы Пскову (см. выше XI.7, XVIII.3, XX.5) не только остается фактом, но признается и юридически, хотя уже с 1208 г. в Хронике (XII.6) было сказано: "уже вся Ливония окрещена была и Летигаллия", что в терминологии Генриха должно было бы означать и политическое подчинение.

4 Об Аутине см. выше примеч. 75.

* Этот рассказ характерен, как образчик присущей Генриху манеры обходить стороной неудобные для изложения факты. Если принять на веру все, здесь рассказанное, то пришлось бы думать, что "великая распря", вызвавшая вмешательство верховной епископской власти, двухдневные бесплодные переговоры (притом не только с леттами, но почему-то и с ливами), а затем - попытку широкого восстания, имела единственной причиной какую-то отдельную, как бы случайную обиду, нанесенную подданным епископа соседями-рыцарями.

В действительности положение было гораздо серьезнее. Спор шел не о случайных нарушениях нормы, а о самой норме. Власть немцев и особенно меченосцев лежала на их "подданных" тяжким и постоянным гнетом¹⁶. Iura christianitatis были правами для господ и жестокой цепью обязанностей для населения. Если нежелание впервые принять христианство и наивные попытки смыть с себя только что принятое крещение можно еще считать подсказанным жрецами протестом, то упорные отпадения в язычество давно крещенных допускают только одно объяснение: познакомившись на практике с "игом христианства", люди стремятся стряхнуть с себя эту систему поборов, вымогательства и рабского принуждения. В данном случае, как нередко у Генриха, умалчиваемая автором истина вскрывается в его обмолвке: речь Каупо, как аргумент в споре о полях и ульях, неуместна до странности; она просто не нужна в композиции Генриха и приведена, вероятно, лишь как фактическая иллюстрация преданности Каупо. Между тем в ней-то и выражена главная цель назревавшего восстания: свержение христианской власти, "установленной богом десятины" и христианского гнета.

При таком положении дела, епископ, разумеется, не в силах был "уговорить" людей, и единственным средством оказалась военная сила.

5 Сатезеле - замок Дабрелиса, был на месте т. н. Livenschanze у зегевольдской [Сигулда] школы, на краю долины Аа [Гауя], несколько выше Зегевольда [Сигулда]. В ревизионном списке имения Зегевольд [Сигулда] от 1721 г. Биленштейн нашел Sattasche с отметкой "Libju pagaste". Это Sattasche, судя по многим аналогиям, не что иное, как латвийская форма лив. Sattesele.

6 Henricus de Lettis - автор Хроники. О спорном смысле этого наименования см. наше Введение, стр. 12 и сл.

7 Draugus Генриха - латвийское draugs, русское друг.

8 Ганзeн полагает, что слова "Et subito, dum verba facit, ex improvise" составляют споидаический гекзаметр. Надо заметить, что Генрих по временам, особенно в последних главах Хроники, действительно вставляет в прозаическую речь отдельные свои стихотворные фразы, обычно - в плохом гекзаметре или в виде элегического дистиха. Выше приведенная фраза в метрическом отношении, бесспорно, уродливый гекзаметр, но не хуже других, встречающихся в Хронике.

По-русски ее можно бы передать, примерно, так: «Вдруг, пока он ту речь говорил, внезапно был он (ранен стрелой)».

9 Выражение ad tormenta ligatur может иметь два значения: "привязывают для пытки" или "привязывают к (осадному) орудию".

Ганзен предпочитает второй перевод и в доказательство приводит выписку из Raumer. Hohenst., II, 122 (2-е изд.): "И в самом деле, некоторое количество менее значительных людей из бременцев было привязано к осадным сооружениям, приблизившимся к городским стенам, чтобы осажденные, щадя своих сограждан, не могли стрелять". Генрих говорит вовсе не о таком положении, а слово tormentum в смысле «осадное орудие» нигде не употребляет. Поэтому, хотя и Пабст повторяет доводы Ганзена, мы предпочли первый из указанных способов перевода.

10 Бурхард из Гальберштадта. См. ниже XXII.1.

11 Вместо dominos vestros, в изданиях Грубера и Ганзена ошибочно читалось dominos nostros ас filios dilectos, как ни странно звучит такое сочетание в речи епископа. Это чтение, вызванное, по-видимому, смешением очень схожих в рукописном виде (особенно в аббревиатуре) vestros и nostros, дало Груберу и Ганзену лишний аргумент для обоснования ошибочного утверждения, будто меченосцы были господами самого Генриха. Другие, впрочем, столь же мало доказательные в этом отношении, места в Хронике - это XXIII.8, XXVIII.3 и 7.

12 Из этого видно, что озеринг равен половине серебряной марки. Ниже (XIХ. З) озеринги принимаются в смысле денег. Пабст сопоставляет это слово с Ohrringe, Ohrgehange - "серьги", и с латвийским auss - "yxo". И.Г. Арндт указывает, что еще в его время (XVIII в.) озерингами назывались на языке куршей и латвийцев большие круглые серебряные пряжки, которые, как украшение, носили на груди богатые крестьянки.

13 Эти переговоры с ливами и решение епископа еще раз подчеркивают, что спор шел не о каких-то отдельных обидах, а обо всей системе податного гнета. Конкретная жалоба леттов из Аутине, как видно из дальнейшего § 6, сама по себе разрешается довольно просто.

14 Обмен касался не только Кукенойса [Кокнесе] и Аутине. Епископский акт 1213 г. говорит об этом: "... решено было более разумным образом изменить произведенный раздел замков и имений, прежде находившихся у нас (с рыцарями - С.А.) в совместном владении, и именно потому, что совместность владения большею частью дает повод для смуты" (перевод наш). Получив от епископа замок Аутине и еще кое-какие небольшие уступки, меченосцы, как указывается далее в акте, отдали Альберту свою треть Кукенойса [Кокнесе], ставшего таким образом целиком владением епископа, и земли, полученные ими по разделу за год до того, то есть леттские замки по Двине (Gerdine, Egeste, Chessowe и др.) и область между реками Эвстом [Айвиексте] и Двиной (область Герцике [Ерсика]).

Сообщение Генриха неполно. Он говорит о Кукенойсе [Кокнесе] потому, что об отдаче его трети рыцарям упоминал и раньше (XIII.4), но о прочих землях - и выше и здесь умалчивает.

Некоторая неясность остается в словах: "снова (rursus) получили во владение Аутине". О том, что меченосцы уже когда-либо владели этим замком, нигде не говорилось. Неясно также, не находится ли уступка Аутине в связи со спорами местного населения и Ордена.

15 Collo incedere erecto - буквально: «выступают с выпрямленной (не согнутой) шеей».

16 Не случайна, конечно, позднейшая "описка" в одном акте 17 марта 1226 г., где в заключительной формуле: Нес igitur de voluntate domini Wilielmi, Mutinensis episcopi etc, после имени магистра Фолквина его титул изображен: magistri fratrum mа1iсie (злобы), вместо fratrum milicie (воинства). В данном случае эта ядовитая шутка шла, по-видимому, из кругов рижского бюргерства, но, без сомнения, должна была иметь и более широкое распространение.

XVII. Пятнадцатый год епископства Альберта

1. На пятнадцатый год своего посвящения глава ливонской церкви вернулся в Тевтонию, поручив замещать себя упоминавшемуся выше достопочтенному епископу рацебургской церкви, Филиппу [1213 г.]. Это был весьма праведный человек и по благочестию и по всей своей жизни; очи и руки его всегда были простерты к небу, его неутомимый дух постоянно пребывал в молитве. Любя рыцарей, поучая клириков, заботясь о ливах и тевтонах с лаской и большим вниманием, он и словом и примером весьма прославил новую церковь среди язычников. И отдохнула немного церковь в те дни от тягостей войны, хотя страх был повседневный и внутри и извне¹ из-за коварных и злоумышленных начинаний ливов и эстов, желавших зла тевтонам и городу Риге.

2. Литовцы, не заботясь о заключенном с тевтонами мире, пришли к Двине и, вызвав некоторых из замка Кукенойс [Кокнесе], метнули копье в Двину в знак отказа от мира и дружбы с тевтонами. И собрали большое войско и, переправившись через Двину, пришли в землю леттов, разграбили их деревеньки и многих перебили; дойдя до Трикаты, захватили старейшину этой области Талибальда [Таливалдис] и сына его Варибулса, а затем перешли Койву [Гауя], у Имеры застали людей по деревням, схватили их, частью перебили и вдруг со всей добычей повернули назад. Когда же увидел Рамекис, что в плен ведут отца его и брата, поднялся он со всеми леттами, а с ними вместе и Бертольд венденский [Цесис] с братьями-рыцарями, и пошли они вслед за литовцами. Подойдя уже близко к врагам, но, боясь, что отца его убьют, если напасть на них с тыла, Рамекис повел свое войско другой обходной дорогой, но литовцы заметили это, поспешно бежали и скрылись. Когда они переправились через Двину и уже подходили к своим владениям, Талибальд [Таливалдис] бежал и, десять дней не евши хлеба, радостно возвратился в родную землю.

3. В это время Даугеруте, отец жены короля Всеволода (Vissewalde), с большими дарами отправился к великому королю новгородскому и заключил с ним мирный союз. На обратном пути он был схвачен братьями-рыцарями, отведен в Венден [Цесис] и брошен в тюрьму. Там держали его много дней, пока не пришли к нему из Литвы некоторые из друзей его, а после того он сам пронзил себя мечом.²

4. Между тем Владимир, судья идумеев и леттов, пожинал многое, чего не сеял, производя суд и решая дела, а так как решения его не по душе были епископу рацебургскому, а также и всем прочим, он наконец, исполняя желание многих, ушел в Руссию.

5. Рыцари из Кукенойса [Кокнесе] и летты часто в то время разоряли селов и литовцев, опустошали их деревни и владения, одних убивали, других уводили в плен, не раз делали засады на дорогах и причиняли им много вреда. Поэтому литовцы, собрав войско, пришли за Двину в область Ленневардена [Лиелварде], захватили ливов по деревням, некоторых убили, женщин, детей, скот и много добычи забрали с собой и увели в плен старейшину той области, Ульдевене. Тут явился Фолквин, магистр рыцарства христова, братья которого поднялись вверх по Двине вместе с купцами.

О БЕГСТВЕ ЛИТОВЦЕВ. Магистр с немногими погнался за литовцами, ударил на них с тыла и бился с ними. И пал убитым князь и старейшина литовцев и много других с ним, а прочие, кто были в передовом отряде, спаслись бегством и увели с собой Ульдевене. В виде выкупа за него потом отдали голову того убитого литовца, чтобы, получив хотя бы голову, там могли справить ему должное погребение с пиром по обычаю язычников.

6. В следующую зиму Владимир с женой, сыновьями и всей дружиной вернулся в Ливонию, и приняли его летты и идумеи, хоть и без большой радости, а священники Алебранд и Генрих послали ему хлеб и дары. Сел он в Метимне3 и стал судить, собирая с области, что ему было необходимо.

ОБ УБИЙСТВЕ ЛИТОВСКОГО ВОЖДЯ СТЕКСЕ И ЕГО ТОВАРИЩЕЙ. И пришли снова литовцы за Двину со своими спутниками, и был с ними их вождь и князь, Стексе. Тевтоны радовались его приходу и собрались все, а в том числе и Бертольд венденский [Цесис] со своими братьями; позвали с собой короля Владимира, других тевтонов и леттов и пошли навстречу литовцам. Устроив засаду на дороге, ударили на них и убили их вождя, вышесказанного Стексе, и множество других, а прочие бежали, чтобы принести домой известие о случившемся. И жила церковь в тишине немного дней.

Комментарий

1 Слова coculis ас manibus in celum semper intentus, invictum ab oratione spiritum vix unquam relaxabat, т. е. «очи и руки его всегда были простерты к небу, его неутомимый дух постоянно пребывал в молитве» - почти буквальная цитата из Сульпиция Севера. См. Sulpicii Severi opera, Amstclod., 1665, стр. 492. Конец фразы напоминает место из его же Vita bcati Martini (о.с., стр. 476).

2 Всеволод - князь Герцике [Ерсика]. Ср. выше XIII. 4. В. кн. Новгородский - Мстислав. Ср. выше XIV.2, XV.8. - Причиной самоубийства Даугеруте Пабст считает отсутствие выкупа.

3 Название не вполне ясное и по написанию (в рукописи может быть читаемо и Metinme. Metinine, Metimije). Пабст сближает его с Mojahn, по латвийски Muhjeline, но допускает также, что это Вольмар [Валмиера], по лат. Walmare, по русски Владимерец. О мнении Биленштейна Metinine - ошибка, вместо Autlnine и т. д.) см. выше.

XVIII. Шестнадцатый год епископства Альберта

1. Был шестнадцатый год посвящения епископа, и возвратился он в Ливонию со многими пилигримами, найдя церковь радующейся относительному миру и спокойствию, а во главе ее - своего заместителя, достопочтенного епископа рацебургского [1214 г.]. Распорядившись обо всем, о чем следовало, он вновь поспешил в Тевтонию, чтобы в следующем году с большей легкостью прибыть на собор в Рим,¹ назначенный уже два года назад, а в Риге оставил в доме своем и на своем иждивении вышеназванного епископа. Там же находилась жена Владимира и дружина его, к которым все относились ласково.

2. Сам же Владимир накопил в Идумее и Леттии и вещей и денег, будучи судьей в гражданских делах. Против него выступил Алебранд, священник идумеев, и сказал: "Если ты, король, удостоился быть судьей над людьми, тебе надо было правосудно судить ради истины, а не притеснять бедных, не отнимать у них имущества и не смущать наших новообращенных, толкая их на большие уклонения от веры христовой". Король пришел в негодование и с угрозой сказал Алебранду: "Надо будет мне, Алебранд, поуменьшить богатство и изобилие в твоем доме". И действительно, впоследствии он привел в дом Алебранда большое русское войско и разорил все, как будет рассказано ниже.² Немного спустя он со всей дружиной ушел в Руссию.

3. ОБ ОСНОВАНИИ КАСТЕЛЛЫ ФРЕДЕЛАНД. После того епископ Филипп рацебургский с пилигримами и судьей Герхардом прошел в Торейду [Турайда] и построил там небольшой замок епископу, назвав его Фределанд [Турайда], то есть как бы умиротворяю одну страну,³ в надежде, что этот замок будет залогом мира в стране и убежищем для священников со всеми его людьми. Туда к нему пришли сыновья Талибальда [Таливалдис] из Толовы, Рамекис с братьями и, отдавшись во власть епископа, обещали переменить христианскую веру, принятую ими от русских, на латинский обряд и платить с каждых двух коней меру хлеба в год с тем, чтобы и во время мира и во время войны быть им всегда под покровительством епископа, жить с тевтонами единым сердцем и одной душой, а против эстов и литовцев получать защиту. И принял их епископ с радостью, отпустил с ними своего священника, жившего близ Имеры, чтобы он совершал для них таинства веры и преподал им начатки христианского учения.

4. О ВТОРОМ ВОЕННОМ ПОХОДЕ В ЕРСИКУ. Между тем рыцари из Кукенойса [Кокнесе], Мейнард, Иоанн, Иордан и другие, обвиняли короля Герцике [Ерсика] Всеволода (Vissewalde) в том, что он уже много лет не является к отцу своему епископу, после того как получил от него свое королевство, а в то же время постоянно помогает литовцам и советом и делом. Они не раз обращались к нему, требуя удовлетворения, но тот, не обращая на это внимания, и сам не являлся, и с ответом не присылал. Тогда рыцари, спросив сначала совета у епископа, собрались со слугами своими и леттами, и пошли вверх по Двине. Уже поблизости замка Герцике [Ерсика] они поймали одного из русских, связали и ночью потащили с собой к замку. Он первый, как было велено, перебрался через ров и заговорил со сторожевым, а другие поодиночке следовали за ним. Сторожевой думал, что это идут свои, бывшие в отсутствии горожане, а они между тем один за другим взбирались наверх, пока, наконец, все не оказались в верхней части укрепления. Тогда, собравшись вместе, они окружили замок по всему валу стражей и никому из русских не давали выйти оттуда, пока не рассвело. С рассветом они сошли в замок и захватили все, что было там, многих взяли в плен, а другим не мешали бежать. С большой добычей они покинули замок, возвратились домой, и разделили между собой все захваченное.

5. ОБ ОКОНЧАНИИ ПЕРЕМИРИЯ. Шел третий год мира [1215 г.], заключенного с эстами, и срок его истекал. Епископ созвал всех священников, собрал капитул, советовался с ними, а также с рыцарями и приглашенными старейшинами ливов и решил сделать поход в Эстонию, потому что эсты и сами не являлись и о возобновлении мира не заботились, а скорее, наоборот, неизменно желали гибели ливонской церкви. И послал епископ по замкам леттов, ливов и всего побережья Двины и Койвы [Гауя] и собрал большое и сильное войско, да и в самой Риге было много пилигримов и купцов, и все они с радостью пошли в поход вместе с магистром рыцарства и его братьями; сбор войска назначен был в Койвемунде. С ними прибыл туда и епископ. Некоторые из ливов хотели направить войско в Куронию [Курземе], но не пришло еще время для этого народа удостоиться милости божьей. Благословив войско, епископ вернулся в Ригу. Войско же продвинулось к Салетсе [Салаца], и пришли они в область, называемую Зонтагана. Помня о своих обещаниях и о мире, уже ранее дарованном жителям этой области, тевтоны мирно прошли через нее, не причиняя людям никакого зла, не гоня их из домов и не преследуя бегущих; наоборот, решено было держаться вполне доброжелательно, пока не придут в другие области, где люди никогда не заботились о заключении мира с рижанами, думая, что те не в силах будут добраться с войском в такие далекие края. А было у наших около трех тысяч тевтонов и столько же ливов с леттами. И шли они по льду моря мимо Салетсы [Салаца],⁴ пока не пришли, куда хотели, то есть в Роталию.

О ВОЕННОМ ПОХОДЕ В РОТАЛИЮ. По прибытии туда разделили войско отрядами по всем дорогам и деревням и застали по деревням мужчин, женщин и детей и всех от мала до велика, так как не слышали там ничего о предстоящем приходе войска. И в гневе своем ударили на них и умертвили всех мужчин, а ливы с леттами, превосходящие жестокостью другие народы и не знающие, как евангельский раб, жалости к товарищу-рабу, перебили бесчисленное множество народу, даже некоторых женщин и детей, не щадя никого ни в полях, ни в деревнях. И залили кровью язычников все дороги и места и преследовали их по всем областям морского края, называемым Ротелевик и Роталия. Летты с прочими преследовали даже некоторых бежавших на морской лед и, догнав, тотчас убивали, а все вещи и имущество их забирали. И награбили сыновья Талибальда [Таливалдис] три ливонских таланта серебра, не считая одежды, коней и большой добычи, и все это отвезли в Беверину [Триката]. Точно также и все войско и в первый, и во второй и в третий день преследовало бегущих эстов повсюду, и убивало направо и налево, пока не обессилели от усталости и люди и кони. Тогда, наконец, на четвертый день собрались все в одном месте со всем награбленным, а оттуда, гоня с собой коней и массу скота, ведя женщин, детей и девушек, с большой добычей радостно возвратились в Ливонию, благословляя господа за это возмездие, посланное на язычников. И смутились язычники, и был у них великий плач и вопль. Плакала и Эстония о детях своих и не могла утешиться, так как погибли они и в нынешней и в будущей жизни, а еще больше из-за множества убитых, ибо им числа не было.

6. О ПОЖАРЕ В ГОРОДЕ РИГА. После того, в великом посту случился в тишине глубокой ночи большой пожар в городе Риге. Горела старая часть города, та, что первой была построена и первая обведена стеной, от церкви св. Марии, которая сгорела вместе с большими колоколами, до дома епископа и соседних домов, вплоть до церкви братьев-рыцарей [4 марта и последующие дни 1214 г.]. И сильно горевал народ о сладкозвучном боевом колоколе и о вреде, причиненном городу. И отлит был другой колокол, больше первого.

7. О ЗАВОЕВАНИИ ЗАМКА В САКАЛЕ. После того как все отдохнули от походной усталости, и снова собрались с силами, и сами, и кони их, назначен был на великом посту другой поход. Выступив вместе с братьями-рыцарями, рижане позвали с собой ливов и леттов, и пошли в Сакалу. Оставив позади замок Вилиенде [Вильянди] и разорив всю окружающую землю, они неожиданно собрались у замка Лембита, по имени Леоле [Леаль?]. Бывшие в замке эсты смело бросились навстречу первым подошедшим, так что те оробели и, собравшись вместе, стали ждать прибытия своих. На следующий и на третий день осаждали замок, сложили костер из бревен выше вала и подложили огонь; подожгли и вал, который построен был из земли и бревен, и огонь, постепенно поднимаясь, стал приближаться к верхнему краю укрепления. Осажденные, видя, что вал горит, и, боясь, что из-за этого замок будет взят, обещали заплатить деньги, если враги отступят от замка. Тевтоны же заявили, что ничего другого от них не требуют, кроме того, чтобы они крестились и, признав истинного миротворца, стали братьями им и в этом веке и в будущем. Осажденные отказывались с отвращением и боялись отдаться в руки тевтонов. Тогда ливы и летты, да и все войско, усилив огонь, грозили сжечь все дотла и перебить осажденных.

О ПРЕДЛОЖЕНИИ МИРА И ИХ КРЕЩЕНИИ. Когда вал был уже разрушен, те, боясь быть убитыми, стали просить пощады, вышли из замка и обещали креститься. Были при войске священник Иоанн Штрик и Отто, священник братьев-рыцарей, и приняли крещение вероломный Лембит со всеми прочими, женщинами, детьми и мужчинами, что были в замке, и обещали с неизменной верностью соблюдать все законы христианства. Это обещание, однако, они впоследствии нарушили с вероломным коварством. Войско между тем вступило в замок, разграбило все добро, угнало коней, быков и весь скот, захватило много добычи и, разделив ее между собой, с радостью возвратилось в Ливонию, а старейшин замка, Лембита и других увело с собой. Когда те дали сыновей своих в заложники, их отпустили домой. И благословляли все господа, чудесным образом передавшего замок в их руки, без обстрела баллистами и метательными орудиями, и проникло имя христово отсюда в другие области.

8. О МУЧЕНИЧЕСКОЙ СМЕРТИ ОДНОГО СВЯЩЕННИКА И ЕГО ТОВАРИЩЕЙ. В замке Фределанд [Турайда] был один священник цистерцианского ордена, Фредерик из Целлы, которого епископ, властью господина папы,⁵ взял для проповеди евангелия. В вербное воскресенье [12 апреля 1214 г.] он со слезами совершил таинство страстей господних; кротко поучая, сказал присутствовавшим ободряющее слово о кресте христовом и, справив праздник воскресения Господня [19 апреля 1214 г.], собрался со своим учеником и некоторыми другими ехать на корабле в Ригу. В устье реки⁶ встретились ему эзельцы и напали на него, схватили вместе с его мальчиком и некоторыми ливами и увезли на своих разбойничьих судах, а потом, выйдя на берег реки Адии, стали мучить разными пытками. В то время как он с учеником своим, обратясь к небу, изливал молитвенные хвалы и благодарения господу, те, избивая их обоих по голове и по спине дубинами, насмешливо приговаривали: "Лаула, лаула, паппи",⁷ ибо написано: "На хребте моем работали грешники, но господь справедливый рассечет их шеи". Об этом ниже будет сказано. После того, заострив крепкие сухие спицы, вбивали им в пальцы между ногтем и мясом, истерзали им все тело, подложили огонь и жестоко мучили. Наконец убили, рассекли топором между плечами, и души их, без сомнения, переселились в мир мучеников. Тела же их были брошены, как и написано: "Плоть святых твоих отдали зверям земным; пролили кровь их, как воду, вокруг Иерусалима, и некому было похоронить". Некоторых ливов они также увели с собой в плен на Эзель [Сааремаа], и те по возвращении рассказали нам все выше изложенное.

9. ОБ УБИЙСТВЕ МЕЙНАРДА И ЕГО ТОВАРИЩЕЙ. Мейнард из Кукенойса [Кокнесе] с соратниками своими вновь собрал войско против короля Всеволода (Wissewaldum) из Герцике [Ерсика]. И услышал о том Всеволод и послал гонцов к литовцам. Те явились и стали ждать за Двиной. Между тем бывшие с Мейнардом, не зная об этом, пришли и взяли Герцике [Ерсика], захватив большую добычу, коней и скот. Тут на другом берегу появились литовцы и просили дать им суда для переезда, чтобы переговорить о возобновлении мира. Вполне поверив их лживым словам, простодушные люди послали им суда, и литовцы тотчас стали переправляться, одни других перевозили, и появлялось их все больше и больше. Наконец все войско бросилось в Двину и поплыло к ним. Когда рыцари увидели эту массу врагов, они не решились дожидаться столкновения: одни спустились на корабле вниз по Двине и невредимыми вернулись в Кукенойс [Кокнесе]; другие же, возвращаясь с леттами сухим путем, подверглись нападению литовцев с тыла, причем летты, видя малочисленность своих, тут же обратились в бегство.

И бились рыцари Мейнард, Иоанн и Иордан, но не могли противостоять такому огромному войску и пали, наконец, убитыми. И услышали об этом епископ и рижане и горевали о них, говоря: "Так на войне пали храбрые, и оружие воинов погибло".⁸

Комментарий

1 Поспешный отъезд Альберта вызывался, конечно, не указанным в Хронике официальным мотивом: открытие собора предстояло лишь в конце следующего 1215 г. Действительной причиной была необходимость уладить при дворе императора и, главным образом, в Риме запутанные внутриливонские отношения. К этому времени положение епископа в борьбе с меченосцами стало очень тяжелым. Орден, вступив в непосредственные сношения с императором и папой, упорно и последовательно обвинял епископа в нарушении утвержденного папой договора, в притеснении рыцарей и населения; добивался полной независимости от Альберта и нераздельного господства над Эстонией. Римская курия, не имевшая объективных данных о положении дел в Прибалтике, не знавшая в точности ни объема завоеванных уже земель, ни границ и размеров возможных новых епископств, оказывается под сильнейшим влиянием односторонней информации меченосцев. Насколько ухудшилось отношение Рима к Альберту, видно из целой серии папских актов 1213 г., решительно поддерживающих Орден против епископа. Меченосцы жаловались папе на то, что епископ рижский не позволяет им строить церковь в Гольме [Мартиньсала] и, вопреки утвержденному Римом соглашению, не отдает третьей части города Риги со всеми туда относящимися правами и доходами (!). Иннокентий III, упомянув об этом и указав, что первое его предписание Альберту по поводу жалоб Ордена осталось без результата, предлагает аббату и другим духовным лицам Дюнамюнде воздействовать на епископа в пользу меченосцев, применив, в случае надобности, не только отрешение от епископств, но и отлучение от церкви. Тон этой буллы необычайно суров.

Другая булла, также адресованная не Альберту, а духовным сановникам Дюнамюнде, требует прекращения притеснений, чинимых епископом рижским, "в обиду братьев рыцарства христова", над новообращенными.

В третьей папа поручает легату своему, архиепископу лундскому, поставить особого епископа для Сакалы и Угаунии (ср. упоминавшуюся выше в примеч. 134 просьбу меченосцев и отказ папы).

Четвертая булла предлагает церковным властям лундского диоцеза оказать поддержку меченосцам, "так как они часто терпят тяжкие обиды от многих духовных и светских лиц". Отметим, что обвинение здесь предъявляется уже не одному Альберту, а целой группе лиц, может быть, епископской партии.

Наконец, особой буллой Иннокентий III утверждает владения Ордена в Сакале и Угаунии, вовсе игнорируя при этом Альберта и лишь глухо упоминая о соблюдении обычных прав церкви.

Вместе с тем, очевидно, в противовес автократии Альберта, папа энергично поддерживает недавно посвященного (XV.4) в епископы Эстонии Теодориха, совершенно упуская из виду при этом или не зная, что единственная территория, какою может располагать эстонский епископ, это пока только Сакала и Угауния, уже намеченные не для Теодориха.

Эти неясности, несогласия и споры Альберт и собирался разрешить личным вмешательством.

2 См. XXII.4.

3 То есть Фридланд [Турайда]. См. ниже § 8 и XXI.7.

4 Река Салис [Салаца], вытекающая из озера Буртниеку; и ныне по лив. Salats, по эст. Sallatse, по латв. Sallaze.

5 Ср. IX.6.

6 Разумеется р. Койва (Аа) [Гауя].

7 По-эстонски это значит: "Пой, пой, поп!"

8 После этого эпизода Всеволод надолго исчезает со страниц Хроники, иногда. появляясь только и XXIX.4 (т.е. в 1225 г.).⁹ Судя по тому, что актом 1224 г. он отдает рыцарю Конраду фон Мейендорф в лен половину остающейся у него части княжества Герцике [Ерсика], а затем является к папскому легату в 1225 г. и упоминается в Хронике (I. с.), как «король Герцике [Ерсика]», можно умозаключать, что полностью своих прав на Герцике [Ерсика] он не утратил. Несмотря на распрю с немцами из Кукенойса [Кокнесе] и двойное взятие Герцике [Ерсика] (XVIII.4, 9), владения Всеволода в целом не были, по-видимому, ни захвачены, как военная добыча, ни конфискованы в пользу епископа за мятеж или "фелонию" вассала. М. Таубе полагает, что Всеволод после 1214 г. ушел на Русь (в Псков), но его владельческие права продолжали признаваться осторожным дипломатом, епископом рижским, а позднее, в год общего «умиротворения» Ливонии, после взятия Дорпата [Тарту], в числе многих спорных вопросов, улажены были и отношения с возвратившимся Всеволодом: он снова вступил во владение своей частью княжества, а после его смерти она перешла к его законным (по браку дочери) наследникам, согласно немецкой традиции и мнению М. Таубе - к роду фон Икскюль [от Икшкиле]. Хотя эта гипотеза грешит излишним оптимизмом в оценке лояльности захватчиков, она все же не лишена доли вероятия. Ведь если даже к 20-м годам у Всеволода de facto остался лишь ничтожный клочок его прежних владений, de iure - в глазах населения и при возможном выступлении наследников-претендентов, он - единственный «законный», наследственный князь Герцике [Ерсика]. Захватчикам выгоднее «унаследовать» легально его dominium, чем в будущем силой защищать захваченное силой.

9 По актовым данным несколько ранее.

XIX. Семнадцатый год епископства Альберта

1. Был семнадцатый год епископства Альберта, и вновь началась война по всем границам Ливонии [1215 г.]. После роталийского похода и покорения Лембита из Сакалы, вся Эстония стала враждебной Ливонии. Эсты условились явиться сразу с тремя войсками разорять Ливонию: эзельцы должны были осадить Ригу и загородить гавань на Двине, роталийцы - напасть на торейдских ливов [Турайда], а жители Сакалы и Угаунии, в это время - опустошить землю леттов, чтобы ливы и летты, задержанные войной у себя, не могли придти на помощь рижанам.

2. И явились эзельцы с большим войском на кораблях в Дюнамюнде. Они привели с собой корабли и лодки, нагруженные камнями, и утопили их в море при устье реки; устроили еще вместилища из бревен и, также наполнив камнями, свалили в устье Двины, чтобы запереть вход в гавань. Некоторые из них в ладьях пошли вверх по течению к городу и, гребя из стороны в сторону, наконец, пристали к берегу и вышли на поле. Братья - рыцари с другими горожанами стояли у ворот, а некоторые из слуг с ливами, увидев врагов в поле, бросились на них внезапно, одних убили, а других гнали вплоть до судов. Во время бегства один из их разбойничьих кораблей разбился и потонул со всеми, бывшими на нем, прочие же спаслись и возвратились к своим в Дюнамюнде. И поднялись рижане со всеми, кого могли собрать, и пошли вслед за ними, одни на кораблях, другие сушей. Увидев их, эзельцы отошли к другому берегу Двины, не дожидаясь боя. И вдруг рижане, всмотревшись вдаль, заметили в море два приближающихся корабля, на которых были граф Бурхард из Альденборха1 и братья епископа, Ротмар и Теодорих. Те подошли к Двине, увидели перед собой врагов на морском берегу, а рижан на другом, и не могли разобрать, где христиане. Рижане подали им знак, подняв знамена, и чуть только вновь прибывшие узнали их, а вместе с тем определили многочисленность врагов, повернули свои корабли и быстро двинулись на эзельцев. Некоторые из рижан пошли на своих кораблях в тыл врагам по Двине, другие же дожидались на берегу исхода дела. Когда эзельцы увидели, что христианские войска окружают их со всех сторон, они бросились к своим кораблям, рассыпались по морю, удачно миновав корабли христиан, и скрылись из глаз. Рижане преследовали их и захватили несколько кораблей, а прочие бежали. И приняли рижане пилигримов с радостью и благословляли господа, который и в этом нынешнем испытании даровал утешение своему народу. Воды реки, пробивавшие себе путь сильным течением, и морские бури прибоем волн расшатали затопленное в глубине реки заграждение, а что оставалось, разрушили и вытащили тевтоны, и снова открылся свободный путь по Двине для всех желающих.

3. О ВОЕННОМ ПОХОДЕ РОТАЛИЙЦЕВ В ЛИВОНИЮ. Пока эзельцы были на Двине, роталийцы, собравши войско из своих приморских областей, вступили в Ливонию, в Метсеполе, разоряя и сжигая деревни, но никого из ливов не могли найти, так как все они с женами и детьми сбежались в замки. И собрали ливы своих, чтобы идти на неприятеля, но роталийцы, узнав об этом, а также о бегстве эзельцев с Двины, бежали и сами и возвратились в свою землю.

О ВОЕННОМ ПОХОДЕ ЭСТОВ ПРОТИВ ЛЕТТОВ. Между тем жители Сакалы и Угаунии явились с большим войском в землю леттов и осадили замок Аутине. И выступили братья-рыцари из Вендена [Цесис], чтобы сразиться с ними, но те, узнав об этом, также бежали. Придя под вечер в Трикату, они застали там Талибальда [Таливалдис], вернувшегося для купанья из лесного убежища, схватили его и с жестокостью стали заживо жечь на огне, грозя смертью, если не покажет им, где все его деньги. И он предъявил им пятьдесят озерингов, но те не перестали жечь его. Тогда сказал Талибальд [Таливалдис]: "Если я укажу вам все деньги мои и детей моих, вы все равно меня сожжете", и не захотел ничего больше указать им. Тогда они вновь положили его на огонь и жарили, как рыбу, пока он, испустив дух, не умер. Так как был он христианином из числа верных леттов, мы надеемся, что душа его за такие мучения наслаждается теперь вместе со святыми мучениками вечной радостью.² И вернулись эсты в землю свою, и обратил господь в ничто их замыслы.

О ВОЕННОМ ПОХОДЕ ЛЕТТОВ ПРОТИВ ЭСТОВ. Сыновья Талибальда [Таливалдис], Рамекис и Друвиналдис, видевшие смерть отца, были в великом гневе на эстов, собрали войско из леттов, своих друзей и близких, а вместе с ними пошли и братья-рыцари из Вендена [Цесис] с прочими тевтонами; и вступили они в Угаунию, опустошили и предали огню все деревни, а мужчин, каких могли захватить, всех сожгли живыми, мстя за Талибальда [Таливалдис]. Сожгли все их замки, чтобы не было у них там убежища. Искали врагов и в темной чаще лесов, нигде от них нельзя было укрыться, и, вытащив оттуда, убивали, Женщин и детей увели с собой в плен, захватили коней, скот, большую добычу и вернулись в землю свою.

О РАЗЛИЧНЫХ ВОЕННЫХ ПОХОДАХ ЛЕТТОВ В ЭСТОНИЮ [лето 1215 г.]. На возвратном пути встретились им другие летты; пошли и эти в Угаунию и докончили оставленное первыми: добрались до деревень и областей, куда не доходили те, и если кто до сих пор уцелел, не миновал гибели теперь. И захватили они многих, и перебили всех мужчин, и повлекли в плен женщин и детей, и увели скот, взяв большую добычу. Возвра-щаясь, по дороге встретили еще леттов, собравшихся в поход в Угаунию. Эти тоже стреми-лись награбить добычи и отомстить убийствами за родителей и близких, умерщвленных эстами. И прошли они в Угаунию и грабили ее и уводили в плен людей не меньше первых. Они захватывали тех, кто возвращался из лесу на поля и в деревни за пищей; одних сжигали на огне, других кололи мечом; они истязали людей разными пытками до тех пор, пока те, наконец, не открыли им, где спрятаны деньги, пока не привели во все свои убежища в лесах, пока не предали в их руки женщин и детей. Но и тогда еще не смягчились души леттов: захватив деньги и все имущество, женщин и детей до последнего человека и все, что еще оставалось, они прошли по всем областям вплоть до Матери вод в области Дорпата (Darbeten) [Тарту], не щадя никого: мужского пола всех перебили, женщин и детей увели в плен и, отомстив таким образом своим врагам, весело возвратились домой со всей добычей.

С ТОЙ ЖЕ ЦЕЛЬЮ СНОВА В ЭСТОНИЮ. И снова собрались вместе Бертольд венденский [Цесис] со своими и Теодорих, брат епископа, с рыцарями и слугами, и сыновья Талибальда [Таливалдис] со своими леттами; отправились с войском в Угаунию, захватили эстов, уцелевших ранее от леттов, и перебили их; деревни, какие еще оставались, сожгли и все, что прежде было недоделано, тщательно закончили. Они обошли кругом все области, перешли Мать вод и добрались до Вайги; таким же образом разорили всю землю за рекой, сжигая деревни и убивая мужчин; захватили женщин и детей и, нанеся вред, какой могли, вернулись в Ливонию; вернувшись, тут же отрядили других, чтобы снова идти в Угаунию и нанести такой же вред, а когда те возвратились, были посланы третьи, и не прекращали летты нападений, не давая покоя эстам в Угаунии. Не имели покоя и сами они, пока в то же лето девятью отрядами окончательно не разорили ту область, обратив ее в пустыню, так что уж ни людей, ни съестного в ней не осталось. Ибо думали они либо воевать до тех пор, пока уцелевшие эсты не придут просить мира и крещения, либо истребить их совершенно. Дошло до того, что у сыновей Талибальда [Таливалдис] перевалило уже за сотню число врагов, которых они, мстя за отца, сожгли живыми или умертвили другими муками, не говоря о бесчисленном множестве других, кого истребили летты, тевтоны и ливы.

4. О ПРЕДЛОЖЕННОМ МИРЕ И ПРИНЯТИИ ЭСТАМИ КРЕЩЕНИЯ. Когда те, кто еще остались живы в Угаунии, увидели, что им никуда не скрыться от ярости тевтонов и леттов, они послали в Ригу послов просить мира. В ответ им было сказано, чтобы сначала возвратили добро, когда-то отнятое у купцов. Те утверждали, что похитители добра убиты леттами, а они никак не могут возвратить его, и просили, покончив все счеты, крестить их, чтобы им достигнуть истинного мира и неизменной братской любви тевтонов и леттов. И обрадовались тевтоны, утвердили мир с ними и обещали послать в Угаунию священников для крещения. Жители Сакалы, услышав обо всех бедствиях, испытанных Угаунией, и боясь, как бы и с ними не случилось то же, послали и сами просить, чтобы к ним были отправлены священники и они, крестившись всей областью, могли бы стать друзьями христианам. И посланы были к ним священник Петр Какевальде из Винландии и Отто, священник братьев-рыцарей, и направились в Сакалу и совершили крещение там повсюду до Палы, а в Угаунии - до Матери вод, а затем воротились в Ливонию, не решаясь еще жить там из-за дикости других эстов.

5. О ВОЗВРАЩЕНИИ ЕПИСКОПА В ГЕРМАНИЮ И ЕГО ЗЛОКЛЮЧЕНИЯХ НА МОРЕ. Епископ рацебургский, спеша с епископом эстонским Теодорихом на собор в Рим,³ вышел в море вместе с пилигримами, отправлявшимися в Тевтонию, и на девяти кораблях они быстро поплыли на Готланд. И поднялся на следующую ночь противный ветер с грозой, и терпели они затем весь день великую бурю, и занесло их, наконец, в новую гавань на Эзеле [Сааремаа] [середина июня 1215 г.]. Как только эзельцы узнали, что они из Риги, стали грозить им войной, послали людей по всему Эзелю [Сааремаа] и собрали большое войско на судах. Другие же явились верхом и стали строить на берегу моря вместилища из бревен и наполнять их камнями, чтобы загородить гавань, имевшую узкий вход, а, заперши гавань, захватить всех и убить. Тевтоны же подошли к берегу на лодках, то есть на малых судах, и стали мечами жать посевы на полях, не зная, что на соседнем берегу войско, да и на другом берегу делали то же в некоторые дни. Наконец эзельцы, устроив засаду, захватили восьмерых из них, одних убили, а других увели в плен, взяв и одну лодку. Очень осмелев после этого, они послали по всем областям Эстонии сказать, что захватили епископа рижского со всем его войском. И явились все с большими силами, и когда рассвело ранним утром, оказалось, что все море перед нами⁴ черно от массы их разбойничьих судов. И бились они с нами целый день. Некоторые из них, притащив вместилища из бревен и старые ладьи, погрузили на дно, наполнив камнями, и загородили нам выход из гавани. Мы пришли в великий ужас и думали, что теперь уж не спасемся из их рук.

КАК БЫЛИ СПАСЕНЫ ОТ КОСТРОВ БОЖЬЕЙ МИЛОСТЬЮ. Другие же развели три громадных костра, сложенные из бревен, облитых жиром, поверх наваленных горой больших деревьев. Огонь первого костра, горевший сильнее других, относило в сторону моря, и он приближался к нам: бурные порывы южного ветра гнали его на нас. Эсты же разъезжали на своих судах вокруг огня, поддерживали его и направляли прямо на середину наших кораблей. А были эти корабли все связаны вместе, чтобы легче защищаться от врагов, но от этого мы еще более боялись, что не избежим огня. Когда уже языки огня, поднимавшегося выше кораблей, стали достигать нас, мы позвали епископа из его каюты, где он день и ночь молился. И пришел он и увидел, что нет для нас ни надежды, ни помощи, кроме бога, и, подняв глаза и руки к небу, стал молиться об избавлении от наступающего огня. И вот вдруг все мы видим: южный ветер переменился на восточный, и ветер с востока повернул в противоположную сторону флюгер на мачте и отвел огонь от нас и понес его, со всей осторожностью минуя корабли, в море сзади нас. И благословили все мы господа за то, что воочию избавил нас от неминуемого пожара. Эсты же направляли на нас огонь второго и третьего костра; мы долго бились с ним и много трудились, заливая водой, но, наконец, ветер отнес его от нас. Между тем эсты кружились около нас в лодках и многих у нас ранили, одни - копьями и стрелами, другие, плывшие им вслед тем же путем, бросая камни и дубины. И были мы в страхе и оттого, что гавань заперта, и от всех тягостей войны.

КАК ВЫШЛИ НА ПРОСТОР ИЗ ЗАГОРОЖЕННОЙ ГАВАНИ. И сказал тут Альберт Слук, наш корабельщик: "Если вы согласитесь терпеливо повиноваться, то господь избавит нас от нынешних опасностей. Наши корабли не нагружены, а порожние: для них довольно небольшой глубины. Поэтому мы можем уйти другим путем, если смелые и вооруженные люди сядут в лодки, вывезут якоря и бросят их на глубине, а затем вернутся к нам через вражеский строй; прочие же тогда, привязав к якорям канаты, станут подтягивать к ним корабли, пока мы не выйдем на глубину". И повиновались все мы и тянули, пока, миновав все трудности, не достигли великого и пространного моря. Те же рыцари и слуги, что в лодках вывозили якоря, выдержали самое яростное нападение врагов и получили тяжкие раны от их копий и стрел, а также от ударов камнем. Они взяли с собой изогнутое железо или железный крюк, чтобы, закинув его на какой-либо из разбойничьих кораблей, таким образом сцепиться с ним. Бросив крюк на один из них, они уже собирались подтянуть его к себе, но эсты, сильно гребя, побежали от них навстречу другим своим же. В этот час епископ так молился пресвятой деве: "Покажи, что ты мать! Покажи, что ты мать!" И она поистине явила себя матерью, ибо бежавший корабль (а это было большое судно, полное людей) с разбегу наскочил на другой, раскололся посредине с большим треском и наполнился водой, а люди попадали в море и утонули, и были в смущении все прочие. Увидев, что мы уже вышли на глубину, они собрались на берегу моря, а было их много тысяч, сошедшихся со всей Эстонии и на конях, и пешком, и на кораблях, которых было до двухсот. И началась распря между ними с большим криком и драками из-за того, что, трудившись две недели, они ничего не добились да еще и потеряли много утонувшими в море или убитыми рукою наших, баллистариев. И подняв паруса, рассеялись по морю и разошлись каждый своею дорогой. Наши же пошли за ними в лодках, отняли один корабль побольше и увели с собой на Готланд. И спасла нас в тот день пресвятая дева, как спасала доныне всех ливонцев от всех тягостей вплоть до сего дня.

6. О СМЕРТИ ЕПИСКОПА ФИЛИППА. После того как избавил нас господь от эзельцев, исполнилось уже три недели [начало июля 1215 г.], а мы все еще стояли в той же гавани, так как на море изо дня в день была непогода, штормовые бури и ветер держался противный. У нас не хватило съестного, и начался сильный голод. И разделил между нами по доброте своей епископ все, что у него было, а мы ежедневно давали обеты и молились, чтобы спас нас господь оттуда. И вот в канун Марии Магдалины [21 июля 1215 г.], в то время как мы, уже едва живые, пели респонсориум, подул южный ветер,⁵ утихли все противные ветры, и дал нам господь попутный. И подняли мы паруса и на следующее утро пришли на Готланд [22 июля 1215 г.]. И ставши на камень у алтаря, епископ вознес благодарность господу и молился так: "Прошли мы, господи, через огонь и воду и вывел ты нас в места отрады. Ибо испытал ты нас, боже, испытанием огня, как испытывают серебро. Ты привел нас в сети, возложил мучение на спины наши и дал людям наступить на главы наши. Ты избавил нас, господи, ото всех опасностей и привел нас на эту крепкую скалу". Ибо велико было желание его достигнуть скалы, какой является Христос, и большой тоской переносил он в море лишение торжественной мессы, хотя через день и приобщался вне господней службы.⁶

О СМЕРТИ ЕПИСКОПА РАЦЕБУРГСКОГО. И исполнил, наконец, господь желание его и направил его продолжать путь в Верону,⁷ где после небольшой болезни он и отдал господу дух свой. И погребено его тело в мраморной гробнице, прежней гробнице одного кардинала, в обители августинского ордена, что над рекой. [14 или 15 ноября 1215 г.] И видел один веронец видение: колонна, сверкающая, как молния, появилась из-за Альп и там спустилась на покой. И другие свидетельствовали о таких же ангельских явлениях, виденных ими у его гробницы. И не удивительно! Это был непоколебимо твердый человек: ни в счастье, ни в несчастье ничто его не могло отвлечь от стремления к Христу; ни разу он не пожелал прервать уставное свое безмолвие до окончания утренних молитв в первом часу дня - ни во время рижского пожара, когда все сгорело кругом, и он вынужден был бежать из своего дома, ни даже среди врагов на море, ни, в третий раз, тогда, когда он тяжело ранен был сторожевым на стене ночью во время молитвы. Итак, дал ему бог место желанное, крепкое и устойчивое на скале. Да будет с Христом душа его, а память да живет в благословениях.

7. О РИМСКОМ СОБОРЕ. В год воплощения Господня 1215 происходил собор в римской церкви под председательством папы Иннокентия в присутствии четырехсот патриархов, кардиналов и епископов и восьмисот аббатов. [11-30 ноября 1215 г.] В числе присутствовавших был епископ ливонский Альберт с епископом эстонским [Теодорих]. Он докладывал верховному первосвященнику и всем епископам о бедствиях, войнах и нуждах ливонской церкви. И радовались все обращению языческих племен, а также многократным военным победам христиан. И сказал епископ: "Святую землю иерусалимскую, землю сына, ты, святой отец, не оставляешь своей заботой, так и Ливонию, землю матери, доныне расширявшуюся среди язычников благодаря твоей бережной поддержке, не оставь и на этот раз в забвении. Ибо любит сын мать свою и, не желая гибели своей земли, не желает, чтобы в опасности была и земля матери его". В ответ ему сказал верховный первосвященник: "Как земле сына, так и земле матери мы будем стремиться всегда помогать нашей отеческой заботой". По окончании собора он отпустил их в радости, возобновил им разрешение на проповедь и на призыв пилигримов к крестовому походу в отпущение грехов, чтобы они, идя с епископом в Ливонию, берегли юную церковь от нападений язычников.⁸

О КРЕЩЕНИИ ЭСТОВ И САКАЛЬЦЕВ. Рим давал права, Рига же очищала (rigat) языческие народы. Петр Какевальде и священник Отто, посланные из Риги, в это время очищали святой водой крещения Сакалу и Угаунию и звали людей к вечной жизни.

8. О ВОЕННОМ ПОХОДЕ В СОНТАГЕНУ. Однако, роталийцы, все еще непокоренные, отказались принять законы христианства. Против них назначен был поход. После праздника рождества Господня [25 декабря 1215 г.] указано было ливам и леттам быть готовыми и собираться в поход против врагов рода христианского. На соединение с ними пришли и тевтоны с братьями-рыцарями, а также граф Бурхард с пилигримами [январь 1216 г.]. Все они двинулись по льду моря, пришли в первую эстонскую область и, разделив войско отрядами, стали преследовать эстов по всем дорогам и деревням, захваченных убивали, женщин, детей и скот забирали. Собрались к замку Зонтагана, осадили в нем эстов и девять дней с ними бились.

О ЗАВОЕВАНИИ ЗАМКА СОНТАГЕНА И ПРИНЯТИИ КРЕЩЕНИЯ. Выстроили осадную башню из бревен и подвинули ближе к замку. На нее взошли ливы и летты вместе с баллистариями и многих у эстов перебили копьями и стрелами в верхней части укреплений, многих ранили и прогнали с оборонительных позиций. Ибо эсты, бросаясь в бой с излишней смелостью, тем больше возможностей давали баллистариям и многих потеряли ранеными и убитыми. Поэтому из-за большого урона людей, а также из-за недостатка воды и съестного, они, наконец, желая сдаться, просили мира. Тевтоны же ответили: "Если вы согласитесь сложить оружие своего вероломства и принять в замок истинный мир, то есть Христа, мы охотно пощадим вас и примем с братской любовью". Едва услышав это, эсты тотчас с радостью обещали принять таинство крещения со всеми христианскими обязанностями. Поэтому, уже на одиннадцатый день послан был к ним в замок священник Готфрид. Благословив их, он сказал: "Хотите ли вы отречься от идолопоклонства и верить в единого христианского бога?" Когда все ответили: "хотим", он, излив на них святую воду, сказал: "Итак, окрещаетесь все вы во имя отца и сына и святого духа". По выполнении этого они получили мир, а войско, взяв в заложники сыновей старейшин, возвратилось со всей добычей, захваченным добром и пленными в Ливонию, благословляя за обращение язычников бога, благословенного вовеки.

9. О ВОЕННОМ ПОХОДЕ НА СААРЕМАА. После нескольких дней отдыха [январь-февраль 1216 г.], оправившись, рижане вновь собрались с ливами и леттами, и пошли по морскому льду, который из-за продолжительных и сильных холодов был весьма крепок, направляясь с войском к Эзелю [Сааремаа]. Дорога по морю оказалась отличной. Они разделили на отряды свое войско и, обойдя кругом по всем дорогам и деревням, захватили многих; всех мужчин перебили, а женщин, детей и скот увели с собой. Сошлись все у одного из замков, стали сражаться с бывшими в замке, некоторых ранили и убили, но, не решаясь из-за чрезвычайно сильного холода идти на приступ, пошли обратно со всем захваченным и пленными прежней дорогой по льду. В это время некоторые стали кричать, что сзади малева (войско), и тут люди побежали скорее к огню; некоторые, обессилев и замерзая от холода, падали и умирали, а прочие вернулись здравыми.

10. О ВНЕЗАПНОЙ СМЕРТИ КНЯЗЯ ВЛАДИМИРА. После праздника воскресенья господня⁹ [10 апреля 1216 г.] эсты послали к королю полоцкому Владимиру просить, чтобы он с многочисленным войском пришел осаждать Ригу, а сами обещали в это же время теснить войной ливов и леттов, а также запереть гавань в Дюнамюнде. И понравился королю замысел вероломных, так как он всегда стремился разорить ливонскую церковь, и послал он в Руссию и Литву и созвал большое войско из русских и литовцев. Когда уже все собрались в полной готовности, и король собирался взойти на корабль, чтобы ехать с ними, он вдруг упал бездыханным и умер внезапной и нежданной смертью, а войско его все рассеялось и вернулось в свою землю.

11. Люди из дружины епископа, бывшие в Риге и братья-рыцари, услышав о замыслах эстов, купили большой корабль (coggonem), укрепили его вокруг, как замок, посадили туда пятьдесят человек в доспехах с баллистами и поставили корабль в устье реки Двины стеречь вход в гавань, чтобы эзельцы, явившись, не могли завалить его, как прежде. Весть о смерти короля дошла до Эзеля [Сааремаа], а одновременно там узнали, что баллистарии и тяжеловооруженные воины стерегут двинскую гавань (Дюнамюнде). Тогда эзельцы вступили в Салетсу [Салаца], дошли до озера Астигерв [Буртниеку] и разорили деревни леттов, забирая в плен женщин и убивая мужчин. И собрались некоторые из леттов; погнались за ними и, захватив кое-кого, убили, а других заставили бежать на корабли. И жила в тишине церковь немного дней, ожидая прибытия своего первосвященника.

Комментарий

1 Ольденбургский граф Бурхард фон Вильдесгаузен.

2 В латинском тексте здесь непередаваемая по-русски игра слов Lettus - летт и laetus, laetitia -радостный, радость: Et quia de fide Lettorum numero... letе... in eterna letitia.

Еще более выразителен этот же прием ниже в XXIX.3.

3 К 15 ноября 1215 г.

4 Пример обычной у Генриха непоследовательной вставки первого лица в рассказ, идущий в третьем лице. Автор передает факты, как участник и очевидец. Он был в свите епископа Филиппа.

5 По объяснению Пабста, responsorium это - песнопение, следующее за утреней, начинаемое священником и повторяемое хором.

6 Слова подлинника: infra dominicum officiurn представляют неразрешенное пока затруднение. Очевидно, речь идет о причастии ранее освященными дарами, о т. и. missa sicca или missa navalis

7 Это место давно является предметом споров и разных конъектур. Дело в том, что в некоторых (не лучших) рукописях Хроники, вместо Veroniain, читается Ncroniam, как и напечатано у Грубера, Ганзена и Пабста. Эту Нeронию одни искали где-то на Готланде или в Нарни в Италии (нерешительные предположения Грубера и замечания И.Г. Арндта, считавшего более правильным Veronia - ibid.), в 4-х римских милях от Комаккио, или даже на prata Neronis в Риме. Мы держимся текста и толкования В. Арндта: Альпы, упоминаемые ниже в видении веронца, по мнению В. Арндта, скорее указывают на Верону, чем на Рим.

8 О решении на соборе или во время собора спорных ливонских вопросов Генрих не говорит, но, очевидно, о них речь была, и достигнуто было временное примирение сторон. По крайней мере, о выделении Ордену третьей части Риги больше не говорится, и отдельный епископ для Сакалы пока не назначается.

9 По времени это уже не 17-й, а 18-й год епископства, хотя 18-й год автором отмечается ниже в начале XX главы.

XX. Восемнадцатый год епископства Альберта

1. Был восемнадцатый год от посвящения епископа [1216 г.]. Возвращаясь от римского двора, он был ласково принят в Гагенове королем Фридрихом, ¹ и прибыл в Ливонию с Теодорихом, епископом эстонским, прочими верными, рыцарями и пилигримами. В Дюнамюнде он нашел своих людей, стерегущих гавань, и они сообщили ему о своих походах в Эстонию, о смерти короля и о том, как были они утешены во всех своих бедствиях [лето 1216 г.]. И была радость в церкви и о прибытии епископа и об избавлении от русских и других язычников.

2. О ПЕРВОМ ВОЕННОМ ПОХОДЕ В ХАРЬЮ. После этого собрались епископы вместе с братьями-рыцарями, чтобы произвести некий раздел Эстонии, но так как он оказался непрочен, я не считаю нужным писать о нем подробнее.² Лучше я скажу о том, как вновь собрались рижане с ливами и леттами, магистр Фолквин со своими братьями и пилигримами, а также Теодорих с людьми епископа и пошли с войском, но мирно, в уже крещенную Сакалу. Созвав к себе старейшин этой провинции, по их совету пошли, пользуясь ими, как проводниками, к другим эстам. В день успения пресвятой девы [15 августа 1216 г.] вступили в область Гарионскую [Харью], находящуюся в середине Эстонии, куда все окружающие племена ежегодно по обычаю сходились на собрание в Райгеле. Придя туда, мы разделили свое войско по всем дорогам, деревням и областям той земли и стали все сжигать и опустошать; мужского пола всех убивали, женщин и детей брали в плен, угоняли много скота и коней. Наконец все сошлись у большой деревни Лоне, лежащей над ручьем в середине страны, отдыхали там три дня, опустошили всю местность кругом и доходили до ревельских деревень.³

На четвертый день, устроив засаду под деревней, девять человек попали в плен и некоторые были убиты. И возвратилось войско с большой добычей, ведя с собой бесчисленное множество быков и овец. Эсты большим малева (войском) шли следом, чтобы напасть с тылу, но пал в иную сторону жребий их богов, и рижане с радостью возвратились в Ливонию и дружелюбно разделили между собой все, что добыли.

3. О ВОЕННОМ ПОХОДЕ РУССКИХ НА ОТЕПЯЯ. После того русские из Пскова разгневались на жителей Угаунии за то, что те, пренебрегши их крещением, приняли латинское, и, угрожая войной, потребовали у них оброка и податей. Жители Угаунии стали просить у ливонского епископа и братьев-рыцарей совета и помощи в этом деле. Те не отказали им, обещали вместе жить и вместе умереть, подтвердивши, что Угауния, как до крещения всегда была независима от русских, так и ныне остается независимой. После смерти великого короля Владимира полоцкого, появился новый противник ливонской церкви, Владимир. Он поднялся с большим войском псковичей (Ruthenorum de Plescekowe), пришел в Угаунию, стал на горе Оденпе [Отепяя]⁴ и разослал свое войско по всем окрестным деревням и областям. И стали они жечь и грабить весь край, перебили много мужчин, а женщин и детей увели в плен. А был там купец из тевтонов, некто Исфрид: потеряв все, что имел, он бежал в Ригу и принес туда известие.

4. Тогда собрались старейшины рижан вместе с епископами и братьями - рыцарями и, приняв в соображение неминуемую войну с русскими произвели некий раздел всех покоренных и крещеных ливонской церковью областей Эстонии: церкви ливонской и рижскому епископу определили третью часть всех доходов и податей, идущих из Эстонии, чтобы, участвуя в трудах и войнах, имели они и долю в возмещении; вторую часть дали эстонскому епископу, а третью - братьям-рыцарям за их труды и издержки.⁵

5. И пришли снова жители Угаунии к епископам просить помощи против русских, и послали епископы своих людей с братьями-рьшарями в Угаунию. Они же собрали всех эстов из тех областей, вместе с ними стали строиться на горе Оденпе [Отепяя] и поселились там, весьма сильно укрепив замок и против русских и против других народов, до тех пор еще не крещенных. Пришли также русские, по обычаю, в землю леттов Толовы собирать свой оброк и, собрав его, сожгли замок Беверина [Триката]. И увидел Бертольд, магистр венденских [Цесис] рыцарей, что русские готовятся к войне, потому что жгут замки леттов, послал людей, захватил их и бросил в тюрьму. Когда, однако, пришли послы от короля новгородского,⁶ он освободил пленных и с почетом отпустил в Руссию. Жители Угаунии, чтобы отомстить русским, поднялись вместе с епископскими людьми и братьями - рыцарями, пошли в Руссию к Новгороду (Nogardiam) и явились туда неожиданно, опередив все известия, к празднику крещения [6 января 1217 г.], когда русские обычно больше всего заняты пирами и попойками. Разослав свое войско по всем деревням и дорогам, они перебили много народа, множество женщин увели в плен, угнали массу коней и скота, захватили много добычи и, отомстив огнем и мечом за свои обиды, радостно со всей добычей вернулись в Оденпе [Отепяя].⁷

6. О ВОЕННОМ ПОХОДЕ, УЖЕ ВТОРОМ, В ЕРВЕ. После праздника крещения рижане послали ко всем ливам и леттам, собрали большое войско и пошли в Сакалу. Старейшин этой области взяли в проводники и, когда подошли жители Угаунии со своими тевтонами, двинулись в Гервен [Ерве], разослали войско по всем деревням и областям страны и нанесли ей великий удар. Шесть дней они оставались в деревне Каретен, сжигая и опустошая все вокруг, а сильнейшие из конных двинулись в Виронию [Виру] и точно также разграбили ту землю, перебили мужчин, женщин же и детей взяли пленными и вернулись в Каретен с большой добычей. И пришли к ним туда старейшины области гервенцы, просили о мире и об уходе из их владений. Те им ответили: "Если вы хотите истинного мира, вы должны стать детьми истинного миротворца, то есть Христа, чтобы, приняв его крещение, добиться навеки братства с нами". Услышав это, гервенцы обрадовались и, чтобы добиться мира с рижанами, обещали соблюдать их крещение и платить им постоянный оброк. Поэтому мы крестили там⁸ некоторых и, получив в заложники их сыновей, вернулись в Ливонию со всей добычей, славя бога за обращение еще и этого языческого племени.

7. О ТОМ, КАК РУССКИЕ ОСАДИЛИ ЗАМОК ОТЕПЯЯ. После того как ливонское войско возвратилось из Гервена [Ерве], новгородцы (Nogardneses) тотчас, в великом посту [8 февраля и последующие дни 1217 г.] собрали большое русское войско,⁹ с ними же были король псковский (de Plescekowe) Владимир со своими горожанами, и послали звать по всей Эстонии, чтобы шли эсты осаждать тевтонов и угаунийцев в Оденпе [Отепяя]. И пришли не только эзельцы и гарионцы, но и жители Сакалы, уже давно крещенные, надеясь таким образом сбросить с себя и иго тевтонов и крещение. И вышли они навстречу русским и осадили с ними вместе замок Оденпе [Отепяя] и бились с тевтонами и другими, кто был там, семнадцать дней, но не могли нанести вреда, так как замок был весьма крепок. Стрелки епископа, бывшие в замке, и братья-рыцари многих у русских ранили и убивали из своих баллист. Точно так же и русские кое-кого в замке ранили стрелами из своих луков. И прошли русские кругом по областям, захватили многих и перебили, а трупы бросили в воду у подножия горы, чтобы не черпали оттуда осажденные. Они причиняли вред, какой могли, разоряя и выжигая всю область кругом, но всякий раз, как они, по своему обычаю, пытались взобраться всей массой на укрепления горы, тевтоны и эсты храбро отбивали их нападение. Поэтому там они имели большие потери убитыми. Когда епископы и братья-рыцари услышали об осаде, они послали на помощь своим около трех тысяч человек. С ними пошли магистр рыцарства Фолквин, Бертольд венденский [Цесис] и Теодорих, брат епископа, вместе с ливами, леттами и некоторыми пилигримами. Дошли они до озера Растегерве [Буртниеку?]¹⁰ и встретили тут мальчика, шедшего из замка; взяли его в проводники, с наступлением утра подошли к замку и, оставив справа эзельцев, двинулись на русских и бились с ними. Увидев, однако, что войско у врагов большое и сильное, повернули к замку, ибо русских и эзельцев было до двадцати тысяч [февраль-март 1216 г.]. Боясь такой много-численности, они вступили в замок, и пали тут некоторые из братьев-рыцарей, храбрые люди, Константин, Бертольд11 и Илия, и кое-кто из дружины епископа, прочие же все благополучно вошли в замок. Из-за множества людей и коней сделался голод в замке, недостаток съестного и сена, и стали кони объедать хвосты друг у друга. Так как и в русском войске также был недостаток во всем, то, наконец, на третий день после первого столкновения начались переговоры с тевтонами.

8. О МИРНОМ ДОГОВОРЕ С РУССКИМИ. Был заключен мир [около 1 марта 1217 г.], но с тем, чтобы тевтоны все покинули замок и вернулись в Ливонию. И пригласил король Владимир зятя своего Теодориха идти с ним в Псков для утверждения мира. И поверил тот и сошел к нему, а новгородцы тотчас вырвали Теодориха из рук его и увели пленником с собой.¹² Тевтоны же, заключив мир, вышли вместе с ливами и леттами из замка, прошли через строй эзельцев и русских и вернулись в Ливонию. Жители Сакалы в это время ворвались в землю леттов, опустошили их деревни, увели людей с Имеры в плен и возвратились в Сакалу, забыв обо всех ранее принятых таинствах и с пренебрежением нарушив мир, заключенный некогда с тевтонами.

Комментарий

1 Гагенове - к северу от Страсбурга. Фридрих был там по актовым данным 30 января и 20 марта 1216 г.

2 "Некий раздел" предполагался, может быть, в виду достигнутого в Риме временного примирения. Едва ли, однако, он был удовлетворителен для епископа, судя, по крайней мере, по результатам следовавшего затем, упоминаемого в XX.4, соглашения. Если епископу тут отдают треть доходов с Эстонии, то в первом случае, значит, и этого не было.

3 Эстония делилась на пять областей: Алентакен с гор. Нарвой, Виронию [Виру] с Борнхольмом, Гариен [Харью] с Ревелем [Таллинн], Ервен [Ерве] с Виттенштейном (Вейсенштейном) [Пайде] и Вик или Поморье с Леале. Гариен [Харью] отделен от моря ревельской [Таллинн] землей.

* Райгеле - ныне дер. Raela у имения Raikull в раппельском приходе.

* Лоне - в рукописях не вполне ясно: в некоторых Loue. Это - нынешнее имение и дер. Loal, по эстонски Lohhomois (mois значит имение).

* По словам Грубера по имени Лоне все Поморье еще в XVIII веке называлось по-эстонски Lonema, то есть "область Лоне".

* Судя по выражению "мы разделили свое войско"..., Генрих лично был там.

4 Селение («замок») Оденпе [Отепяя] было сожжено немецким войском (XIV.6).

Слово sedit (буквально - "сел" на горе Оденпе [Отепяя]) здесь не имеет значения "избрал место оседлости". Ниже, в этой же главе § 5 Оденпе [Отепяя] оказывается не занятым русскими.

5 Трудно сказать, что в этот раз сделало Орден более сговорчивым. Возможно, что тут, кроме угрозы войны, влияло и вступление на папский престол нового папы, Гонория III. Последовавшие события, однако, не свидетельствуют об искренности уступок Ордена.

6 Разумеется князь Мстислав Мстиславич.

7 По нашей летописи (ПСРЛ 1, III, 35) литовцы напали на шелонскую область. См. ниже примеч.176.

8 Автор Хроники лично участвовал в рассказываемых событиях.

9 Мстислава тогда в Новгороде не было и в этом походе он не участвовал. О походе новгородцев вслед за набегом эстов в начале 1217 г. говорится в наших летописях: Новгор. 1 и 4, Троицк., Псковск. 1 под 6725 г. Новгородская 1 (ПСРЛ 1, III, 35) рассказывает следующее: "Тогда же поиде Володимир в Новъгород своими орудии, и воеваша Литва в Шелоне. Новгородци идоша по них и не състигоша их; и поидоша к Медвежи Голове с князем Володимиром и с посадником Твьрднславом, и сташа под городом. Чюдь же начата слати с поклоном льстыо, а по иемьци послаша; и начаша новгородци гадать с пльсковичи о чюдьскои речи, отшедеше дадече товар, а сторожи ночьнии бяху пришли, а дневнии бяху не пошли; и наехаша на товары без вести, новгородци же побегоша с вечя в товары и ноимавше оружие и выбиша е из товар, и побегоша немци к городу, и убита новгородци дна воеводе, а третий руками яша, а конев отъяша 700, и придоша здрави вси".

10 Ныне маленькое озеро между Валком и Каролен называется Restjerw.

11 Очевидно, Бертольд венденский [Цесис]: в последующем изложении его имени больше не встречается, а вместо него - Рудольф.

12 Ср. выше цитированный отрывок летописи: "и убиша новгородци два воеводе, а третий руками яша": "Тогда же поиде Володимир в Новъгород своими орудии, и воеваша Литва в Шелоне. Новгородци идоша по них и не състигоша их; и поидоша к Медвежи Голове с князем Володимиром и с посадником Твьрдиславом, и сташа под городом. Чюдь же начата слати с поклоном льстью, а по иемьци послаша; и начаша новгородци гадать с пльсковичи о чюдьскои речи, отшедеше дадече товар, а сторожи ночьнии бяху пришли, а дневнии бяху не пошли; и наехаша на товары без вести, новгородци же побегоша с вечя в товары и ноимавше оружие и выбиша е из товар, и побегоша немци к городу, и убита новгородци дна воеводе, а третий руками яша, а конев отъяша 700, и придоша здрави вси".

XXI. Девятнадцатый год епископства Альберта

1. Шел девятнадцатый год епископа Риги Альберта, Люди в Ливонии все ж покоя от войн не имели.¹

О ВОЙНЕ ПРОТИВ САКАЛЫ. Вышеназванный достопочтенный епископ отправил своих послов и в Новгород (Nogardiam) и в Сакалу для утверждения мира, заключенного в Оденпе [Отепяя], прося также и за брата своего Теодориха [1217 г.]. Так как люди там полны надменной спеси, и в гордости своей весьма заносчивы, они пренебрегли и просьбами епископа и миром с тевтонами, а сговаривались с эстами, обдумывая способы, как бы раздавить тевтонов и уничтожить ливонскую церковь. Узнав об этом, вышесказанный епископ, вместе с возвращавшимися пилигримами, отправился в Тевтонию, поручив и на этот раз Ливонию защите господа Иисуса Христа и его матери. Рассказывая всем о бедствиях войны и уроне своих, он убеждал людей храбрых, и благородных стеною стать за дом Господень, принять крест и идти в Ливонию пилигримами в отпущение грехов. И, услышав обо всех бедах, причиненных русскими и эстами ливонской церкви, граф Альберт из Левенборха2 принял крест в отпущение грехов и отправился в Ливонию с рыцарями своими, а также людьми предприимчивыми и благородными. Прибыли с ним и аббат Бернард из Дюнамюнде и пилигримы, правда немногочисленные. И приняли его с великой радостью, ибо господь ранее имел его в колчане своем, как избранную стрелу, чтобы в нужное время послать в Ливонию для освобождения церкви своей от врагов.

2. После того как он прибыл в Ригу, эсты отправили русским много даров, прося придти с войском, чтобы разрушить ливонскую церковь [1 августа 1217 г.]. Но великий король Новгорода Мстислав (Mislawe) в то время был в походе против короля Венгрии, готовясь биться за Галицкое (Galacie) королевство, а на престоле своем в Новгороде оставил нового короля. Этот же, отправив послов в Эстонию, обещал придти с большим войском вместе с королем Владимиром и множеством других королей.³ И обрадовались эсты и послали людей по всей Эстонии и собрали весьма большое и сильное войско и стали у Палы в Сакале. Их князь и старейшина, Лембит, созвал людей изо всех областей, и явились к ним и роталийцы, и гарионцы, и виронцы, и ревельцы, и гервенцы, и люди из Сакалы. Было их шесть тысяч и ждали все пятнадцать дней в Сакале прибытия русских королей. Услышав, что они собрались, рижане со всей поспешностью двинулись на них, чтобы опередить русских [6-20 сентября 1217 г.]. С ними пошел граф Альберт с рыцарями и слугами своими, Фолквин, магистр рыцарства, со своими братьями, Бернард аббат Дюнамюнде, настоятель Иоанн, ливы и летты, а также преданнейший Каупо, никогда не забывавший битв господних и походов. Все они прибыли на место близ Сакалы, где войско молилось и сговаривалось. А было там до трех тысяч отборных воинов. И выстроили они тевтонцев в середине, ливов поместили справа, а леттам указали идти по левой стороне. Иных послали по деревням, и те, захватив некоторых людей, узнали у них о численности вражеского войска и о том также, что оно уже подходит в готовности к бою. Услышав об этом, пошли дальше с осторожностью и в порядке; а вечером приблизились к замку Вилиенде [Вильянди]; там переночевали и, отслужив торжественную мессу, в день апостола Матфея [21 сентября 1217 г.] выступили против врагов. Обнаружив, что те все перешли на другое место, тотчас отправились по их следам и вдруг увидели, что те в боевой готовности идут на них из лесу. Тогда напали на них и бились тевтоны в середине, где масса врагов была больше и сильнее. Одни из них верхом, другие в пешем строю, постепенно наступая, двинулись на середину врагов, сломили их строй и обратили в бегство.

3. КАК ОНИ УЧИНИЛИ БИТВУ С САКАЛЬЦАМИ. Летты, сражаясь на левом крыле, также смело вместе с тевтонами ударили на противников, а выстроены были против них жители Сакалы с Лембитом и другими их старейшинами. Они ранили многих из леттов, некоторых убили, сражались храбро и долго сопротивлялись, но, увидев, что срединный отряд обращен в бегство тевтонами, бросились бежать и сами. Летты преследовали их и многих убили, а прочие бежали. Веко, брат Робоама, узнал Лембита, догнал его, убил и взял его одежду, а прочие, отрубив ему голову, унесли с собой в Ливонию. И пали там еще другие старейшины Сакалы - Воттеле, Манивальде и множество других. Ливы, выстроенные справа, увидев, что копья эстов жестоко летят на них, повернули к тевтонам и вместе с ними преследовали бегущих. Эсты же, бившиеся против ливов, напали тогда на некоторых из наших, гнавшихся за врагом, но те мужественно отразили их и также обратили в бегство. После того как все эсты обратились в бегство, ливы, летты и саксы преследовали их, перебили в лесу стольких, что дошло почти до тысячи, и еще безмерное множество, так что и сосчитать не могли, убитых по лесам и болотам; захватили до двух тысяч коней, оружие и все их запасы, а на следующий день поровну разделили между собой все, что добыли [22 сентября 1217 г.].

4. О СМЕРТИ КАУПО. Каупо же, пронзенный насквозь через оба бока копьем, с верой вспоминая страдания господа, принял тайны тела Господня и с искренним исповеданием христианства испустил дух, а добро свое заранее разделил между всеми церквами Ливонии. И горевали о нем граф Альберт и аббат и все, с ними бывшие. Тело его было сожжено, а кости перенесены в Ливонию и похоронены в Кубеселе.

5. О ВОЗВРАЩЕНИИ ЖИТЕЛЕЙ САКАЛЫ К ВЕРЕ И МИРУ. После битвы войско двинулось к Пале в деревню Лембита и стояло там три дня, а ливы и летты были посланы разорить и выжечь все окружающие области. И пришел к ним брат Лембита, Уннепеве, с другими уцелевшими просить о возобновлении прежнего мира. И сказали им тевтоны: "За то, что вы презрели принятое вами таинство святого крещения и осквернили веру христианскую сговором с язычниками и русскими, господь вас и наказал. Возвратитесь же теперь с верой к Христу, и мы вновь примем вас в общение нашей братской любви". Они согласились, и по получении от них заложников мир уже во второй раз был дан им с тем, чтобы они честно выполняли все обязанности христианства. Закончив это, войско со всей добычей возвратилось в Ливонию, и за дарованную богом столь славную победу все благословляли господа, благословенного вовеки.

О ВОЕННОМ ПОХОДЕ В ГАНИАЛЕ. Когда граф Альберт вернулся после истребления жителей Сакалы, он захотел устроить еще поход на Эзель [Сааремаа], велел соорудить большую осадную машину и всех сильно подготовил к этому выступлению. В ту же зиму не раз назначался сбор войска, но шли большие дожди, лед на море сошел, и до Эзеля [Сааремаа] нельзя было дойти, так как это - остров в море [зима 1217-18 гг.]. Поэтому, в конце концов, в великом посту [28 февраля и последующие дни 1218 г.] рижане решили идти на других эстов. Выступив вместе с ливами и леттами и придя в Салетсу [Салаца], они выслали вперед разведчиков и встретили эзельцев, но те, как только узнали рижское войско, обратились в бегство. И преследовали их рижане со всем своим войском целый день, а на следующий вступили в приморские области близ Эзеля [Сааремаа] и, разослав войско по всем дорогам, стали грабить страну, всех захваченных мужчин перебили, женщин и детей увели в плен, угнали с собой много скота, унесли большую добычу, а деревни и дома предали пламени. Собравшись затем всем войском, несколько дней стояли на отдыхе в середине страны. И пришли к ним старейшины из Ганиале и Коццо и изо всех областей от Роталии и Ревеля4 и Гариама просить о мире и об уходе из их владений.

О ТОМ, КАК БЫЛ ДОСТИГНУТ МИР С РОТАЛИЙЦАМИ И ОНИ ПРИНЯЛИ КРЕЩЕНИЕ. И сказали рижане: "Если вы согласитесь принять очищение из святого источника и вместе с нами стать детьми истинного миротворца Христа, то тогда мы заключим с вами истинный мир и примем вас, как братьев. Услышав это, эсты обрадовались, дали заложников и подчинились ливонской церкви с тем, чтобы и таинство крещения принять и оброк платить ежегодно. И дан был им мир, и возвратились рижане с большой добычей, славя бога за покорение и этого племени.

6. О ВТОРИЧНОМ ЗАКЛЮЧЕНИИ МИРА С ЖИТЕЛЯМИ ЕРВЕ. После вторичного обращения жителей Сакалы к вере христианской, пришли и гервенцы, также уже вторично, отдались во власть рижской церкви пред графом Альбертом и всеми рижскими старейшинами и оставили заложниками своих сыновей в том, что примут таинство крещения и будут платить ливонской церкви постоянный оброк или меру хлеба, установленную вместо десятины. И вернулись они в землю свою, радуясь тишине мира.⁵

7. О БИТВЕ С ЖИТЕЛЯМИ СААРЕМАА У САЛАЦЫ. В это самое время поднялись эзельцы [Сааремаа], явились в Метсеполе с войском, а было их до тысячи из лучших людей, и разграбили всю ту область в Метсеполе. После того они вступили в другой приход, Ледегоре [Ледурга], и стали грабить всю местность вокруг, убили некоторых мужчин, а женщин и детей увели с собой. Когда они подходили к дому священника, священник Готфрид, заметив их приближение, вскочил на коня, бежал от них и, объезжая свой приход, стал звать всех мужчин биться с язычниками, а затем всю ночь посылал людей по соседним приходам сказать, чтобы на следующий день явились к бою. И прибыл Везике со своими ливами, а также некоторые слуги епископа из замка Фределанд [Турайда] и собрались они все вместе и пошли вслед за эзельцами [Сааремаа]. И было их всего семь тевтонов, слуг епископа, а восьмой был священник Готфрид. Он опоясался оружием воинским и надел панцирь, как исполин, желая вырвать овец своих из пасти волчьей. И ударили они с тылу на эзельцев, смело их истребляя, но и те, повернув на них, долго сопротивлялись и ранили весьма многих. В конце концов, после долгой битвы эзельцы обратились в бегство. Около сотни из них пало, прочие же бежали. И преследовали их слуги епископа с ливами через Салетсу [Салаца] по ровной приморской дороге и отняли у них до четырехсот лучших коней, которых потом вместе со всей добычей разделили между собой, благословляя господа, руками немногих совершившего победу над врагами.

Комментарий

1 Вслед за этой, и все дальнейшие главы, кроме 27 и 28, начинаются такими двустишиями, обыкновенно состоящими из двух гекзаметров. Правила классической метрики Генрих применяет так, как применяют их в новых языках (т.е. не принимая во внимание долготу и краткость латинских гласных в слове), и иногда рифмует свои стихи, совершенно вопреки классическому канону, но вполне в духе средневековья.

2 Лёвенборх - Lauenburg. У других Альберт называется также: из Орламгонде, из Гольштейна, из Нордальбингена и т. д. Он был племянником датского короля Вальдемара II и верным его помощником.

3 Это был сын Мстислава Романовича, Святослав. Вступил он в Новгород, по нашим летописям (Новгор. 1 и 4, Троицк, под 6726 г.), 1 августа и затем до зимы 1218-1219 гг. был князем новгородским.

В действительности русские исполнили это обещание, и пришли в Ливонию только в следующем году. См. ниже XXII. 2 и 3.

4 Ганиале - ныне приход Hannehl, по-эстонски Hannela.

* Соzzо - встречается в актах и у Германа фон Вартберга, но местоположение его неизвестно.

* Слово Ревель [Таллинн] северного происхождения и значит «берег с рифами».

5 Меченосцы не участвовали в походах с графом Альбертом. Если бы дело обстояло иначе, то Генрих, говоря о сдаче гервенцев Альберту и рижанам, не преминул бы упомянуть и о рыцарях.

XXII. Двадцатый год епископства Альберта

1. Вот уж двадцатая шла годовщина епископа в Риге, Край же ливонский от войн тишины, как и прежде, не видел [1218 г.].

В тот год вышеназванный епископ рижский, а также епископ эстонский и аббат Бернард, в тот год посвященный в епископы Семигаллии, вместе с возвращавшимся из Ливонии графом Альбертом, прибыли к королю датскому [24 июня 1218 г.] и убедительно просили его направить в следующем году свое войско на кораблях в Эстонию, чтобы смирить эстов и заставить их прекратить нападения совместно с русскими на ливонскую церковь. Как только король узнал о великой войне русских и эстов против ливонцев, он обещал в следующий год быть в Эстонии с войском ради славы пресвятой девы и отпущения его грехов.¹ И радо-вались епископы. И отбыл вновь достопочтенный глава ливонской церкви Альберт собирать пилигримов; проповедуя им отпущение грехов, посылал их в Ливонию стоять за дом Госпо-день в день битвы и защищать церковь от нападений язычников. Свою же поездку в Ливо-нию на этот год он отложил, чтобы в следующем году явиться с большими силами и боль-шим числом людей. Заместителем своим он поставил декана гальверштада, который и отбыл в Ливонию, чтобы провести там год своего пилигримства вместе с Генрихом Боревином, знатным человеком из Вентланда,² и некоторыми другими пилигримами [август 1218 г.].

2. О БИТВЕ С РУССКИМИ ПОДЛЕ ПУИДИЗЕ. После праздника успения пресвятой богоро-дицы [15 августа 1218 г.], когда уже миновали летние жары, назначен был поход против ревельцев и гарионцев, которые все еще оставались непокоренными и были жесточе других. И собрались рижане вместе с ливами и леттами, а с ними пошли и Генрих Боревин и ма-гистр Фолквин со своими братьями. И остановились они близ Сакалы, где обыкновенно бывало место молитв и сговора войска. Граф Альберт велел устроить там мост, и было ре-шено тут разорить ревельскую область. Пройдя Сакалу в течение следующего дня, они были уже недалеко от замка Вилиенде [Вильянди]; тут воротились разведчики, посылавшиеся для созыва старейшин области, чтобы те, как обычно, служили войску проводниками. Они при-вели с собою захваченных по деревням русских и эзельских гонцов, которые пришли было по поручению русских собрать войско по всей Эстонии, а собравши, вести его к русскому войску, чтобы вместе идти на Ливонию. И поставили гонцов посреди народа и стали допра-шивать, что им было поручено. Они сообщили, что большое войско русских завтра выступит из Угаунии, чтобы идти в Ливонию, а они посланы затем, чтобы и эстонское войско привес-ти к русским. Услышав это, ливонское войско тотчас воротилось тою же дорогой, что при-шло, а на следующий день выступило по дороге в Пуидизе3 навстречу русским к Угаунии. Русские целый день переправлялись через реку, называемую Матерью вод, затем и сами пошли навстречу ливонцам. Наши разведчики вдруг возвратились с вестью, что русские уже близко. И поднялись мы поспешно и пристроили свое войско так, чтобы ливы и летты сража-лись пешими, тевтоны же верхом на своих конях. Построив войско, двинулись на них, а ког-да мы подошли ближе, наши передовые тотчас стремительно ударили на врагов и бились с ними и обратили их в бегство; во время погони, убив знаменосцев, смело взяли знамя великого короля новгородского и еще два знамени других королей. И падали враги направо и налево по дороге, и гналось за ними все войско наше до тех пор, пока наконец, ливы и летты, пешие, не утомились. Тут сели все на коней своих и продолжали преследовать врагов.

3. Русские же, пробежав около двух миль, добрались до небольшой реки, перешли ее и оста-новились; затем собрали вместе все свое войско, ударили в литавры, затрубили в свои дудки, и стали король псковский Владимир и король новгородский, обходя войско, ободрять его перед битвой. Тевтоны же, бившие русских вплоть до реки, остановились и сами, не имея возможности, из-за многочисленности русских, переправиться к ним через реку. Собрались и они также на холмике у реки, дожидаясь, пока подойдут шедшие сзади. И построили войско во второй раз так, чтобы действовать против русских одним в пешем строю, другим верхом; но кто только из ливов и леттов ни доходил до холмика у реки, все, увидев численность рус-ского войска, тотчас отступали назад, как будто получив удар дубиной в лицо, и, повернув тыл, бросались в бегство. И бежали они один за другим, видя летящие на них русские стре-лы, и, наконец, все обратились в бегство. И остались тевтоны одни, а было их всего 200, да и из тех некоторые отступили, так что налицо было едва 100 человек, и вся тяжесть боя легла на них. Русские между тем стали переходить ручей. Тевтоны не мешали им, но когда некото-рое количество перешло, сразу вновь их отбили к реке, а нескольких убили. И другие, вновь перешедшие ручей к тевтонам, вновь были оттеснены назад. Какой-то новгородец, человек большой силы, перебравшись для разведки через ручей, стал издалека обходить ливов, но Теодорих из Кукенойса [Кокнесе] напал на него, отрубил ему правую руку, в которой тот держал меч, а потом, догнав убегающего, убил. Прочих перебили; тевтоны убивали всякого, кто переходил реку на их сторону. Так и бились с ними у реки от 9-го часа дня почти до захода солнца. И увидев, что уже убито у него около 50 воинов, король новгородский велел своему войску не переходить на другую сторону. И отошло русское войско к своим огням.

О ВОЗВРАЩЕНИИ ТЕВТОНОВ С БИТВЫ. Тевтоны же с пением пошли обратно своей дорогой, все здравые и невредимые, кроме одного рыцаря у Генриха Боревина, павшего от раны стрелой, да другого - летта, некого Веко: этот, прислонившись к дереву, долго бился один с девятью русскими, но, наконец, раненый в спину, пал мертвым. Все прочие ливы и летты возвращались без всяких потерь и многие из них опять присоединились к тевтонам на обратном пути, выйдя из лесу, куда было убежали; и радовались вместе с ними, что, будучи столь малочисленны, спаслись от такой массы русских. И славили все милость спасителя, который вывел и избавил их из рук неприятелей, причем они даже, при такой малочисленности, перебили до пятидесяти человек русских, захватили их оружие, добычу и коней, Было же русских шестнадцать тысяч воинов, которых великий король новгородский уже два года собирал по всей Руссии, с наилучшим вооружением, какое в Руссии было.

4. Три дня спустя они двинулись в Ливонию и, прежде всего, разорили и сожгли деревни и церковь леттов у Имеры. Затем, собравшись у замка Уреле [Унгурмуйжа]⁴ и простояв там два дня, на третий день пришли ко двору священника Алебранда на Раупе [Лиелстраупе], как предсказывал ему когда-то Владимир. Там они отдыхали три дня, сожгли вокруг все церкви ливов и идумеев, разграбили все области и деревни, женщин и детей увели в плен, всех захваченных мужчин перебили, а хлеб, свезенный отовсюду с полей, сожгли.

О ДРУГОМ РУССКОМ ВОЙСКЕ. И пришел с другим войском Герцеслав, сын Владими-ра,⁵ и осадил братьев-рыцарей в Вендене [Цесис] и бился с ними тот день, а на следующий, перейдя Койву [Гауя], двинулся к королю новгородскому и к отцу своему в Идумею, вместе с другими разграбил и опустошил землю леттов, идумеев и ливов, причинив вред, какой мог. Когда рижане услыхали обо всем злом, что делали русские в Идумее, вновь поднялись они с Фолквином, магистром рыцарства, Генрихом Боревином, с пилигримами и своими ливами, явились в Торейду [Турайда] и созвали к себе людей из окружающих областей, чтобы снова биться с русскими. И послали к ним разведчиков, которые тотчас обнаружили отряд русских в Иммекулле,⁶ и преследовали их до Раупы [Лиелстраупе]. Те же, вернувшись к своим, сообщили о приближении тевтонского войска. Услышав об этом, русские тотчас отступили оттуда, перешли Койву [Гауя], осадили замок вендов и целый день бились с вендами.

5. ОБ ОСАДЕ ЗАМКА ВЕНДОВ. Стрелки братьев-рыцарей, выйдя из своего замка,⁷ перешли к вендам и из своих баллист много русских перебили и еще больше ранили, так что немало тяжело раненых из знатных людей увезено было полумертвыми на носилках между двух коней. Магистр же венденского [Цесис] рыцарства со своими братьями накануне ушел из замка на соединение с тевтонами. Между тем замок осадило все русское войско. Поэтому рыцари, осторожно пробравшись ночью через стан врагов, вернулись в свои замок. Когда настало утро, король новгородский, видя, что много знатных у него ранено, а иные убиты, понимая также, что замка вендов он взять не может, хотя это и самый маленький замок в Ливонии, заговорил о мире с братьями - рыцарями, но те, не желая и слышать о таком мире, выстрелами из баллист заставили русских отступить.

6. ОБ ОТСТУПЛЕНИИ РУССКИХ. Тогда русские, опасаясь нападения приближавшихся тевтонов, отошли от замка, двигались затем целый день, достигли Трикаты и поспешно ушли из страны. Прибыв в Угаунию, услышали, что в Руссии литовское войско, а, вернувшись в Псков (Plescekowe), нашли часть этого города разграбленной литовцами.

7. Тут поднялись некоторые летты, в небольшом числе вступили в Руссию, стали грабить де-ревни, убивать, и брать в плен людей, захватили добычу и, мстя за своих, причинили всевоз-можный вред. Когда же эти вернулись, вновь пошли другие, делая зло, какое могли.

8. О ВОЕННОМ ПОХОДЕ ЖИТЕЛЕЙ СААРЕМАА НА ДАУГАВУ И МУЧЕНИЧЕСКОЙ СМЕРТИ ОТШЕЛЬНИКА. У эзельцев [Сааремаа] между тем был замысел вместе с русскими и другими эстами идти в Ливонию для уничтожения церкви. Однако, после столкновения тевтонов с русскими, замысел их рухнул, так что ни жители Сакалы, ни эзельцы не явились, пришли же только гарионцы и вместе с некоторыми другими двинулись за русскими, присоединились к ним у замка Венден [Цесис] и снова вместе с ними отступили. Эзельцы же вошли на корабле в Двину, захватили кое-кого на островах, угнали много скота и убили одного отшельника, который ушел из Дюнамюнде, избрав удел отшельнической жизни на соседнем острове, и дождался там мученической кончины. После этого он, без сомнения, счастливо переселился в сообщество святых.

9. О РЕВЕЛЬСКОМ ВОЕННОМ ПОХОДЕ, ХОЛОДНОМ ДЛЯ ЛИВОВ. И отправили рус-ские из Пскова послов в Ливонию сказать, что они готовы заключить мир с тевтонами, но замыслы у них с эстами по-прежнему были злые и полные всякого коварства. Сообразив это, рижане послали за ливами и леттами и собрали войско, чтобы идти против эстов. К началу великого поста [февраль 1219 г.] собрались к Салетсе [Салаца], и были там магистр рыцар-ства Фолквин с Генрихом Боревином и пилигримами, а также ливы и летты; и шли они по льду моря, пока не пришли в Зонтагану. Получив там из замка проводников, шли всю ночь к ревельской области. И поднялся с севера весьма холодный ветер, и стало так холодно, что у многих погибли от стужи оконечности членов: одни отморозили нос, другие - руки, третьи - ноги, а у всех нас,⁸ когда потом мы вернулись домой, выросла на лице новая кожа, а старая сошла. Некоторые впоследствии даже умерли. Войско свое они разделили на 3 отряда, и по-лучил Везике со своими ливами один отряд и место в походе на левом крыле, летты - на правом, тевтонам же, как обычно, назначена была середина. Везике, оставив свою дорогу, двинулся со своими ливами впереди тевтонов по средней дороге, и ранним утром, еще до рассвета, они, чтобы согреться, сожгли первую же встреченную деревню, а эсты, по всей об-ласти, как только увидели этот огонь, тотчас догадались о ливонском войске и скрылись в свои убежища. Тевтоны же, следовавшие за ливами, найдя перед рассветом деревню сож-женной и думая, что проводник заблудился, тут же убили его. Когда настало утро, они пош-ли по всем деревням, кругом, сожгли их, людей - одних перебили, других взяли в плен, захватили много скота и добычи, а к вечеру достигли деревни Ладизе. Там они переноче-вали, а на следующий день двинулись к соседней деревне, называемой Кульдале,⁹ и награ-били много добычи. По истечении трех дней вернулись со своей добычей и пленными по льду моря, недалекого оттуда, к месту, вблизи которого ныне выстроен датчанами их замок. На обратном пути по льду мы двигались медленно: задержались на 10 дней из-за пленных и добычи, а также потому, что ждали, не пойдут ли за нами эзельцы или другие эсты, чтобы сразиться. Добравшись до Салетсы [Салаца] и разделив между собой всю добычу, мы, с радостью прибыли в Ливонию, торжествуя, как победители, когда делят добычу.

Комментарий

1 Короля датского Вальдемара епископы видели, вероятно, в Шлезвиге, где он в день св. Иоанна (4 июня) короновал сына своего Вальдемара. Кроме восьми датских епископов, на коронации присутствовали семь других, в том числе Альберт и Теодорих.

Обращение епископа Альберта к датскому королю, видимо, неизбежное и в силу внутренних отношений в Ливонии, и в интересах закрепления завоеваний, имело длительные и тяжелые последствия для немцев, особенно для епископской партии, усилив притязания датчан на господство в Эстонии. "Слава пресвятой девы и отпущение грехов" - официальный мотив, свойственный стилю Генриха. В действительности, и прежние подобные предприятия датчан и последующие факты подчеркивают важность для них Эстонии вне зависимости от каких бы то ни было просьб и союзов. С другой стороны, приглашение Вальдемара в данном случае, вероятно, соединялось с какою-то компенсацией, с какими-то уступками епископа Альберта, недаром впоследствии король так решительно и упорно ссылался на эти уступки. См. ниже примеч. 210.

2 Это был Генрих Борвин, сын подчиненного датчанам Генриха Борвина I, в то время господина (или князя) в Мекленбурге.

3 Пуидизе [Падизе?] - это или дер. Puhaste, к востоку от Эмбаха или скорее дер. Puide, значительно южнее, к западу от реки.

* Краткое известие о ниже описываемом походе новгородцев на Ливонию имеется в Новгор. 1 летописи под 6727 г.: "Том же лете иде князь Всеволод с новгородьци к Пертуеву [Цесис]¹⁰ и устретоша сторожи немци, литва, либь и бишася; и пособи бог новгородьцем, идоша под город и стояша 2 недели, не взята города и придоша здорови" (ПСРЛ 1, III, 37).

Как видно из дальнейшего, «короли русские» были: князь новгородский, затем Владимир (Мстиславич) псковский и Ярослав (Герцеслав), сын его. Имя князя новгородского здесь в Хронике не названо, но другие ее показания противоречат нашей летописи, упоминающей Всеволода. Выше в XXI.2 говорилось, что эстонские послы получили обещание «придти с большим войском вместе с королем Владимиром и множеством других королей» не от Мстислава, а от «нового короля», которого "на престоле своем в Новгороде оставил" Мстислав, отправляясь в поход против венгров. Этим «новым королем», вероятно, был, как думает акад. Куник, сын Мстислава Василий, но с 1 августа 1218 г. в Новгороде сидит, как мы знаем, Святослав Мстиславич. Так как, судя по летописным данным (Новгор. 1 и 4 под 6727; Воскресенская, Троицкая, Софийская 1 так же), отъезд Святослава из Новгорода относится лишь к началу 1219 г., то, по времени, предводителем новгородцев осенью 1218 г. мог быть именно он.

Ниже (XXV.2) Генрих говорит, что князь новгородский, виновник первого разорения Ливонии, наказан был богом за это: был изгнан своими подданными. Разуметь тут Мстислава нельзя, так как его новгородцы никогда не изгоняли; если же не считать Мстислава, то первое разорение Ливонии русскими (по Хронике) и есть поход, описываемый здесь (XV II.2), а изгнанным князем Генрих мог считать Святослава, отозванного отцом после бурного столкновения с новгородцами (ср. Соловьев, о. с., I, стб. 596)¹¹.

Всеволод Мстиславич прибыл из Киева в Новгород и занял место Святослава только весной 1219 г. (Новгор. 1 и 4, Воскресенск., Троицкая, Соф. 1 - под 6727 г.). Таким образом, отсутствующее в Хронике имя «короля новгородского» едва ли может быть восстановлено по нашей летописи, как Всеволод: вероятнее - вождем новгородцев был Святослав Мстиславич.

4 Ныне имение Orellen [Унгурмуйжа] к востоку от Роопа [Лиелстраупе].

5 Ярослав, сын Владимира Мстиславича псковского.

6 Иммекулле - «деревня Имме», ныне имение Inseem [Инциемс?], по-латвийски Inzem'muischa, между Роопом [Лиелстраупе] и Трейденом [Турайда].

7 «Осадили замок вендов» - Старый Венден [Цесис] (ср. Х.14). В XII.6 рыцари уже, а в XIY.8 все еще жили в этом старом городе вместе с вендами. Бертольд, по-видимому, на месте нынешнего Вендена [Цесис] выстроил затем более значительный город, называемый в наших летописях «Пертуев», т. е. Бертольдов.

«Выйдя из своего замка» - разумеется новый Венден [Цесис].

8 Автор Хроники, следовательно, участвовал в походе.

9 Ладизе - ныне имение Laitz в нисском приходе. Кульдале, вероятно то же, что встречающееся в актах Guldan, Kullеtendorp, Kullate и др.; в шведское время Gildendorf, к западу от Ревеля [Таллинн].

10 По имени Бертольда, главы венденских [Цесис] меченосцев: Бертольдов город.

11 Акад. Куник не сомневается в том, что Святослав действительно был изгнан. См. Уч. Зап. Акад. Наук, т. II, стр. 750 и ел.

XXIII. Двадцать первый год епископства Альберта

1. Двадцать первый уж год наступил с посвященья владыки, Край же ливонский от войн не знал, как и прежде, покоя [1219 г.].

Ибо в этот год много было сделано походов, и снова началась война. Когда вышеназванный епископ возвратился из Тевтонии [1219 г., не ранее июля], с ним прибыло много пилигримов и знатных людей. Первым из них был саксонский герцог Альберт из Ангальта (Anehalt), затем Рудольф из Стотле, ¹ бургграф, один молодой граф и множество других. Все они были готовы защищать церковь и стоять за дом Господень в день битвы.

2. О ВОЕННОМ ПОХОДЕ ДАТСКОГО КОРОЛЯ НА РЕВЕЛЬ. Поднялся в то время и король датский с большим войском, и пришли с ним достопочтенный архиепископ лундской церкви Андрей [до 15 июня 1219 г.], епископ Николай и третий епископ, королевский канцлер, а также эстонский епископ Теодорих, ранее посвященный в Риге и оставивший ливонскую церковь, чтобы примкнуть к королю, и, наконец, Виццлав (Wizzlaus), князь славов, со своими.² Все они высадились с войском в ревельской области, остановились в Линданиссе [Таллинн], прежнем замке ревельцев, и, разрушив старый замок, стали строить другой, новый. И собрали против них большое войско ревельцы и гарионцы и послали своих старейшин к королю с коварством в мирных словах; и поверил им король, не знавший их коварства, и одарил их, и крестили их епископы и отпустили в радости. Воротившись к своим, они три дня спустя явились со всем своим войском под вечер, после обеда; напали на датчан в пяти местах и, захватив врасплох, бились с ними.

О СМЕРТИ ВЫСОКОУВАЖАЕМОГО ЕПИСКОПА ЭСТОНСКОГО ТЕОДОРИХА. А некоторые из эстов, думая, что король в шатре достопочтенного епископа эстонского Теодориха, ворвались туда и убили епископа.³ Другие преследовали других и многих перебили. Господин же Венецлав (Wenezlaus) стоял со своими славами в долине при спуске с горы к морю; увидев, что враги приближаются, он тотчас пошел на них.

О БИТВЕ С ЭСТОНЦАМИ. И он бился с ними и обратил их в бегство, а затем стал преследовать, продолжая бить и убивать по дороге. Когда другие эсты, гнавшиеся за датчанами, увидели бегство тех, что бились со славами, они остановились и сами, прекратив преследование датчан. И собрались тут все датчане вместе с королем и некоторые бывшие с ними тевтоны и, обратившись на эстов, храбро сразились с ними. И побежали эсты перед ними, а когда вся их масса обратилась в бегство, датчане с тевтонами и славами стали преследовать их и перебили при своей малочисленности более тысячи человек, а прочие бежали. И вознесли король и епископы хвалу богу за победу, дарованную им над язычниками. На место вышесказанного епископа Теодориха поставили капеллана своего Весцелина, а король, по окончании постройки замка, поставив в нем людей, возвратился в Данию [до 25 сентября 1219 г.].⁴ Епископы с людьми короля остались там и весь год сражались с ревельцами, пока, наконец, те не приняли таинства крещения.

3. ОБ ОБРАЩЕНИИ ЗЕМГАЛОВ К ВЕРЕ. По возвращении епископа в Ливонию [июль-август 1219 г.] с его пилигримами, пришли к нему семигалы из Мезиоте [Межотне]⁵ просить помощи против литовцев. И сказал епископ: "Если вы захотите креститься и принять законы христианства, то мы окажем вам помощь и примем вас в братское общение с нами". И сказали те: "Мы не смеем креститься из-за дикости других семигалов и литовцев, разве только ты пошлешь к нам в замок своих людей и этим защитишь нас от нападок; оставшись с нами, они могут и совершить над нами таинство крещения и научить нас законам христианским". И понравилась епископу с рижанами их мысль, и отпустил он с ними своих, послов спросить согласия тех, что остались дома. И явились семигалы вновь и не раз приходили, прося о том же.

ОБ ИХ КРЕЩЕНИИ. Тогда, наконец, поднялся епископ вместе с герцогом саксонским, некоторыми другими пилигримами, с настоятелем святой Марии и своими людьми, отправился в Семигаллию и, мирно остановившись, близ замка Мезиоте [Межотне], созвал к себе семигалов той области. Те, как обещали, послушно повиновались, собрались все и, восприняв евангельское учение, были окрещены, в том числе до трехсот мужчин, кроме женщин и их детей. И была радость об обращении их. Затем, по просьбе их, епископ поместил своих людей у них в замке Мезиоте [Межотне] вместе с некоторыми пилигримами, а других послал привезти на корабле из Риги все, что необходимо. Сам же с герцогом и прочими возвратился в Ригу.

4. В дальнейшем Вестгард [Виестурс], старейшина других семигалов из соседней области, называемой Терветен [Тервете],⁶ услышав об обращении людей в Мезиоте [Межотне], собрал войско из всех своих владений; нарушив мир, подошел к замку и бился с тевтонами целый день. Семигалы сложили костер из бревен и подожгли его, но взять замок были не в силах, хотя и храбро сражались. И убит был стрелой сын сестры Вестгарда [Виестурс]. Увидев это, Вестгард [Виестурс] опечалился и тотчас отступил от замка со своим войском. Услышав, однако, что другие тевтоны плывут на корабле по реке Миссе,⁷ он поспешил навстречу, напал на них в узком месте реки, где и глубина была небольшая, захватил и перебил тридцать человек из них или немного больше, а прочие бежали и воротились в Ригу. В числе убитых был Сегегард, священник цистерцианского ордена, посланный в тот замок из Дюнамюнде в подчинение епископу Бернарду, чья кафедра там предполагалась. Сегегард, видя с берега приближение язычников, опустил на голову капюшон и ждал ярости язычников. Предав дух свой в руки господа, он был убит вместе с другими, и души их, без сомнения, будут радоваться с Христом в сонме мучеников, и дело их свято было, ибо пришли они на зов крестить язычников, насаждая виноградник господа; и насаждали его, орошая своею кровью. Поэтому души их - вместе с душами святых на небесах. Когда тевтоны, бывшие в замке, услышали об истреблении своих, они, не имея необходимого на год запаса, а вместе с тем видя ярость семигалов, литовцев и куршей против рода христианского поднялись со всеми своими и, покинув замок, ушли в Ригу. Тогда семигалы, уже крещенные, забыв о принятых таинствах, отпали от христианства, присоединились к прочим семигалам, устроили сговор и союз с ними и литовцами против рижан, ливов и всех христиан. И, собравшись все вместе, как язычники, так и крещенные, в тот замок, окопали его, выстроили весьма крепкий вал и, выступив в поход против гольмских [Мартиньсала] ливов, стали убивать их и грабить. Ливы также вторглись в их владения и наносили им такой же вред. Когда епископ и герцог саксонский Альберт услышали об избиении своих и обо всем вреде, причиненном семигалами, послал епископ ко всем ливам и леттам приказание быть наготове и, если господь благословит поход, отомстить язычникам.

5. О ВОЕННОМ ПОХОДЕ ЛЕТТОВ. Между тем летты из Кукенойса [Кокнесе] и некоторые другие летты братьев - рыцарей, Мелюке и Варигриббе, помня все причиненное в прошлом году русскими из Пскова и новгородцами (Nogardenes) в Ливонии, пошли в Руссию, стали грабить деревни, убивать мужчин, брать в плен женщин и обратили в пустыню всю местность вокруг Пскова, а когда они вернулись, пошли другие и нанесли такой же вред и всякий раз уносили много добычи. Покинув свои плуги, они поселились в русской земле, устраивали засады на полях, в лесах и в деревнях, захватывали и убивали людей, не давая покоя, уводили коней и скот и женщин их.

О РУССКОМ ВОЕННОМ ПОХОДЕ ПРОТИВ ЛЕТТОВ. Русские же из Пскова, под осень [1219 г.], собрали войско, явились в землю леттов и разграбили их деревни; остановившись во владениях Мелюке и Варигриббе, опустошили все, что те имели, сожгли хлеб и всячески старались причинить зло, какое могли. И послал венденский [Цесис] магистр рыцарства ко всем леттам сказать, чтобы явились изгонять русских из страны. Так как, однако, русские отступили, летты решили, что прибыль от преследования их будет невелика.

6. О ВОЕННОМ ПОХОДЕ В ЕРВЕ. И они направили свое войско в Сакалу, взяли с собой жителей Сакалы, перешли Палу и, придя в Гервен [Ерве], нанесли области тяжелый удар: мужчин перебили, женщин взяли в плен, захватили коней, скот и много добычи, говоря, что гервенцы ходили помогать ревельцам против датчан. И явились туда к магистру рыцарства Рудольфу старейшины области гервенской [Ерве], говорили, что уже давно получили мир от рижан в присутствии графа Альберта, что готовы принять их крещение, и просили его уйти с войском из их владений. И взяв сыновей их в заложники,⁸ Рудольф возобновил с ними мир, а они обещали впредь соблюдать все ранее принятые на себя обязанности, веру и законы христианства. И советовали они братьям рыцарства скорее возвращаться к ним опять, чтобы вместе идти в Виронию [Виру] с войском и возложить иго христианства также на эти области. Те обещали и возвратились со всей своей добычей в Ливонию.

7. О ВОЕННОМ ПОХОДЕ В ВИРУ. После гервенского похода венденские [Цесис] братья-рыцари созвали к себе людей епископа, судью Герхарда со всеми ливами и леттами, молодого графа из дружины епископа вместе с другими рижанами и отправились в Сакалу. Захватив с собой жителей Сакалы и Угаунии, двинулись в Гервен [Ерве], выбрали себе проводников из гервенцев, шли целую ночь и вступили в Виронию [Виру], плодородную и красивую страну, замечательную равнинами полей. За ними шли гервенцы, конные и пешие. Виронцы между тем ничего не слышали о приближении ливонского войска и все были в своих деревнях и домах. С наступлением утра разослали войско по всем округам, отдав одни на разграбление гервенцам, другие угаунийцам, третьи ливам и леттам. И застали они народ во всей Виронии [Виру] по деревням и поразили людей от мала до велика; мужского пола не щадили никого, женщин забирали в плен, угоняли коней и много скота и взяли большую добычу. И назначили тевтоны местом своего сбора большую деревню по имени Турме; ливы и летты избрали себе майей Ависпе; жители Сакалы остановились в ревельской области, гервенцы в своих областях, а угаунийцы, разграбив смежную с ними область, именуемую Пудивиру, остановились там.⁹ После того как страна в течение пяти дней подверглась тяжкому разгрому и перебита была масса народа, к нам пришли,¹⁰ наконец, спасшиеся бегством старейшины областей умолять о мире. И сказал магистр братьев-рыцарей Рудольф: "Неужели вы еще хотите мира, после того как столько раз нарушали его войною? Не будет вам мира, кроме мира того истинного миротворца, который из двух создал одно, соединяя в союзе мира земное с небесным; кто сошел с небес желанным царем народов, надеждой и спасителем для всех; кто велел ученикам своим: "Идите, учите все народы, крестя их". Итак, если вы захотите креститься и чтить вместе с нами единого бога христиан, то мы дадим вам мир, который дал он нам и оставил, уходя, своим почитателям, а также навсегда примем вас в братское с нами общение". И понравились им эти слова, и они тотчас обещали искренно принять все христианские обязанности и крещение от рижан. Был между ними Табелин, некогда крещенный нашими на Готланде, и другой - Кириаван, который просил нас¹⁰ дать ему хорошего бога, говоря, что до тех пор у него был дурной. Ибо был этот человек до того времени весьма неудачлив во всех своих делах, а после того как был крещен нами, стал очень счастлив, как сам он потом нам признался, и вместе с крещением явилась к нему всяческая удача. В ответ на его настойчивые просьбы, мы обещали, что бог будет милостив к нему, даст ему вдоволь и мирских благ в нынешней жизни и вечную жизнь в будущем. И поверил он, и мы тотчас окрестили его, а Рудольф, магистр рыцарства, был его восприемником. Когда мы уже собирались помазать его святым миром, поднялся вдруг крик, по всем улицам побежало наше войско, все спешили к оружию, крича, что большое малева язычников идет на нас. Мы тотчас оставили миропомазание и прочие таинства, бросились к делу мечей и щитов и поспешили в поле строить войско наше против врага; с нами же были старейшины виронцев. И подошли ближе в большой массе те, кого мы приняли за врагов, а были то жители Сакалы, наши друзья, возвращавшиеся к нам со всей своей добычей.

О МИРНОМ ДОГОВОРЕ С ЖИТЕЛЯМИ ВИРУ, ВЫДАЧЕ ЗАЛОЖНИКОВ И ПРИНЯТИИ ВЕРЫ. Тогда мы вернулись обратно и окончили крещение, отложив крещение прочих на другое время. И дан был им мир, а мы, получив заложников от пяти областей Виронии [Виру], возвратились в Ливонию с пленными и со всей добычей, вознося хвалы богу за обращение языческих племен. Следом за нами отправились в Ригу с дарами старейшины пяти областей Виронии [Виру] и, восприняв таинство святого крещения, отдали самих себя со всей Виронией [Виру] под покровительство пресвятой девы и ливонской церкви, а по утверждении мира с радостью воротились в Виронию [Виру].

8. О БОЛЬШОМ ВОЕННОМ ПОХОДЕ ПРОТИВ ЗЕМГАЛОВ МЕЖОТНЕ. После праздника рождества Господня [25 декабря 1219 г.] старейшины ливонской церкви, собравшись, назначили поход против вероотступного племени в Мезиоте [Межотне]. Этому, однако, мешали южные ветры с дождями, и поэтому, после праздника очищения пресвятой девы [2 февраля 1220 г.], собрались вторично и созвали большое войско из Ливонии и Леттии, при котором были прежде всего достопочтенный епископ ливонский, затем герцог саксонский со всеми пилигримами и магистр рыцарства со своими братьями. Насчитывая четыре тысячи тевтонов и еще четыре тысячи ливов и леттов, выступили в Гольм [Мартиньсала]; с собой везли большую осадную машину, другие меньшие машины и прочие орудия для осады замка. Шли целую ночь. У Миссы построили войско в порядок, подступили к замку, взяли окружающую его деревню, захватив большую добычу, осадили замок и сражались много дней. Одни построили осадную башню, другие установили стенобитные машины, третьи действовали баллистами, четвертые устроили ежа¹¹ и стали снизу подрывать вал, пятые заполняли ров, снося туда бревна; поверх его надвинули осадную башню, а внизу вели подкоп. Многие из семигалов в замке были ранены камнями, немало пострадало от стрел, много было убито камнями ливов и леттов с осадной башни, но упорные люди не прекращали сопротивления. Наконец, установив большую осадную машину, стали метать в замок тяжелые камни, и, когда в замке увидели их величину, осажденных охватил сильный страх. Сам герцог взялся управлять машиной, бросил камень и сбил в замке вышку с людьми, бросил второй и свалил забор из досок и бревен на валу, третий бросил и пробил три большие дерева вала, а людей переранил. Увидев это, осажденные побежали с вала, ища, куда бы спастись от опасности, но не найдя убежища, стали просить пощады и разрешения выйти к епископу. Им дали мир и разрешили пройти; и вышли Маде и Гайле с прочими. Им сказано было сдать замок со всем, что там есть, если хотят сохранить жизнь. Эти условия им не понравились, они вернулись в замок, и начался бой сильнее прежнего. Снова пустили в ход все военные орудия; рыцари, одевшись в доспехи, пытались вместе с герцогом взойти на вал, чтобы занять верхнюю часть замка, но осажденные, сами уже едва живые, отбили их. После этого устроены были костры из массы бревен, под них подложили огонь, громили вероломных всячески, и, наконец, на следующее утро они, обессилев, сдались: стали по одиночке спускаться с вала и, склонив головы, сдаваться нашему войску. Около полудня, когда уже сошло их до двухсот человек, вдруг явился наблюдавший из лесу Вестгард [Виестурс] с большим отрядом своих семигалов и литовцев, чтобы вступить с нами¹⁰ в бой. Мы тотчас выстроили наши отряды против них, а вокруг замка расставили пеших. Тут кое-кто из наших, безрассудные люди, каких всегда много, схватили старейшин, пришедших из замка, и больше сотни из них убили без ведома господ, ушедших на поле биться с язычниками. Вийвалдис же, старейшина Аскраде [Айзкраукле], подошел ближе к врагам и стал звать их на поле сразиться с тевтонами. Они ответили: "Мы получили от семигалов плату за то, чтобы придти и увидеть ваше войско. Так вот теперь мы видели его и возвращаемся в свою землю, не желая нарушать мир, заключенный с вами".¹² Когда литовцы ушли, тевтоны вернулись к замку и нашли старейшин убитыми. Те же, кто остались в замке, видя гибель своих, больше не решались выходить. Снова началась битва, полетели стрелы; ливы и летты с осадной башни многих у них перебили копьями; зажжены были костры; подрытый крепостной вал рухнул вниз. Видя это, и не имея больше никаких надежд на оборону, осажденные всю ночь умоляли дать им твердое обеспечение мира, чтобы нм, выйдя из замка, сохранить жизнь. Сжалился над ними епископ, с герцогом и всей массой войска, и послал им в замок знак святого креста, и они поверили и обещали впредь никогда не нарушать таинства святого крещения. И вышли они из замка с женщинами и детьми и разошлись по своим деревням. Войско же, войдя в замок, забрало деньги, все имущество, коней и скот, а ливы и летты, не оставив там ничего, все вынесли, подожгли замок и со всем награбленным возвратились в Ливонию, принося благодарность богу за возмездие, посланное им на этот криводушный народ, который, забыв о своих обещаниях, отверг веру христову, насмеялся над благодатью крещения и не убоялся вновь оскверниться языческими обрядами.

9. Вернувшись из Семигаллии, рижане вспомнили все зло, какое так часто причиняли ливонской церкви гарионцы и эзельцы [Сааремаа], и, дав двухмесячный отдых и себе и коням, вновь собрали большое войско из ливов, леттов и тевтонов, при котором были также герцог саксонский Альберт, старейшина их, магистр Фолквин со своими братьями¹³ и Теодорих, брат епископа, с прочими церковными людьми [2-я половина февраля 1220 г.]. И собрались они у Сакалы, где было место сговора войска и молитвы, отслужили торжественную мессу и выступили к Пале. Там созвали к себе жителей Сакалы, Угаунии, а также гервенцев [Ерве], выбрали из них проводников и разделили войско на три отряда. По жребию досталось ливам идти на левом крыле, эстам - на правом, а тевтоны с леттами по обыкновению избрали себе середину. Поднявшись утром до рассвета, выступили мы¹⁰ в Нурмекунде, идя в середине, а когда взошло солнце, увидели впереди большой огонь и дым в гервенской [Ерве] земле. Гервенцы не раз уже были побеждаемы ливонской церковью, дети их оставались заложниками в Ливонии, а все они готовы были ежегодно платить свой оброк и принять крещение. Поэтому эзельцы, собрав большое войско, бросили жребий, чтобы узнать, угодно ли богам, чтобы они сразились с датчанами в Ревеле [Таллинн] или чтобы вторглись в область гервенскую [Ерве]. И пал жребий на гервенцев. И направил их туда бог в тот же день, в какой и мы явились. В то же утро, они разослали свое войско по всем деревням, разграбили их и подожгли. Огонь и дым этих пожаров увидели некоторые из наших, а именно герцог Альберт со своими рыцарями и магистр Фолквин с братьями. Надев доспехи, они выступили в Гервен [Ерве] навстречу неприятелю, а когда нашли все деревни уже сожженными и разграбленными, поспешили вслед за врагами и тут встретили некоторых гервенцев, спасшихся бегством. Каждый из них повторял: "Эзельцы нанесли страшный удар земле нашей, и один только я убежал, чтобы сообщить вам"¹⁴.Услышав о врагах христова имени, мы поспешно двинулись на них и в десятом часу¹⁵ захватили четверых человек, поджигавших деревню. Убив их и взяв коней, мы пошли догонять других и, вместе с быстрыми в погоне леттами, добрались до деревни, по имени Каретен, где у них была майя, место сбора. Придя туда, мы вдруг увидели, что вся масса врагов движется на нас, чтобы биться в поле. С громкими криками, ударяя в щиты, они приближались к нам, а оставшиеся в деревне догоняли своих. Видя нашу малочисленность, они побежали на нас, бросая копья. Закричали также и летты и люди, бывшие с нами, те, что первыми пришли и были еще в небольшом числе; они тоже побежали на врагов, бросая копья. Дорога перед нами была узкая из-за смерзшегося снега, шли один за другим. Потому же и тевтоны, следовавшие за нами далеко сзади, все еще не являлись, а это промедление для нас передовых было нелегко. Положившись на господа, мы выстроили леттов с левой стороны, тевтоны же, подходя по одиночке, становились справа. Как только мы заметили приближающееся знамя братьев-рыцарей, а за ним и герцога с его большим знаменем, мы очень обрадовались. Увидев нашу малочисленность и массу врагов, герцог спросил: "Это и есть враги Христа?" Кто-то ответил: "Это они". И сказал он: "Так идемте же на них".¹⁶ И тотчас с братьями-рыцарями, а также с другими тевтонами и леттами быстро двинулись вперед, ударили в середину, убивали врагов направо и налево, и падали они во все стороны, как сено, падающее на землю перед косцом. И били их вплоть до деревни, за убегавшими гнались по улицам и домам, и вытащив из домов, убивали; схватывали и тех, что защищались, взобравшись на кровли домов или кучи бревен, и истребляли всех острием меча, не щадя никого. Выскочили и гервенские женщины, бывшие в плену у эзельцев, и стали также бить палками уже павших эзельцев, приговаривая: "Да поразит тебя бог христиан". И гнались за ними тевтоны из деревни в поле, убивая их по полю вплоть до рощи, и этот их святой лес обагрили кровью множества убитых.

Летты же, двигаясь вокруг деревни, встретили некоторых беглецов, рассеяли их в разные стороны и перебили, коней угнали и взяли добычу. Вернувшись на место боя, захватили коней, одежду много добычи, пленных с женщинами и детьми возвратили гервенцам, а коней и всю другую добычу тевтоны с леттами поровну разделили между собой, благословляя господа, совершившего столь славную победу над язычниками руками немногих. Убитых осталось на месте боя около пятисот, а множество других пало по полям, по дорогам и в других местах. Из наших пало двое и двое у леттов: брат Русиньша и брат Друвиналдиса с Астигерва [Буртниеку], молодой граф из дружины епископа и один рыцарь герцога. Да будет их память благословенна, а души их да упокоятся во Христе. Ливы же, шедшие на левом крыле, и эсты, бывшие на правом, как не явившиеся к бою, не получили доли в дележе добычи, а отправились ночью своей дорогой в Гариен [Харью] и, ворвавшись туда, с наступлением утра разослали свое войско по всем деревням, перебили мужчин, женщин увели в плен и захватили много добычи. Вслед за ними и тевтоны с леттами на другой день творили такое же зло, а сбор назначили в деревне Лоне в середине страны. Ливы же устроили свою майю в другом месте, а жители Сакалы остановились близ Ревеля [Таллинн]. Нарушив приказание старейшин, они разгромили и ревельскую область, уже принявшую проповедь датчан. Варбольцы же прислали к нам просить о мире и об уходе из их владений. И сказал магистр Фолквин: "Если вы захотите вместе с нами чтить единого бога, очиститься святым источником крещения и дать в заложники своих сыновей, то мы заключим с вами вечный мир". Понравились варбольцам эти слова, и они дали заложников.

10. Отправили и наши своих послов к архиепископу, достопочтенному господину Андрею, к другим датским епископам и людям короля, находившимся в ревельском замке [Таллинн]. Они тотчас прислали к нам королевских людей, принося благодарность богу и нам за поражение язычников эзельцев и гарионцев, но добавили при этом, что вся Эстония принадлежит королю датскому, так как передана ему епископами ливонскими, и просили отдать им варбольских заложников. Магистр же Фолквин, в присутствии герцога саксонского и всех, кто с ними туда пошли, утверждал, что ничего не знает о принесении Эстонии в дар королю датскому, говорил, что вся Эстония, за исключением лишь ревельской области и острова Эзеля [Сааремаа], покорена христианской вере рижанами под хоругвью пресвятой девы. Он сказал так: "Заложников этой гарионской области мы возвращаем их отцам, искренно желая оказать этим честь королю датскому, но на том все же условии, чтобы от этого ни в чем не было урона правам рижан".¹⁷ Таким образом, оставив там заложников области, мы с добычей вернулись в Ливонию. Была же добыча ливов чрезвычайно велика, так как они обложили подземные пещеры гарионцев, куда те обыкновенно всегда спасались; зажгли огонь с дымом при входе в пещеры и, дымя днем и ночью, удушили всех, и мужчин и женщин. Вытащив затем из пещер одних задыхающимися, других едва живыми, третьих мертвыми, живых перебили или увели в плен, а все имущество, деньги, одежду и всю большую добычу захватили. Было же всего задохнувшихся обоего пола во всех пещерах до тысячи душ. Потом ливы с тевтонами пошли обратно, благословляя бога за то, что он смирил гордые сердца и привел их к вере христианской.

11. В том же году, за смертью Теодориха, достопочтенного епископа эстонского, заколотого мечами нечестивых в Ревеле [Таллинн] и переселившегося, надеемся, в мир мучеников, епископ ливонский Альберт поставил на место его своего брата, Германа, не менее почтенного аббата св. Павла у Бремена и, отправив через Куронию и Самландию гонца в Тевтонию, известил его об этом.¹⁸ Обратившись тогда к архиепископу магдебургскому, Герман был им посвящен в епископы Эстонии, но когда об этом услышал король датский, он на несколько лет задержал отъезд епископа в Ливонию, и тому пришлось отправиться к королю с обещанием принять епископат от него и быть его верным сторонником.¹⁹

Комментарий

1 Анегальт - Ангальт, родовое поместье Альберта. Как герцог саксонский, он был преемником отца своего, Бернхарда.

Стотле - Stotel, к югу от нынешнего Бремерсхафена.

Бургграф, по предположению Грубера и Пабста - Ульрих, бургграф Веттина.

2 Николай - епископ шлезвигский в 1208(9)-1233 гг. «Третий епископ» - по датским сведениям это был Петр (Petrus Saxonis), епископ Рёскильде (Roeskildensis) в 1217-1223 гг.

* Виццлав - в вариантах Witzlaus, Wenceslaus, Wenzeslaus. Это - Вицлав I, сын Яромара, владетеля Рюгена и части Померании, вассал Дании.

Об этом походе упоминают подробнее других из датских хроник Annales Ryenses - под 1219 г.: "Король Вальдемар, собрав премного войска, с тысячей пятьюстами военными кораблями пришел в Эстонию и после многих сражений обратил всю ту землю к вере христовой, заставив подчиняться датчанам и поныне» (MGH, SS, XVI, стр. 406. Перевод наш). Вообще же датские источники не дают почти ничего нового об этом походе, сравнительно с Генрихом.

3 В отличие от его же описаний других "мученических" смертей, тут Генрих очень сух. Возможно, что упомянутое выше присоединение Теодориха к королю датскому, молча осуждаемое нашим автором, и является причиной такой сухости. Ср., впрочем, XXIII.11.

О смерти Теодориха упоминают также Альберик под 1221 г. (Albcrici monachi Trium fontium chronic., MGH, SS, XXIII, стр. 912: "Теодорих, епископ Эстонии, принял мученичество за Христа в Ливонии").

4 Petrus Olai передает легенду о чудодейственной молитве архиепископа Андрея во время этой битвы и об упавшем с неба знамени (vexillum daniciim - Dannebrog), по имени которого и назван основанный королем Вальдемаром II орден Даннеброга. На самом деле, знамя с белым крестом на красном поле было послано королю на этот поход папой. Thomas Bartholinus (De equestris ord. Danebrogici origine, стр. 7 и 8) так передает упомянутую легенду: "При первом столкновении, когда они сошлись в бою, знамя, за которым шли наши, было потеряно (либо из-за какого-то промаха знаменосца, либо по божьему изволению, чтобы тем очевиднее просияло могущество божьего величия), и люди собрались бежать. Так как позорно нападать и не добиться успеха, король Вальдемар снова начинает бой и возвращает обратно бегущих. Призвав имя божье, так как богу было посвящено оружие под королевским водительством, он надеется, что жребий войны будет ему благоприятнее. Эту попытку решительного и благочестивого короля небо поддержало божественным чудом: новое тканое знамя упало с неба; на красном поле у него сиял белый крест. Явившись перед бегущими, оно призвало датчан к жестокому бою и дало триумф над врагами не столько непобедимому королю, сколько Христу, господу небес». Перевод наш.

* Весцелин был королевским капелланом; епископом ревельским он был по 1236 г.

5 Мезиоте [Межотне] - ныне Mesoten, по-латвийски Meschohtne - замок семигалов на левом берегу курл. Аа [Лиелупе], у пастората нынешнего имения Мезотен (выше Митавы, недалеко от Бауски).

6 Терветен [Тервете], в Рифмов. Хронике Terweten и Tarwetein; в актах Teruethene, Terevethene и т. д. Это - область семигалов по реке, ныне именуемой Terwite (приток Аа курл.), по средней ее части, начиная несколько выше Хофцумберга и до Грюнгофа или несколько ниже его. Терветен в XIII в. охватывала, примерно, нынешние округа Хофцумберга и Грюнгоф, а центром ее был замок у Хофцумберга. Замковый холм теперь обыкновенно называется Zuckcrhut.

7 Ныне р. Мисса, приток Экау, впадающий в Аа.

8 Одновременно с датчанами меченосцы со своей стороны продолжают завоевания в Эстонии. Первые действуют в области Ревеля [Таллинн], вторые претендуют на все остальное. Опираясь на императорские и папские утверждения, Орден игнорирует действия и притязания епископа Альберта по отношению к эстонским областям. Рудольф не забывает о том, что заложники гервенцев уже даны графу Альберту и рижанам (XXI.6), а просто не желает с этим считаться: с его точки зрения Орден - единственный господин Эстонии.

9 Турме - еще и ныне большая деревня Torma к юго-западу от Везенберга [Пайде].

Ависпе - ныне дер. Awispa с остатками старых укреплений. Имя - от эст. aaw (лив. abos) - осина; pa - голова, верхушка.

Пудивиру - южная часть Вирланда [Виру]. Нынешнее имение Poidifer, по-эст. Puddiwerre, ранее Poudyver, в приходе Симонис, по-видимому, сохранило это имя.

10 Отсюда явствует, что Генрих лично был при этом.

11 Ericius - еж: осадная машина, называвшаяся так либо по торчавшим спицам, либо потому, что рыла землю, как еж.

12 Пабст видит в этой фразе игру слов, так как, судя по Рифмованной хронике (стих 7644), "увидеть врага" (den Feind besehen) значило "сразиться со врагом". Лексика латинского текста не подтверждает мнения Пабста.

13 Лишь в одном месте в рукописи, которой пользовался для своего издания Грубер (codex Oxenstierna), после слов "своими братьями" добавлено gladiferis - меченосцами. Это - интерполяция XVI в., идущая от Vandalia Крантца (см. Krantz. Vandalia. Koln, 1519: VI, 10 и VII, 21). До этого первого в печати упоминания слово gladiferi встречается в прусской хронике Лаврентия Блюменау (ср. Script, rer. Priiss., IV и Bungc. Orden der Schwertbruder, XV), которой интерполятор Хроники Генриха не знал.

14 Ту же ситуацию с четырьмя вестниками, повторяющими одну и ту же фразу: "И спасся только я одни, чтобы возвестить тебе" находим в библии (Иова, 1, 15-19).

15 "В десятом часу" - считая от восхода солнца.

16 Для чего приведен этот бессодержательный диалог? Возможно, что собеседником герцога был автор Хроники. Ср. также анонимное bon mot в XXIV.4.

17 В изложении Генриха требования датчан и особенно мотивировка их имеют вид необъяснимой неожиданности. Своей оценки справедливости или несправедливости датских заявлений автор не дает ни здесь, ни при дальнейших их повторениях, оставляя у читателя впечатление возможной, хотя бы частичной, их обоснованности.

Впечатление это едва ли ошибочно. Мы уже упоминали (см. прим. 185), что приглашение Вальдемара епископом, вероятно, соединялось с какими-то компенсациями. К этой мысли приводят все сообщения Генриха о датских претензиях.

Спрашивается, что мог уступить Альберт при переговорах 1218 г. (XXII.1). Всю Эстонию, включая Сакалу, Угаунию и Роталию? Это мало вероятно, так как, с одной стороны, было бы грубым нарушением "прав" Ордена на первые две области, а с другой - было бы крайне непоследовательно, раз Леале в Роталии назначалось резиденцией немецкого епископа Эстонии. Наконец, если Альберт отказался ото всей Эстонии, то что же означает папская булла от 28 октября 1219 г., утверждающая права рижского епископа на Эстонию, и как в таком случае папа мог признать за Альбертом право избрания епископа для Леале, о чем читаем в других актах? По вполне основательному предположению Гильдебранда тут возможны два случая: либо Альберт отказался в пользу датчан ото всей, до тех пор незавоеванной части Эстонии (отрезая, таким образом, и себе и меченосцам возможность дальнейших завоеваний), либо в менее определенной форме заранее признал за датчанами права на то, что им удастся завоевать, не отказываясь от завоеваний и сам.

Позиция магистра в отмечаемом нами здесь отрывке соответствует последнему из этих двух случаев, но, вероятно, не отражает действительного положения вещей. Судя по тому, как уклончиво сам Альберт реагирует на прямое заявление Андрея лундского (см. ниже XXIV.2 и примеч. 304), можно думать, что он, не рассчитывая в 1218 г. на дальнейшие завоевания, отказался в пользу датчан ото всей Эстонии, за исключением упомянутых трех областей. Когда же обнаружилось, что Орден, независимо от епископа, не без успеха продолжает военные действия на севере, а датские завоевания идут чрезвычайно медленно, Альберт решился послать и свои войска в Вирланд [Виру] и Гариен [Харью], в надежде на то, что датчане примирятся с фактами. Узингер (Die danischen Annalen u. Chroniken des Mittelalters, S. 202) считает, что епископ нарушил данное Вальдемару обещание, и в известной мере, надо думать, он прав.

18 "В том же году" - в 21 году епископства Альберта. "Самландия" здесь вместо "Пруссия".

19 Недопущение Германа в его епископство - первый акт открытой враждебности со стороны Вальдемара.

На первый взгляд, односторонние назначения в Эстонию: датчанами - Весцелина, Альбертом - Германа, могут казаться взаимно исключающими, чем-то антиканоническим, вроде церковной схизмы. В действительности этого не было. Со смертью Теодориха, назначенного ad titulum Lealensem, но с полномочиями на всю Эстонию (как показывает все его поведение), мысль о едином эстонском епископстве исчезла; назначая своих кандидатов, и король и Альберт имели в виду каждый свои эстонские владения. Папские акты признают обоих епископов, но ни один из них не именуется епископом Эстонии. Весцелин называется Revaliensis, а Герман - Lealensis и только. Герман так называется и в акте епископа Альберта. Альберт фон Штаде под 1218 г. сообщает: "Когда Тидерик, епископ эстонский, был убит язычниками, поставлен был на епископство в Леале Герман, аббат св. Павла в Бремене». Известие Альберика под 1215 г. говорит о дальнейшем дроблении: "Преемниками ему (Теодориху - С.А.) были двое: магистр Герман, первый епископ Огонии (Угаунии, т.е. Дорпата [Тарту], куда, как увидим, перенесена была впоследствии кафедра из Леале - С.А.), и Годефрид, настоятель Порты, епископ на Поморье и острове Эзеле [Сааремаа] (преемник Германа - С.А.). Затем добавлено было еще два, а именно Весцело (Весцелин у Генриха - С.А.), епископ Ривалии, и один из Дании - Острад, епископ Виронии [Виру]". Таким образом, запрет Вальдемара, вероятно, не столько оберегал компетенцию Весцелина, сколько собственные неограниченные претензии короля.

XXIV. Двадцать второй год епископства Альберта

1. Двадцать второй уже был епископа год, и тогда-то Ливов страна прожила недолгое время в покое.

Упомянутый епископ, озабоченный отправкой в Эстонию проповедников, ибо долгом служения его всегда была забота обо всех церквах, послал в Сакалу священника Алебранда и Людовика. Они крестили множество народу в Гервене [Ерве] и других областях и снова вернулись в Ливонию. Затем, отправив послов в Руссию, епископ обратился к новгородцам (Nogardensibus) со словами мира, а между тем не преминул послать других священников в Эстонию. Первым из них был Петр Какевальде из Винландии и Генрих, священнослужитель леттов на Имере.¹ Отправившись вместе в Эстонию, они прошли через Угаунию, уже ранее крещенную, и достигли реки, именуемой Матерью вод, у Дорпата (Dorbete) [Тарту]. От этой реки они начали сеять семена христианского учения, очищая святым источником возрождения окружающие деревни. Торжественно совершив таинство крещения в Ловекотте, а также и в других деревнях, пошли дальше в Садегерве,² созвали народ и окрестили там около трехсот человек.

Затем, обходя и другие деревни вокруг, делали то же. И прибыли в Вайгу и преподали людям этой области святые таинства и крестили всех; наконец в Риоле, самом дальнем из замков, созвав людей, изложили им евангельское учение, окрестили там пятьсот человек обоего пола и отправились в Виронию [Виру].

И приняли их там жители первой области, именуемой Пудивиру, и крестились все в четырнадцати деревнях вместе со старейшиной их Табелином, который впоследствии был повешен датчанами за то, что принял крещение от рижан и отдал своего сына заложником братьям-рыцарям. Прочие же виронцы других областей, не смея из-за, угроз датчан принять рижских священников, позвали к себе датчан, как соседей, и ими были крещены. Виронцы думали, что бог у христиан один, и у датчан, и у тевтонов, одна вера и одно крещение,³ не предполагали, что может отсюда возникнуть какой-нибудь раздор, и поэтому, не делая различия, приняли крещение от соседей-датчан. Рижане утверждали, что Вирония [Виру] принадлежит им, так как их людьми она приведена в веру христианскую, и потому послали вышеназванных священников крестить ее.

2. Датчане же, стремясь занять эту, соседнюю с ними, землю, отправили своих священников как бы на чужую жатву. Они окрестили некоторые деревни, а в другие, куда сами не могли сразу поспеть, послали своих людей, велели поставить по всем деревням большие деревянные кресты, рассылали через поселян святую воду, приказывая окропить женщин и детей, и таким образом пытались опередить рижан, чтобы всю страну подчинить власти датского короля. Узнав об этом, Петр и Генрих ушли в Гервен [Ерве]. Окрестив там в первых деревнях множество народу, они услышали, что туда прибыл датский священник Вольтер. Отправившись ему навстречу, они говорили, что эта страна находится во власти рижан, что виноградник этот насажден старанием пилигримов и трудом рижан под хоругвью пресвятой девы.

Затем, прибыв с тем священником в замок датчан, то же самое изложили пред достопочтенным архиепископом лундским Андреем. Архиепископ, однако, возразил, что вся Эстония, и завоеванная рижанами и еще не покоренная, принадлежит королю датскому, так как уступлена ему рижскими епископами, и, отправив в Ригу послов, предложил не собирать чужого винограда и не посылать священников на проповедь по углам Эстонии. Епископ рижский, достопочтенный Альберт, написал в ответ ему, что виноградник церкви эстонской уже давно, за много лет до датчан, насажден его людьми, взращен на крови многих тружеников среди множества военных тягостей, а священники его появлялись не по углам Эстонии, а в самой середине Гервена [Ерве], в Виронии [Виру] и даже пред глазами самого архиепископа.⁴

Узнав об этом, король датский, раздраженный и настроенный против епископа, пригласил его к себе с братьями - рыцарями. Епископ не поехал и поспешил по тому же делу к верховному первосвященнику, а явились к королю братья-рыцари, Рудольф венденский [Цесис] с прочими, и дал им король Сакалу и Угаунию, давно уже покоренные и крещенные рижанами, вместе с соседними областями, как должную им третью часть Эстонии, но исключил ливонского епископа с братом его, недавно посвященным Германом. Дошло это известие до Риги, и сурово приняли его епископ Бернард и прочие рижане; собравшись вместе с братьями-рыцарями, они дружелюбно установили раздел Эстонии на три части; епископам, как ранее, так и впредь, определили их доли, а братьям оставили их третью часть.⁵ Датчане же, после того как окрестили всю ревельскую область, отправили своих священников к гарионцам и, окрестив их, побудили идти с войском на гервенцев, чтобы те под действием страха ушли из-под власти рижан, а признали их власть и их крещение. И ходили гарионцы в то лето девять раз с войском в землю гервенскую [лето 1220 г.], разоряли жителей, многих перебили и взяли в плен, и даже самого датского священника ранили в числе других, пока, наконец, большинство гервенцев не признало власти и крещения датчан. Точно так же и виронцы, первоначально покоренные рижанами, испугавшись угроз датчан, приняли от них проповедь и признали их власть. Поэтому архиепископ посвятил нового епископа для Виронии [Виру] и Гервена [Ерве], предоставив гарионские [Харью] области епископу ревельскому [Таллинн].⁶

3. Между тем король Швеции Юхан с герцогом и епископами своими собрал большое войско и явился в Роталию, рассчитывая захватить какую-либо часть Эстонии и господство там.⁷ Сел он в замке Леале, где епископом господин папа назначил Германа, брата ливонского епископа, потому что эта область уже до того была завоевана рижанами и научена ими начаткам веры. И пошли шведы кругом по всей области, уча и крестя народ и строя церкви. И пришли они к датчанам в Ревель [Таллинн] и вступили с ними в переговоры. Послали и рижане сказать шведам, что области те их людьми подчинены вере христианской, и советовали, не слишком полагаясь на коварные речи вероломных эстов, побольше думать о своей безопасности. Король же, оставив в замке Леале своих людей с герцогом Карлом и епископом,⁸ воротился в Швецию. Те, находясь посредине между Ливонией с одной стороны и датчанами с другой, перестали бояться язычников. И вот однажды, при первом проблеске дня, явились с моря эзельцы с большим войском, осадили шведов, вступили с ними в бой и подожгли замок. И вышли шведы биться с ними, но не в силах были устоять против массы врагов. И пали шведы убитыми, и взят был замок, и герцог пал, и погиб епископ от огня и меча, переселившись, наверное, в обитель мучеников [8 августа 1220 г.]. И пришли затем датчане, собрали тела убитых и с горем похоронили. Точно так же и рижане, услышав о гибели их, горевали и плакали о них много дней. Убитых было всего до пятисот человек, и лишь немногие из шведов, спасшись бегством, добрались до замка датчан.⁹ Прочие все погибли от меча; да будет благословенна память их, а души да упокоятся с Христом.

4. Епископ ливонский, переплыв море, прибыл в Любек [лето 1220 г.] и, узнав о кознях датского короля, с помощью своих верных друзей тайно выехал из города и поспешно отправился к римскому двору.¹⁰ Верховный первосвященник сочувственно и отечески выслушал его просьбы, но король датский, действуя против него, отправил и своих послов, которые немало повредили делам ливонской церкви при дворе римском, а для себя добились значительных успехов¹¹. И отправился епископ ливонский к императору Фридриху, недавно возведенному в императорский сан, ища у него совета и помощи против упорной враждебности, как датского короля, так и русских и других язычников, ибо Ливония со всеми покоренными областями всегда с почтением относилась к империи. Однако император, занятый разными высокими имперскими делами, уделил епископу не много благожелательного внимания [поздняя осень 1220 г.]: уже до того он обещал посетить святую землю иерусалимскую и, озабоченный этим, уклонился от помощи епископу, а лишь убеждал его и уговаривал держаться мира и дружбы с датчанами и русскими, пока над молодым насаждением не вырастет впоследствии крепкое здание.¹² Не получив никакого утешения ни от верховного первосвященника, ни от императора, епископ вернулся в Тевтонию. И решил он, по совету добрых людей, лучше обратиться к королю Дании, чем подвергать опасности ливонскую церковь. Дело в том, что король датский запретил жителям Любека давать корабли для пилигримов в Ливонию, пока епископ не склонится к соглашению с ним.¹³ Поэтому в конце концов, достопочтенный епископ с братом своим Германом, обратившись к вышесказанному королю Дании, отдал и Ливонию и Эстонию под его власть на том условии, однако, что прелаты его монастырей, его люди и все рижане с ливами и леттами дадут согласие на это. В то время умерла в родах королева, супруга короля датского [27 марта 1221 г.] И сказал кто-то, что и юная церковь, ежедневно ожидающая рождения духовного потомства, переходя теперь под власть короля, без сомнения, подвергнется опасности во время его правления. И правду сказал он, как будет видно ниже.¹⁴

5. В то время пока шел спор за господство над страной, в Эстонию вновь отправился священник имерских леттов, взяв с собой другого священника Теодориха, недавно посвященного. Пройдя через Сакалу, прибыли они к Пале и, начав от этой реки, очистили святою водой крещения соседнюю область, именуемую Нурмекунде, в отдельных деревнях останавливались дольше, созывали народ и преподавали ему евангельское учение. В течение семидневного обхода они каждый день крестили триста или четыреста человек обоего пола. Затем пошли в Гервен [Ерве] и, добравшись до самой дальней области по направлению к Виронии [Виру], называемой Лоппегунде, еще не крещенной, торжественно совершали таинство крещения в каждой большой деревне; между прочим, пришли в деревню по имени Кеттис, где выполнили то же.¹⁵ Впоследствии датчане построили там церковь, как и во многих других деревнях, крещенных нами. Наконец достигли они деревни, называемой Рейневери, и послали звать народ из других деревень. И сказал поселянин, бывший у них старейшиной: "Мы уже все крещены", а когда те стали спрашивать, кем же они крещены, тот ответил: "Мы были в деревне Иольгезим,¹⁶ когда датский священник совершал там таинство своего крещения, и он крестил некоторых из наших и дал нам святую воду; возвратившись в свои деревни, мы окропили этой водой каждый свою семью, жен и детей. Чего же еще нужно от нас? Мы однажды уже крещены и больше вас не примем". Услышав это, священники, усмехнувшись, отрясли на них прах от ног своих и поспешили в другие деревни; на границе Виронии [Виру] они окрестили три деревни; там была гора и очень красивый лес, где, как говорили местные жители, родился великий бог эзельцев, именуемый Тарапита, который оттуда и улетел на Эзель [Сааремаа]. Один из священников пошел туда и срубил бывшие там изображения и идолы их богов, и дивились люди, что кровь не течет, и еще больше стали верить проповедям священников.¹⁷ Закончив, таким образом, в семь дней крещение той области, священники вернулись в другую, по имени Моха, точно так же оставались там целую неделю, обходя деревни, и всякий день крестили около трехсот или пятисот человек обоего пола, пока и в этих местах не закончили крещения, уничтожив языческие обряды. Двинувшись из той области в Вайгу, по дороге они встретили много деревень, где до тех пор вовсе не бывало священников, крестили там всех мужчин, женщин и детей; затем, обогнув озеро Вордегерве, прибыли в Вайгу, а так как Вайга была крещена уже ранее, вернулись в область, называемую Иогентагания, и, посетив отдельные деревни, остававшиеся еще не крещенными, а именно Игетевери, Ветполе, Вазала и многие другие, окрестили всех мужчин и женщин с детьми. Проведя там всю неделю и закончив в той местности совершение таинства крещения, они с радостью возвратились к Матери вод; там точно так же выполнили на обоих берегах реки дело благочестия и работу поучения для некрещенных; наконец вернулись в Оденпе [Отепяя] и, поручив Богу процветание насажденного и орошенного святым источником виноградника, отправились обратно в Ливонию.¹⁸

6. Немного времени спустя, тот же священник Теодорих снова вернулся в Гервен [Ерве] и в Виронию [Виру] к своим новокрещенным и остался там с ними жить. Узнав об этом, датчане схватили его вместе с его слугой, отняли у них коней и все имущество и, ограбив, отпустили в Ливонию. Послали и братья рижского епископа, после гибели шведов, священника Соломона в Роталию [после 8 августа 1220 г.]. Жители ласково приняли его, обещали всегда охотно служить рижской церкви, а датского господства и крещения от датчан никогда не принимать. Собрали они со всех своих владений оброк, как всегда и раньше делали, и послали через того священника рижанам, но явились датчане, все отняли, а его ограбленного отправили в Ливонию.

Пошел также в Угаунию молодой священник братьев-рыцарей Хартвиг и поселился там вместе со своими братьями и окрестил всех, кого нашел не крещенными. Равным образом и священник, ранее бывший у леттов, отправился в Угаунию, прибыл в Вальгатабальве, в стороне Пскова (Рlescekowe), совершил там таинство крещения во всех окраинных деревеньках, открыл им смысл веры христианской и, закончив дело крещения, вернулся в Ливонию. В то время закончено было крещение по всей Эстонии, и крещена была масса народу по всем местностям и областям ее, так что одни священники окрестили тысячу человек и больше, другие пять тысяч, а некоторые - десять тысяч, из всей этой массы, и более. И радовалась церковь тишине мира, и славил весь народ господа, который, после множества войн, обратил сердца язычников от идолопоклонства к почитанию бога, благословенного вовеки.

7. В это же самое время христиане в земле иерусалимской взяли египетский город Дамьетту и поселились в нем, да и всему свету церковь божья торжествовала победы и триумф над язычниками. У нас, однако, недолго.¹⁹ Ибо уже на следующий год, после пасхи [11 апреля 1221 г.] явились эзельцы с большим войском и осадили датчан в Ревеле [Таллинн], сражались с ними четырнадцать дней и, зажегши много огней, надеялись таким способом взять их. Датчане как-то вышли из замка и бились с ними, но были оттеснены назад в замок. Эзельцы же, увидев в море четыре приближающиеся корабля (coggones), испугались, что идет король датский с войском, отступили, оставив замок датчан, на свои корабли и вернулись на Эзель [Сааремаа]. И тотчас датчане послали людей, схватили старейшин области ревельской и гарионской, а также и виронской и всех повесили, кто только был вместе о эзельцами при осаде замка или участвовал в их злых замыслах; на остальных же наложили двойной или тройной оброк, по сравнению с прежним обычным, и много тяжких повинностей в возмещение. Поэтому ненависть эстов к датчанам стала еще больше; они непрестанно готовили против них коварные ухищрения и таили злые замыслы как-нибудь выгнать их из своих пределов.

Комментарий

1 "Генрих, священнослужитель" - автор Хроники. Он, по-видимому, является спутником Петра и в XX IX.7.

2 Ловекотте - ныне дер. Lofkatten, к востоку от Дорпата [Тарту].

Садегерве - ныне имение Sadjerw на озере (по эст. jerw значит "озеро") к северу от Дорпата [Тарту]. Ниже следующее Риоле неизвестно,

3 Фраза выглядит почти иронически. Однако, это не ирония: автор напоминает место из послания к Эфесянам (Библия, Эфес., 4, 5…) не для упрека по адресу датчан, а для извинения виронцев.

4 Обращает на себя внимание уклончивость этого ответа: епископ довольно слабо отстаивает свое право и не оспаривает уступки. Гильдебранд видит в этом главное подтверждение мысли о серьезности уступок.

5 Король Вальдемар в это время снова появился в Эстонии. Генрих не упоминает об этом.

"Разделяя, чтобы властвовать", король признает, таким образом, только права меченосцев и то лишь на те земли, что им уже принадлежат, а ему (по нашему предположению) вовсе не уступались. По отношению к епископу Орден играет двусмысленную и предательскую роль. Соглашаясь и с королем и с рижанами, он, во всяком случае, не проигрывает, но интересы епископа признает лишь на словах.

6 "Новый епископ для Виронии [Виру]" - упоминаемый Альбериком датчанин Острад. См. выше наше примеч. 212.

7 Герцог, сопровождающий короля, это - ярл Карл, герцог Остготландский, младший брат упоминавшегося выше (1.13) Биргера, опекун малолетнего короля Иоанна.

Об этом короле Эрик Упсальский (Historia Suecica, кн. 3, стр. 105) говорит так: "В год Господень 1219 избран был королем Иоанн, сын короля Сверкера (Swkeri), будучи ребенком, а назывался он Иоанн Унге, то есть Иоанн Благочестивый. Он только три года носил имя короля и кончил жизнь естественной смертью в Визингзё. Погребен он в Альвастре в год Господень 1222" (перевод наш).

8 Епископ Липчёпинга (1217-8 авг. 1220) Карл, сын Магнуса, брата герцога Карла, был королевским канцлером.

9 "3амок датчан" - Линданиссе (см. выше XXIII.2), нынешний Ревель [Таллинн].

10 Вплоть до пленения Вальдемара и битвы при Борнховеде (1227 г.), когда власть датчан в северных германских областях рушилась, Любек был подчинен Дании.

11 Отношение папского престола к Дании видно из грамоты Гонория III от 1 ноября 1223 г. к Энгельберту, архиепископу кельнскому, о содействии освобождению короля Вальдемара. Там, между прочим, сказано: «Прежде всего, королевство датское имеет специальное отношение к римской церкви и, как известно, в знак специального подчинения, является данником (censuale) ее, а этот король, как и предшественники его, всегда выказывал себя верным и преданным апостольскому престолу» (перевод наш).

Епископ Альберт добивался в Риме сана архиепископа или митрополита надо всей Ливонией, чем, возможно, был бы решен в его пользу и вопрос о подчинении ему эстонских епископов, но папа, хотя уже в 1217 г. дал Альберту право учреждения новых кафедр по Ливонии, в сане архиепископа ему теперь отказал - не столько, вероятно, из-за нового давления датчан, сколько в силу установившегося предпочтения к Дании. См. ниже примеч. 286.

12 Отношение Ливонии к империи установлено выше в Х.17.

Коронование Фридриха II состоялось 22 ноября 1220 г. Епископ Альберт посетил его в Италии (ср. ниже: "вернулся в Тевтонию").

13 Бреве Гонория III от 18 апреля 1220 г., редактированное вообще с исключительной мягкостью по отношению к Вальдемару II, все же порицает его за это. Там сказано: "Ища себе временного блага в том, чтобы подчинить своей власти обращенных (в Ливонии - С.А.) и подлежащих обращению, ты противишься переправе туда людей, которые по внушению божьему стремятся на помощь вновь обращенным, и закрываешь гавань для (их) кораблей… Поэтому… мы просим, убеждаем и увещеваем во господе, чтобы ты, вняв благоразумию, ибо ничто для человека приобрести весь мир, если он принесет вред душе своей, никак не противодействовал..." (перевод наш).

14 Уступка епископа Альберта, как видим, содержит серьезное основание для дальнейшего отказа, при возможности, от подчинения, поскольку предполагается, как условие утверждения договора, нечто вроде плебисцита. Возможно, впрочем, что так обстоит дело лишь в передаче Генриха, т. е. что оговорка сделана епископом, но не принята королем. Ср. ниже XXV. 1 и примеч. 233.

Прелаты монастырей - это рижский настоятель и аббат Дюнамюнде.

Меченосцы вовсе не упомянуты потому, что совершенно очевидна их позиция - в пользу короля, но не епископа.

* Королева - это Беренгуэла или Беренгария, мать королей Эрика, Абеля и Христофора. См., напр., Chronic. Sialandicum.

"Кто-то" - вероятно, сам Генрих, по получении известия в Ливонии.

15 Лоппегунде - на др. эстонском - "внешняя (самая крайняя) область". Таким образом, Генрих, говоря "до самой дальней области", переводит название Лоппегунде.

* Кеттис в Ервене [Ерве] (см, XXVII.4), конечно, то же место. Ервенский приход св. Иоанна раньше назывался также Ketingen, Keiting(en), Kolting, Keiten.

16 Рейневери - нынешняя дер. Reinewer в приходе Ампель.

* Иольгезим - нынешняя дер. Jalgsama к северу от St. Johannls.

17 "Гора и очень красивый лес" - разумеется лес на горе. Пабст отождествляет это место с покрытой лесом Эббаферской горой в приходе Клейнмариен, с которой еще в XIX в. связывались кое-какие легенды и остатки культа.

* Тарапита, как бог эзельцев, упоминается и ниже (XXX.4, 5, 6). Великий бог эстов назывался Тара или Тар (вероятно, он же у северян Top), a Тарапита, как замечено уже Грубером, не что иное, как воззвание к богу Тару на эстонском языке: Tar, abita! или Tar, awita, то есть: "Тар, помоги". Возможно также и форме: Таг abitaja или awitaja, что значит "Тар, помощник".

* Один из священников (alter sacerdos) может быть и Генрих. Если, однако, перевести (что также возможно) "второй священник" (ср. allo sacerdote Teoderico в начале этого рассказа), то тогда это Теодорих. Из двух этих мнений мы предпочитаем первое, как более соответствующее стилю латинской фразы.

18 Вордегерве - озеро Wurzjerw.

Иогентагания - из эст. jogi - "ручей" (здесь значит Эмбах) и tagane - «сзади лежащий». Это, вероятно, северная часть Угаунии, к северу от Эмбаха.

Игетевери - ныне дер. Iggafer к северу от Sadjerw.

Ветполе - вероятно, Weddo, то есть имение Fehtenhof к югу от Iggafer.

Вазала - ныне имение Wassula к югу от Фехтенгофа.

19 Выражение decem milia... in milibus suis странно. Л. Арбузов (о. с., Acta Univers Latviens., XVI, стр. 170) предполагает здесь villulis, вместо milibus, имея в виду этот же термин несколькими строками выше. С другой стороны, возможно, по мнению того же автора, сближение in milibus suis с двумя местами Библии: Михей, 5, 2 и 1 кн. Самуила (1 кн. Царств), 23, 23. "После пасхи" - т.е. после 11 апреля 1221 г.

XXV. Двадцать третий год епископства Альберта

1. Был двадцать третий год посвящения епископа Альберта, И в тишине жила недолго ливонская область [1221 г.].

По отъезде в Тевтонию графа Адольфа из Дасле, вновь возвратился вышеупомянутый достопочтенный епископ рижский с другими пилигримами, правда, немногими. В их числе был знатный Бодо из Гомборга с другими рыцарями и клириками.¹ С возвращением епископа узнали рижане, что не только Эстония, но и Ливония должна быть передана под власть короля датского. И пришли все в великое смущение и в один голос все возражали: и прелаты монастырей, и церковные люди, и горожане, и купцы, и ливы, и летты - все говорили, что они до сих пор бились в битвах господних против язычников во славу господа нашего Иисуса Христа и возлюбленной его матери, а не в честь короля Дании; что они предпочтут скорее покинуть эту страну, чем служить королю. И дошло известие об этом до слуха достопочтенного архиепископа лундской церкви, который при осаде ревельского [Таллинн] замка многому научился, испытав нападения язычников, и понял, что помощь рижан ему весьма нужна; и послал он послов к епископу рижскому, обещая возвратить Ливонии прежнюю свободу, И отправился епископ с магистром рыцарства и людьми своими к архиепископу в Ревель [Таллинн]; тот успокоил их, одарил и обещал всячески стараться вновь возвратить Ливонии ее свободу, лишь бы только тевтоны и датчане были всегда заодно и в мире и в войне с язычниками или русскими. В Сакале и в Угаунии все королевские и все мирские права были отданы братьям-рыцарям, а епископу оставлены духовные. После того они радостно воротились в Ливонию.²

2. По возвращении их явился в Ригу некий рыцарь Годескальк [Готшалк], посол короля датского, отправленный им занять от имени короля должность городского судьи. И воспротивились этому все, кто только были в Ливонии - и ливы, и летты, и тевтоны - до такой степени, что даже купцы отказались дать ему лоцмана на корабль, как при поездке из Готландии в Ливонию, так и при возвращении из Ливонии в Готландию. И ушел он в смущении из Ливонии и отправился в великое и пространное море без лоцмана и носил его противный ветер. А так как и в Ливонию он, должно быть, явился против воли того, кто повелевает ветрами, то ветры недаром поднялись против него, и не светило ему солнце правды, как оскорбившему Марию, матерь божью, называемую звездой моря; потому же и она не указала ему верного пути. Так этот рыцарь, изгнанный из Ливонии, воротился в Данию, отказавшись впредь быть королевским судьей в земле пресвятой девы Марии. Так, так звезда моря всегда хранила свою Ливонию; так, так госпожа мира и повелительница всех стран всегда защищала свою духовную страну; так, так королева неба повелевала земным королям. И разве не повелевала, когда она наказала многих королей, сражавшихся против Ливонии? И разве не наказала, когда она поразила внезапной смертью великого короля Владимира полоцкого, собравшегося идти в Ливонию с войском? А когда великий король Новгорода (Nogardie) в первый раз разорил Ливонию, разве она внезапно не лишила его королевства, так что он был позорно изгнан своими же горожанами? Разве не послала она смерть от руки татар на другого новгородского короля, во второй раз разграбившего Ливонию?³ Разве не достаточно смирила она короля Всеволода (Wissewaldum) из Герцике [Ерсика], разорившего рижан огнем и мечом? А король Вячко (Vesсеka), который некогда истребил людей епископа в Кукенойсе [Кокнесе], разве позднее не погиб жестокой смертью в Дорпате (Тarbete) [Тарту], как ниже будет сказано? Да и шведы, осмелюсь сказать, которые вторглись в роталийские области, подчиненные хоругви пресвятой девы, разве не были перебиты эзельцами? А король датский, желавший подчинить Ливонию тягостям своего господства, разве не ею (руками немногих) был чудесным образом предан тягостям долгого плена? Разве она руками слуг своих ливонских не истребила Свельгата да и множество других князей и старейшин литовцев? Разве Ако, князь некогда вероломных гольмских [Мартиньсала] ливов, вместе со многими другими не пал убитый рижанами? Разве не погиб Русиньш, старейшина леттов, в замке Дабрелиса? Разве старейшины торейдские [Турайда], слывшие вероломными, не пали все мертвыми во время мора? Разве все старейшины Эзеля [Сааремаа] и роталийских областей не пали от руки рижан при Торейде [Турайда]? Разве Лембит, Витамас4 и другие вероломные старейшины в Сакале не были перебиты рижанами, а уцелевшие тогда и упорствовавшие потом в вероломстве разве не погибли все? Вот как кротка матерь божья к своим, кто верно ей служит в Ливонии; вот как она всегда защищает их от всех врагов и как она жестока к тем, кто пытается напасть на ее землю или идти против веры и против славы сына ее? Вот сколь много и каких могущественных королей наказала она, сколь многих вероломных и языческих князей и старейшин она стерла с лица земли, сколько раз даровала своим победу над врагами! Ибо всегда до сего времени защищала она хоругвь свою в Ливонии, то, предшествуя ей, то, следуя за ней, и позволяла ей торжествовать над врагами. И кто из языческих, датских или других королей, когда-либо сражавшихся против Ливонии, не погиб? Смотрите же и разумейте вы, князья русских, язычников и датчан и старейшины разных народов; бойтесь ее, столь кроткой матери милосердия; чтите ее, матерь божью; умилостивляйте ее, столь жестоко мстящую врагам своим; впредь не смейте нападать на землю ее, чтобы стала вам матерью та, что доныне была всегда враждебна врагам своим, а тем, кто обижал людей ее в Ливонии, всегда наносила еще большие обиды. Внимайте же и вы, владетели и судьи земли ее, смотрите, не слишком притесняйте бедных, то есть ливов, леттов, и вообще новообращенных, рабов пресвятой девы; ведь они и доныне приносили к другим народам имя Христа - ее сына, и в будущем понесут вместе с нами. Представьте очами мысли вашей жестокую смерть тех, что были тяжким, бременем для подданных ее - глубоко подумайте об этом и берегитесь. Ведь пресвятая дева радуется не большому оброку, какой обычно платят новообращенные, не деньгами она умилостивляется, что отнимают у них разными поборами, и не тяжко иго ее, она хочет возложить на них легкое иго и приятное, так как сын ее говорит: "Иго мое благо и бремя мое легко", и только того требует от людей, чтобы верили во имя его, признавали его, вместе с отцом, единым и истинным богом, а, веря в него, жили во имя его, благословенного вовеки веков. Аминь.⁵

3. В это же время собрались под Торейдой [Турайда] горожане рижские с купцами, ливами и леттами и, обменявшись клятвами, устроили заговор против короля датского и против всех своих противников. И послали братья - рыцари слуг своих, схватили некоторых старейшин ливов и бросили в тюрьму в Зегевольде [Сигулда]; тогда рухнули и замыслы прочих.⁶ Русские же прислали из Пскова обратно грамоту о мире, заключенном у Оденпе [Отепяя], а вслед за тем и сами пришли с большим войском, во главе которого стоял король новгородский [лето 1221 г.], в следующем же году убитый татарами.⁷ И было в том войске двенадцать тысяч русских, собравшихся и из Новгорода и из других городов Руссии против христиан, находившихся в Ливонии. И пришли они в землю леттов и стояли там две недели, дожидаясь литовцев и опустошая все, что было по соседству. Затем подошли к Вендену [Цесис] (Wendam). У ворот их встретили братья-рыцари со своими вендами, но, не будучи в силах противостоять массе врагов, сожгли дома и деревни и отступили в замок. Однако русские, оставив замок в стороне, перешли Койву [Гауя] и явились в Торейду [Турайда]. И разграбили они всю страну, сожгли все деревни, церкви и хлеб, лежавший уже собранным на полях; людей взяли и перебили, причинив великий вред стране. Литовцы, двигаясь по той же дороге близ Вендена [Цесис] вслед за русскими, перешли Койву [Гауя], присоединились к ним и, где русские нанесли меньший вред, там приложили руку литовцы (Litowini).⁸ И выступили из Риги магистр братьев-рыцарей со своими и рыцарь Бодо с некоторыми пилигримами; за ними последовали и другие, но лишь немногие из-за бывшего в стране несогласия.⁹ И пошел магистр со своими и прочими сопровождавшими к Койве [Гауя] и стал на берегу, не давая русским переправиться на его сторону. Некоторые из ливов, переправившись через реку, бросились преследовать литовский отряд, шедший с пленными и добычей из Койвемунде, и убили у них до двадцати человек, прочие же спаслись бегством к русским. Другой, русский, отряд они застали в деревне Когельсе,¹⁰ убили и у них семь человек, а другие бежали и воротились к своим или скрылись в лесу. И сказали тогда русские: "Нехорошо нам оставаться здесь, так как ливы и тевтоны собираются вокруг нас со всех сторон". И, поднявшись в полночь, стали уходить из страны, а на следующую ночь, остановившись в Икевальде,¹¹ разграбили и сожгли окрестную область. На третью ночь такой же вред применили в местности у Имеры, затем поспешили в Угаунию, четыре дня таким же образом опустошали и эту область, а там вернулись в Руссию. Литовцы же, не решаясь отделиться от русских из страха перед тевтонами, ушли с ними в Псков и оставались там целый месяц, чтобы потом безопасно возвратиться в свою землю.¹²

4. Братья-рыцари с прочими прошли до Имеры и, думая встретить литовцев у Двины, вернулись назад, устроили, вместе с епископской дружиной из Кукенойса [Кокнесе], засаду и ждали врагов три недели. Братьям - рыцарям надоело ожидание, и они возвратились в Ригу, а Теодорих, рыцарь из Кукенойса [Кокнесе], с другими рыцарями, епископскими слугами и немногими леттами, отправился по направлению к Пскову, по пути в течение семи дней разыскивая литовцев. И нашли, наконец, следы их и тотчас поспешили к ним. Тевтонов тут было только пятнадцать человек, леттов больше, но, в общем, у них было всего восемьдесят девять человек, а у язычников шестьсот. Не без страха поэтому перед массой врагов, но, возложив всю надежду на господа, они смело двинулись вперед. Литовцы, видя, что те наступают, выстроили и свое войско для отпора, а двести человек из лучших своих всадников поставили отдельно, чтобы преследовать бегущих тевтонов. Прочие все большим отрядом пошли навстречу тевтонам, и не могли тевтоны, по своей малочисленности, биться с ними, а бился тот, кто некогда пожелал, чтобы один человек гнал тысячу, и чтобы двое обратили в бегство десять тысяч. Положившись на него, пошли на врагов, подняв знамя; завязался бой, и падали люди с обеих сторон. Так как дорога, пролегавшая по лесу, была узка, тевтоны пошли в бой впереди, а летты все двигались вслед за ними и кричали, как были научены на тевтонском языке: "Бери, грабь, бей!" Литовцы, перепуганные этими криками, думая, что следом идет много тевтонов, обратились в бегство, и пал тут храбрейший из них и до сотни других, а прочие, бросив оружие, разбежались по лесу. И собрали тевтоны всю добычу, а чего не могли унести с собой, то сожгли; захватили и увели около четырехсот коней и славили того, кто бился за них. У тевтонов было убито там трое, да упокоятся с Христом души их в мире. Аминь. Литовцы, бежавшие в лес, потом, так как время было уже зимнее [начало зимы 1221-22 гг.], одни потонули в Двине из-за трудности переправы, другие сами повесились в лесу и не вернулись в землю свою, потому что разграбили землю пресвятой девы, и сын ее наказал их за это, да будет слава ему вовеки.

5. Рижские купцы шли с товарами в Роталию. И явились датчане, схватили их, говоря, что это земля короля, связали и увели с собой в Ревель [Таллинн]. И послали епископ рижский и магистр рыцарства просить, чтобы их отпустили; и те отказали. Тогда сообщено было датчанам, что рижане идут с войском, и тотчас все были отпущены.¹³ И не пошли рижане в Эстонию, а отправились вместе с ливами и леттами в Угаунию, созвали к себе жителей Сакалы и Угаунии и направились в Руссию против врагов своих, разоривших Ливонию. Оставив позади Псков, они вступили в королевство Новгородское (Nogardense) и разорили всю окрестную местность, сожгли дома и деревни, много народу увели в плен, а иных убили. Летты добрались до церкви недалеко от Новгорода, захватили иконы (icones), колокола, кадила и тому подобное и вернулись к войску с большой добычей. Отомстив врагам, пошло все войско обратно с радостью и без всяких потерь, и вернулся каждый в дом свой, и смыто было оскорбление, нанесенное русскими ливонской церкви. Летты, а вместе с ними жители Сакалы и Угаунии, также беспрестанно вторгались в Руссию [зима 1221-22 гг.], многих там перебили, много народа обоего пола увели в плен и захватили много добычи. Точно также летты из Кукенойса [Кокнесе] и тевтоны, ходившие в Руссию, всегда возвращались с массой добычи и множеством пленных.

В это время по всем замкам Угаунии и Сакалы жили братья-рыцари со слугами своими, выполняя судейские обязанности, собирали подати, оставляя епископу его долю,¹⁴ выстроили и сильно укрепили замки, выкопали там водоемы, снабдили замки оружием и баллистами и из страха перед русскими, собрав эстов в замки, поселили там вместе с собою.

6. Угаунийцы же в середине зимы выступили с войском в поход по глубокому снегу и, миновав Виронию [Виру], перешли Нарву (Narwam), разграбили соседнюю область,¹⁵ захватили пленных и добычу. Когда они вернулись, тем же путем отправились жители Сакалы, перешли Нарву и сделали далекий поход в землю, называемую Ингария, относящуюся к Новгородскому королевству.¹⁶ Так как никакие известия их не опередили, они нашли эту область полной народу и нанесли ингарам тяжкий удар; перебили много мужчин, увели массу пленных обоего пола, а множество овец, быков и разного скота не могли захватить с собой и истребили. И воротились они с большой добычей, наполнив Эстонию и Ливонию русскими пленными, и за все зло, причиненное ливам русскими, отплатили в тот год вдвойне и втройне.

Комментарий

1 Дасле - Dassel между Eimbeck и Hoxter.

Бодо из Гамбурга - Бодо II фон Гомбург (близ Эймбека).

2 "Радостно воротились" - шаблонная концовка у Генриха: в данном случае повода для радости не было, так как рижане добились немногого. Духовные права в Сакале и Угаунии - ничтожное приобретение наряду с остающейся неясностью епископских прав Германа и подчеркнутой еще раз прочностью сеньориальных прав Ордена. Епископ Альберт не спорит, оберегая независимость Ливонии, что, между прочим, и показывает, как мало действительна была оговорка епископа (о согласии рижан - XXIV. 4 и примеч. 226) в глазах короля.

3 «Другой» - Всеволод Мстиславич, брат и преемник подразумеваемого в предшествующей фразе Святослава. Ср. примеч. 243. Того, что и Святослав пал в бою с татарами (ср. Никоновск. лет. II, 354; Куник в "Уч. Записках Акад. Наук по I и III Отд., т. II, стр. 774, 782, 784), Генрих не знает.

4 Витамас ранее не упоминается.

5 Это - одно из немногих мест, где привычка сглаживать недостатки правящих изменяет Генриху. Значит, оброк, поборы и повинности в пользу владетелей, а особенно меченосцев, были действительно "тяжким" и, наверное, для всех очевидным в своей тяжести бременем, если летописец завоевателей так патетически об этом говорит.

6 Намеренно неясный рассказ. Кто это "все их противники"?

Ответ, как и часто в Хронике, помимо желания автора находим в непоследовательном конце отрывка: энергичное вмешательство меченосцев, без сомнения, и вызывалось тем, что заговор направлен был против них и их партии столько же, как против датчан. Короля боялись, несмотря на соглашение с архиепископом лундским, а на Орден смотрели, как на такого же врага.

7 Разумеется Всеволод (см. выше § 2 и ниже XXVI.1). См. также прим. 12.

* Опираясь на соглашение с Вальдемаром II (XXIV, XXV.1, 5), меченосцы снова заняли Оденпе [Отепяя], вопреки сказанному в XX.8.

8 В такой форме (Litowini) в Хронике только здесь.

9 Эту глухую мотивировку Гильдебранд толкует так: "Wenn Н. hier, XXV.3, die innere Fehde betont, so meint er nur die zwischen Orden und Bevolkerung. Niemals spricht er von der zwischen Orden und Bischof".

Едва ли можно согласиться с этим замечанием.

Что Генрих разумеет тут именно вражду Ордена с епископом, для нас не подлежит никакому сомнению (ср. Введение), как и то, что он всегда имеет вполне определенное и неблагоприятное для Ордена мнение об его разногласиях с Альбертом. Однако, говоря, и не однажды, об этих разногласиях, наш автор всякий раз действительно придает своему изложению некоторую намеренную неясность, и в данном случае не столько внушает читателю мысль, формулированную Гильдебрандом, сколько избегает уточнения своей мысли.

10 Нынешнее имение Koltzen к северо-западу от Трейдена [Турайда].

11 Икевальде - деревня между Койвой [Гауя] и Имерой. Старое имя ее отчасти еще и до сих пор удержалось в названии озера Ik-kul (Ik-kule - "деревня Ик"), у которого лежит Шноренгоф. Под Гроссроопом [Лиелстраупе] в 1529 г. упоминается деревня Ikwalden.

12 Наши летописи также упоминают о походе против Вендена [Цесис]. Ср. ПСРЛ1, III, 38 (Новгородская 1) под 6730 г.: «Того же лета Гюрги князь присла брата своего Святослава новгородьчем в помощь, и идоша новгорольци со Святославом к Кеси, и придоша Литва в помощь же, и много воеваша, но города не взяша». Кeсь – Венден [Цесис], по латвийски Zehsis. В Троицкой (ПСРЛ1, I, 216) под тем же годом еще подробнее, но с ошибкой: "Выгнаша новгородци князя Всеволода Мстиславича из Новагорода; послаша архиепископа Митрофана и посадника Иванка к великому князю Юрью Всеволодичю, и вда им сын свой князя Всеволода. Тогда князь великий Юрьи присла сын свой князя Святослава в помочь Новугороду, и идоша князи с новгородци к Keси, и придоша Литва в помочь же, и много повоеваша, а города не взяша..."

В имени князя тут вновь (ср. выше: Пуидизе - это или дер. Puhaste, к востоку от Эмбаха или скорее дер. Puide, значительно южнее, к западу от реки.) противоречие между Хроникой и нашей летописью. Правда, Генрих не называет никакого имени, но выше (XXV.2) упоминал, что "новгородский король", во второй раз (т.е. в 1221 г.) разграбивший Ливонию, погиб "от руки татар", а под это определение брат в. кн. Юрия, Святослав, не подходит, так как он умер много позднее подразумеваемой здесь битвы при Калке. Поэтому и по другим основаниям наиболее вероятным является предположение Боннеля, что вождем новгородцев в этом походе был не Святослав, а Всеволод Мстиславич. О том же и о путанице в летописи Мстиславичей - Святослава и Всеволода со Святославом, братом в. кн. Юрия, и сыном последнего Всеволодом писал акад. Куник.

13 Магистр вновь выступает совместно с епископом, притом в защиту купцов, несмотря на то, что именно купцы (вероятно, как корпорация) только что участвовали в заговоре против Ордена. Можно думать, что тут подействовал своеобразный саботаж последнего похода меченосцев со стороны рижан, когда, как мы видели, за магистром «последовали лишь немногие».

14 То есть только то, что относилось к его духовным правам.

15 Область вотов (финнов), которых Генрих нигде не называет.

16 Ингерманландия, по-эстонски Ingrima.

XXVI. Двадцать четвертый год епископства Альберта

1. Двадцать четвертая шла годовщина епископа делу, Край же все не имел тишины, покоя и мира [1222 г.].

В тот год в земле вальвов¹ язычников были татары. Вальвов некоторые называют партами. Они не едят хлеба, а питаются сырым мясом своего скота. И бились с ними татары, и победили их, и истребляли всех мечом, а иные бежали к русским, прося помощи. И прошел по всей Руссии призыв биться с татарами, и выступили короли со всей Руссии против татар, но не хватило у них сил для битвы и бежали они пред врагами [апрель-май 1222 г.]. И пал великий король Мстислав из Киева (Mistoslawe de Kywa) с сорока тысячами воинов, что были при нем. Другой же король, Мстислав галицкий (rex Galatie Mysteslawe), спасся бегством.² Из остальных королей пало в этой битве около пятидесяти. И гнались за ними татары шесть дней и перебили у них более ста тысяч человек (а точное число их знает один бог), прочие же бежали. Тогда король смоленский (de Smalenska), король полоцкий (de Polosceke) и некоторые другие русские короли отправили послов в Ригу просить о мире. И возобновлен был мир, во всем такой же, какой заключен был уже ранее [май-июнь 1222 г.].

2. Король датский, собрав большое войско, явился с графом Альбертом3 на Эзель [Сааремаа] и стал строить каменный замок. И вышли датчане биться с эзельцами [после 1 июня 1222 г.], и не могли справиться одни, но пришел на помощь им граф Альберт со своими и обратил эзельцев в бегство; многие из них были перебиты, а прочие бежали. Прибыл также достопочтенный епископ рижский с магистром рыцарства, своими братьями, некоторыми ливами и другими, что посылались из Ливонии к королю датскому на Эзель [Сааремаа]. И рад был король прибытию их и заговорил с ними о том дарении, по которому перешла к нему Ливония. Но не согласились с ним они и возражали все единодушно, как поручено им было всем населением Ливонии; умоляли его отказаться от такого угнетения Ливонии и оставить свободу земле пресвятой девы. Поэтому, посоветовавшись с разумнейшими из своих, король, в конце концов, возвратил епископу в полное обладание Ливонию со всем, к ней относящимся. В Сакале же и в Угаунии королевские права он уступил братьям-рыцарям, а все духовные права - епископу рижскому, с тем, однако, чтобы они всегда были верны ему и не отказывали его людям в помощи против русских и против язычников.⁴ И обещали они всегда верно помогать и ему и его людям, оставив, по просьбе короля, там же в новом замке Теодориха, брата епископа с некоторыми братьями-рыцарями. И возвратились они в Ливонию, а король, спешно закончив замковую стену и оставив в замке людей, вернулся в Данию [лето 1222 г.].

3. Тогда эзельцы, собравшись со всех деревень и областей, осадили этот замок и послали к приморским эстам сказать, чтобы шли им на помощь. И пошли некоторые из них в Варболе и познакомились там с применением патерэлла, то есть осадной машины, которому датчане научили варбольцев, как своих подданных. Возвратившись на Эзель [Сааремаа], они начали строить патереллы и иные машины, уча тому же других, и стали все у них строить себе машины. Затем, явившись все вместе, с семнадцатью патереллами, они пять дней без перерыва метали массу больших камней, не давая покоя бывшим в замке, а так как у тех не было ни домов, ни других строений и не было никакого убежища в замке еще недостроенном, то многие из осажденных пострадали. Немало и эзельцев пало ранеными из самострелов, но они все же не прекращали осады замка. После многодневной; битвы эзельцы сказали бывшим в замке: "Вы знаете, что в этом замке вам никак нельзя спастись от наших непрерывных нападений. Послушайтесь нашего совета и просьбы: заключите с нами мир, выходите из замка здравыми и невредимыми, а замок и нашу землю оставьте нам". Те, вынужденные сражаться под открытым небом, не имея домов и самого необходимого, приняли эти условия мира, вышли из замка, взяв с собой на корабли своё имущество, а замок и землю оставили эзельцам. Семь человек из датчан и Теодорих, брат епископа рижского, были задержаны эзельцами, как заложники, ради прочности мира, а остальные все возвратились к датчанам в Ревель [Таллинн].

4. Эзельцы разрушили замок по всей окружности стен, не оставив камня на камне, и послали по всей Эстонии весть о том, что взяли замок короля датского и выгнали христиан из своих владений. Они по всем областям уговаривали эстов сбросить с себя иго датчан и уничтожить в стране христианство, утверждали, что датский замок взять легко, и учили людей строить осадные машины, патереллы и прочие военные орудия. И пришла беда в страну.

5. Когда эзельцы привели, таким образом, к концу злоумышленный сговор свой с гарионцами против датчан и рода христианского, они все собрались вместе с приморскими эстами в замке Варболе, убили некоторых датчан и священников, живших там с ними, и послали гонцов в Виронию [Виру], чтобы и там поступали также. Виронцы же и гервенцы, люди простодушные и более смирные, чем другие эсты, не решились на такое дело, а, собрав своих священников, отослали их невредимыми в замок датчан.

Люди из Сакалы, жившие вместе с братьями-рыцарями в замке Вилиенде [Вильянди], не могли уж более скрывать свои коварные замыслы против этих братьев, взялись за мечи, копья и щиты, сбежались, схватили некоторых из братьев, слуг их, а также тевтонских купцов и перебили. Было воскресенье, в которое читается евангелие: "Когда вошел Иисус в корабль, сделалось великое волнение в море" [29 января 1223 г.]; священник Теодорих служил торжественную мессу, а прочие братья были тут же в церкви, и настало действительно великое волнение и смятение. Ибо, перебив всех братьев, слуг и тевтонов, бывших вне замка, убийцы собрались к церкви в замке, ища не молитвы, а кровопролития, не таинства мессы, а оскорбления мира христова, то есть, неся с собой жестокость Каина. Они заняли и обступили вход в церковь, окружили с оружием в руках безоружных братьев, а чтобы легче вызвать их наружу, обещали мир, коварно протянув руки. Первым, слишком доверившись неверным, вышел к ним Мауриций, бывший у них судьей; на него тотчас бросились и убили. Тогда остальные, испуганные очевидной опасностью, приготовились к обороне, но когда после долгого ожидания, насильники клятвенно обещали мир, братья по одиночке вышли к ним. Вероломные схватили их, тотчас связали по рукам и по ногам, захватили все имущество их, деньги, коней и поделили между собой. Тела убитых бросили в поле на съедение собакам, "оставив", как написано, "трупы рабов твоих пищею птицам небесным, а тело святых твоих зверям земным, пролили кровь их, как воду, и некому было хоронить". Некоторые из них отправились еще и в другой замок, бывший у Палы, велели и там сделать то же, а местного священника с другими убили по дороге.⁵

6. После того эти же сакальцы пошли в Гервен [Ерве], схватили там Гебба, бывшего их судьей, отвели вместе с прочими датчанами в, свои замок и истязали его и других жестокими пытками; растерзали им внутренности, вырвали сердце из груди у еще живого Гебба, зажарили на огне и, разделив между собой, съели, чтобы стать сильными в борьбе против христиан; тела убитых отдали на съедение собакам и птицам небесным.

7. Совершив столь нечестивое дело, старейшины Вилиенде [Вильянди] в тот же день послали в Оденпе [Отепяя] совет, чтобы там поступили так же, а жителям Дорпата [Тарту], вместо известия, послали окровавленные мечи, которыми убили тевтонов, их одежду и коней. Те все с радостью приняли эту весть, бросились на братьев-рыцарей и связали их, а Иоганна, бывшего у них судьей, и всех их слуг перебили. И из купцов истребили острием меча весьма многих; прочие сначала было спаслись, спрятавшись, но потом и их заключили в оковы. Все добро братьев-рыцарей, других тевтонов и купцов они захватили и разделили между собой, а тела убитых, да покоятся их души в мире с Христом, бросили не погребенными на поле. Жил в то время в Дорпате [Тарту] вместе с братьями-рыцарями собрат их, священник Хартвиг. Его посадили на тучного быка, так как и сам он был не менее тучен, вывели из замка и стали решать жребием, кого богам угодно избрать в жертву, священника или быка. И пал жребий на быка и тотчас его убили, а священнику, следуя воле богов, сохранили жизнь, но нанесли большую рану, которая впоследствии была вылечена.

8. По всей Эстонии и Эзелю [Сааремаа] прошел тогда призыв на бой с датчанами и тевтонами, и самое имя христианства было изгнано из всех тех областей. Русских же и из Новгорода и из Пскова эсты призвали себе на помощь, закрепили мир с ними и разместили - некоторых в Дорпате [Тарту], некоторых в Вилиенде [Вильянди], а других в других замках, чтобы сражаться против тевтонов, латинян и вообще христиан; разделили с ними коней, деньги, все имущество братьев-рыцарей и купцов и все, что захватили, а замки свои весьма сильно укрепили, Выстроили по всем замкам патереллы и, поделив между собою много баллист, захваченных у братьев-рыцарей, учили друг друга пользоваться ими. Жен своих, отпущенных было после принятия христианства, они вновь взяли к себе; тела своих покойников, погребенные на кладбищах, вырыли из могил и сожгли по старому языческому обычаю; мылись сами, мыли и выметали вениками замки, стараясь таким образом совершенно уничтожить таинство крещения во всех своих владениях.

9. И послали жители Сакалы гонцов в Ригу сказать, что они охотно возобновят мир, но веры христианской впредь не примут никогда, пока останется в стране хоть годовалый мальчик ростом в локоть.⁶ Они просили вернуть их сыновей-заложников, обещая отдать за каждого по одному человеку из братьев-рыцарей и купцов, какие были еще в живых среди заключенных у них. Так и было сделано.

10. В то время в доме у одного эста в Сакале жил христианин купец, и когда стали убивать всех бывших в стране тевтонов, тот эст тоже напал на своего гостя и убил его. После этого жена убийцы родила сына, и на теле у мальчика оказались свежие раны по всем местам, куда отец ранил безвинно убитого им, притом совершенно такие же, как раны убитого. Впоследствии они зажили, но рубцы видны и до сего дня. И дивились многие, кто видел, и рассказывали об этом, как свидетели кары божьей, а сам убийца вскоре же погиб от руки христианского войска.

11. И начались вновь войны на всем пространстве Эстонии. Эзельцы, и приморские и из Варболе, вместе с гервенцами и виронцами долго осаждали датчан в Ревеле [Таллинн], пока господь наконец, не освободил их: сильно утомленные долгой осадой тевтоны и датчане вышли из замка и напали на врагов, и бог обратил эстов в бегство, и пали многие из них убитыми, а прочие бежали. И захватили христиане их быков и коней и большую добычу, славя господа, и на этот раз избавившего их от таких бедствий,

12. Когда летты увидели, какие злодейства замышляют эсты против Ливонии, стали и они воевать с эстами. Рамекис со своими и Варигриббе с другими леттами пошли в Угаунию, разграбили деревни, людей увели в плен или перебили и взяли много добычи. По возвращении их пошли другие и нанесли такой же вред. Равным образом вслед за леттами и эсты явились в Леттию и причинили там не меньше зла.

13. После того отправились в Угаунию и братья-рыцари, разграбили и сожгли некоторые деревни, также сильно повредив эстам. Вернувшись в Ригу, они призвали людей епископа и всех тевтонов помочь им против свирепости эстов. Те, однако, в один голос ответили: "Если вы согласитесь отдать церкви пресвятой Марии и епископу рижскому их третью часть в Эстонии, епископу Герману возвратите в полное обладание его треть, а сами удовлетворитесь своей третью, мы охотно поможем вам".⁷ И обещали те немедленно отдать епископам в целости их доли. Поэтому тотчас поднялись все люди церкви, созвали войско из своих ливов, из леттов, вместе с рижанами и братьями- рыцарями, и двинулись в Сакалу. С наступлением утра они появились близ замка Вилиенде [Вильянди], и вышли оттуда эсты и бились с ними до третьего часа. Потом войско отступило, разделилось отрядами по всем деревням, и стали они грабить область, забирая в плен; и убивая, кого находили. После того, собравшись всем войском, пошли назад в Ливонию к замку, что у Палы, и три дня сражались с эстами; другие же перешли Палу, разграбили и выжгли всю область Нурмекунде, перебили там множество народу и, вернувшись к своим, вместе со всем войском возвратились в Ливонию, а всех пленных мужчин обезглавили, чтобы отомстить тем криводушным и вероломным народам. Разделив добычу, славили того, кто благословен всегда.

Комментарий

1 Вальвы (Valvi, Valvae) - наименование половцев в немецких хрониках. Арнольд Любекский (кн. VI, гл. 5, § 4) отмечает, что у короля Филиппа в лагере был perditissimum hominum genus, qui Valvae dicuntur; далее (кн. VII, гл. 14, § 1), что он собрал "бесчисленное войско со всей империи, где было бесчисленное множество людей из пределов Унгарии и вспомогательные войска из наихудших людей (pesslmorum), именуемых вальвы".

Партами (парфянами) называет половцев Anonymus у Mencke, Scriptor., т. Ill, стр. 122: "Во времена того императора (Фридриха II - С.А.) некие войска, обитавшие у реки, которая называется Тау (Thau, вместо Than, то есть Танаис, Дон - С.А.), выйдя из Азии, напали на партов (Parthos); им помогали русские (Rutheni), вступили в бой с татарами и были побеждены. Пало таким образом русских и партов до ста тысяч человек» (перевод наш).

2 Mistoslawe de Kywa - Мстислав киевский - Мстислав Романович, сын Романа Ростиславича, князя смоленского, с 1173 по 1175 г. киевского, князь смоленский; с 1214 г. занимает киевский стол. Погиб в битве при Калке.

Мстислав галицкий - Мстислав Мстиславич Удалой, сын Мстислава Ростиславича Храброго, князь торопецкий, затем новгородский, наконец, галицкий. Упоминался выше, как "великий король" новгородский.

* Появление татар в земле половцев относится у Генриха к двадцать четвертому году епископства Альберта, то есть, по нашему счету, к периоду времени, примерно, от 1 марта 1222 г. до 1 марта 1223 г., а так как, кроме того, помещено у него это событие в самом начале епископского года, надо думать, что автор Хроники относил его к весне 1222 г. Дальнейшие факты первого татарского нашествия, кончая битвой при Калке, изложены в Хронике тут же, в непосредственной связи с поражением половцев, и как будто также относятся к 1222 г.

Это обстоятельство привлекло внимание комментаторов и вызвало оживленный спор, оказавшийся далеко небесполезным для решения общей задачи - уяснения и уточнения русской летописной хронологии.

Э. Боннель, автор первого исследования по сравнительной хронологии Генриха и наших летописей отметил в своей работе тот факт, что летописи, рассказывая о таком чрезвычайном событии, как татарское нашествие, во-первых, разногласят между собою в датах, и, во вторых, противоречат хронологии Генриха, а так как, на основании многих, и большею частью объективно убедительных, сопоставлений, исследователь пришел к выводу о неизменной достоверности показаний Генриха и крайней неточности летописных дат, он склонен и в вопросе о годе битвы при Калке a priori поддерживать датировку Генриха.

Битва при Калке относится: по Лаврентьевской, Троицкой, Воскресенской, Типографской летописям и Хронографу - к 6731 г.; по Ипатьевской, Новгородским 1 и 4-й, Псковской 2-й, Софийской 1-й, Тверской, летописи Авраамки, Симеоновской, Львовской и Ермолинской - к 6732 г.; по Никоновской - к 6733 г.; по Рогожинской - к 6734 г.; по Густинской - к 6733 г., причем поражение половцев относится и ней к 6732 г.

День битвы обозначен: "мая в 30"- в Густинской; "мая в 30 на св. Еремия" - в Лаврентьевской и Тверской; "мая в 31 на св. Еремия" - в Новгор. 1-й; "мая в 31" - в Псковск. 1 и 2-й; "июня в 16 день" - в Троицкой, Никоновской, Новгор. 4-й, Софийской, Воскресенской, Авраамки, Львовской, Ермолинской и Типографской (в последней описка "июля").

Изо всех этих дат⁸ Боннель сразу отбрасывает летние (июнь и июль), как противоречащие наиболее надежному, опирающемуся на слова очевидца, показанию Ипатьевской летописи, и, считая 31 мая ошибкой (вместо 1 мая), приходит к убеждению, что битва произошла либо в последних числах апреля, либо в самом начале мая.

Переходя к вопросу о годе битвы, Боннель добросовестно пересказывает соображения Гаммера (Hammer. Geschichte d. goldenen Horde. Pеsth, 1840), относящего ее не к 1224 г. (Круг, Карамзин и др.). а к 1223 г.; не скрывает того, что тезис Гаммера находит поддержку и в восточных источниках (Ибн-эль-Атир) и во многих русских летописях, но сам стоит на другой точке зрения: рядом цитат и сопоставлений из Хроники он доказывает, что годом битвы надо считать 1222-й, а единственно правильным хронологическим свидетельством - свидетельство Генриха.

Этот вывод вызвал возражения акад. Куника. Детально анализируя все известные данные о первом нашествии татар, привлекая и западные источники (Цезария гейстербахского, Нейбургскую хронику и др.), и свидетельства восточных писателей (Ибн-эль-Атира, Вардана, Михаила Паиарета), акад. Куник с безупречной убедительностью обосновывает три тезиса: 1) нападение татар на половцев не могло быть том же году, что битва при Калке, а было месяцев на 8 ранее; 2) битва при Калке произошла в 1223 г., причем летописные даты 31 мая относятся именно к ней, а 16 июня - к моменту вступления в Киев Владимира Рюриковича; 3) Генрих, вообще весьма точный в хронологии, допустил неточность в датах, связанных с первым татарским нашествием.

Доводы акад. Куника не переубедили ярого апологета Хроники, Боннеля, но объективно имеют, нам думается, исчерпывающий и решающий характер. Вывод Куника не поколеблен и недавней работой А. Б. Салтыкова "Хронология битвы при Калке" (Ученые записки Института Истории России, т. IV, Москва, 1929, стр. 5-12), где автор, пересматривая вопрос сызнова, останавливается на 31 мая 1224 г., как окончательно, по его мнению, установленной дате битвы.⁹

Зная только тот факт, что все события первого татарского нашествия, как было сказано, собраны у Генриха в начале XXVI главы, т.е. относятся к первым месяцам 24 епископского года, можно было бы думать (Куник), что автор Хроники сделал это просто ради удобства изложения. Пример такой хронологической контаминации мы действительно видели выше. Этому предположению противоречит, однако, другой факт: рассказывая выше в XXV.3 о походе двенадцатитысячного русского войска под Венден [Цесис] в конце лета 1221 г., Генрих говорит, что вождем был "король новгородский, в следующем же году убитый татарами", а это как будто уже прямо указывает на 1222 г. и приводит к невыгодному для точности автора заключению о том, что и подготовка к походу русских князей ("И прошел во всей Руссии призыв..."), и самая битва сознательно включены им в один год.

В дополнение к этим соображениям акад. Куника можно сделать такие замечания.

Выражение "в следующем году" у Генриха значит "в следующем году епископства", то есть в применении к интересующему нас месту (XXV.3): не в 23 году епископства (от марта 1221 до марта 1222 г.), а в 24-м - от марта 1222 до марта 1223 г.

При решении всего спорного вопроса теоретически представимы две возможности: первая - Генрих не знал точных (месячных) дат нападения татар на половцев и битвы при Калке, т.е. не знал, что это события двух последовательных весен. В этом случае нет никаких оснований предполагать, вместе с акад. Куником, что подготовку русских князей к походу Генрих относит к зиме 1222-1223 г. По опыту войн в Ливонии, автор Хроники мог думать, что эта подготовка закончилась уже летом 1222 г., а поход и битва произошли зимой все равно - 1222 или нач. 1223 г. Без всяких противоречий в эту схему укладываются все приводимые Генрихом факты и все они остаются в пределах 24-го года епископства.

Другая возможность: Генрих знал относительную хронологию событий, но почему-то не счел нужным точно установить ее в своем изложении. По ближайшем рассмотрении оказывается, что тут ошибка его была бы совсем невелика. Предположим, что источник его говорил о двух веснах, не называя месяцев и чисел: автору Хроники достаточно было, слушая это, иметь убеждение, что и в причерноморских степях можно воевать, как в Ливонии, уже (или еще) в феврале, чтобы с полной последовательностью отнести битву при Калке хотя бы и к тому же епископскому году, что нападение половцев (к ранней весне 1223 г.). Выражение XXV.3 "в следующем году" было бы тут целиком оправдано. Даже в том случае, если Генрих знал, что битва была в конце мая, ошибка его в тексте Хроники не превышает трех месяцев.

Kaк бы то ни было, впрочем: незнание тут, ошибка или небрежность, но неточность этого сообщения Хроники остается фактом и, добавим, фактом, не настолько исключительным у Генриха, чтобы стоило с таким недоверием подходить к самой возможности его, как это делает Боннель.

3 Альберт из Лауенбурга - см. выше XXI.1. О походе Вальдемара в 1222 г. также у Альберта фон Штаде (МGН, SS, XVI, 357).

4 Этот договор, таким образом, снимает лишь претензии короля на Ливонию, вообще мало реальные, но в отношении эстонских областей только подтверждает старое соглашение (XXV. 1), подчеркивавшее выгоды меченосцев, а не Альберта и не уяснявшее положения епископа Германа. Что побудило Вальдемара согласиться в данном случае? Может быть, единодушие требований Альберта и магистра и обещание, данное Андреем лундским, и, наконец, важность союза с ливонцами.

5 Слова об убийстве священника очень неясны. Пабст предполагает, что тут разумеется феллинский [Вильянди] священник Теодорих.

6Об оставлении христианства также у Альберта фон Штаде под 1224 г. (MGH, SS, XVI, 358).

7 В этом рассказе вскрывается наконец завуалированная Генрихом неприемлемость последних соглашений об эстонских областях для епископа и его партии: там ему предлагались только духовные права, здесь речь идет о полноте сеньориальных прав, которые до сих пор узурпировались меченосцами (с помощью датчан) в свою пользу. Орден, убедившись в невозможности действовать, иначе, вынужден согласиться на условия договора 1216 г. (XX.4).

8 Боннель, впрочем, опирался не на все здесь перечисленные.

9 Небесполезно было бы подробнее остановиться на "итоговой" работе А. Б. Салтыкова, хотя бы потому, что выводы ее, хоть и с сомнением, принимаются к учету в научной литературе. Не имея возможности сделать это здесь, ограничимся следующими замечаниями:1) в статье А. Б. Салтыкова использованы, за единственным исключением, только те материалы, что были известны и Кунику; 2) в пересказе и использовании Боннеля и Куника (что далеко не везде оговорено) автор допускает ряд фактических неточностей, обнаруживает незнание некоторых фактов, а отчасти и литературы; в общем же передает аргументацию противников в такой упрощенно-элементарной форме, которая местами равносильна искажению; 3) собственный вывод А. Б. Салтыкова в конечном итоге опирается на сопоставление с Ибн-эль-Атиром единственного (впрочем, и ранее уже известного) факта - записи в греческом синаксаре, сделанной в Судаке под 27 января: "в тот же день пришли впервые татары 6731 г.". Ход мысли А. Б. Салтыкова следующий: у Ибн-эль-Атира сказано, что после поражения кипчаков (половцев) татары долго оставались в их земле; если взятие Судака относится к 27 января 1223 г., то термин "долго" нельзя относить к периоду времени от 27 января 1223 до 31 мая 1223 г., а следует относить ко времени от 27 янв. 1223 г. до 31 мая 1224 г., считая поэтому именно последнюю дату датой битвы при Калке.

Слабость этого силлогизма очевидна из следующего: I) вместо слова "долго", читаемого в русском переводе Ильминского, уже в переводе Тизенхаузена (Материалы по истории Золотой Орды, т. I), совершенно неосновательно заподозренном Салтыковым, читается "некоторое время", а это, по указанию акад. И. Ю. Крачковского (за которое мы ему глубоко благодарны) совершенно точно передает слово muddatan, стоящее в арабском тексте (Ibn-el-Athiri Chronicon, ed. С. J. Tornberg, XII. Upsaliae, 1853, стр. 253, 14: "wa akama at-tatar bi-ard Kifgak muddatan"); 2) если даже не настаивать на этом обстоятельстве, достаточно прочесть целиком весь соответствующий отрывок из Ибн-эль-Атира, чтобы убедиться, что слово «долго» нет необходимости относить ко времени после взятия Судака, так как оно явно относится ко всей осени и зиме предшествовавшего года, означая время от разгрома половцев до начала военных действий русскими.

Не лишено интереса то, что ultima ratio А. Б. Салтыкова (запись в синаксаре) кое-кем считалась окончательным аргументом в пользу Куника. См. Брун, Черноморье, часть II - "Материалы для истории Сугдеи" - ср. А. Б. Салтыков, о. с., пр. 11, прим. 1.

XXVII. Двадцать пятый год епископства Альберта

1. Двадцать пятый уж год в должности епископ пребывал,

И все же церкви от войн покоя не бывало. [1223 г.]

Был двадцать пятый год епископства, а церковь все еще не имела покоя от войн. Когда епископ Бернард, первый епископ семигалов, возвратился со многими пилигримами из Тевтонии, жители Сакалы, Угаунии и соседних областей собрали большое войско, явились на Имеру, разграбили землю леттов, многих из леттов перебили, женщин увели в плен и, разослав войско по всей области, нанесли ей тяжелый удар: одни пошли в Трикату, другие в Розулу,¹ третьи - в Метсеполе, четвертые - в Торейду [Турайда], застали по всем деревням множество мужчин и женщин, многих из них перебили, других увели в плен, захватили большую добычу, а все деревни и церкви предали огню. После этого назначили сбор войска со всем награбленным в Ледегоре [Ледурга]. Между тем Рамекис с немногими другими леттами шел сзади вслед за эстами до Уреле [Унгурмуйжа] и, наткнувшись случайно на Варемара, главу русских в Вилиенде [Вильянди], убил его со многими другими русскими и эстами; захватив оружие и большую добычу, они затем вернулись в Венден [Цесис].

И пришла в Ригу весть обо всех бедствиях, испытанных ливами и леттами, и горько плакали все о своих убитых братьях и тотчас, без всякого промедления, бросив хлеб, мешки и одежду, конные и пешие, братья - рыцари с пилигримами, купцами и ливами выступили в Торейду [Турайда]. Послав разведчиков, обнаружили, что враги уже отступили из Ледегоре [Ледур-га], и гнались за ними днем и ночью, но от крайней усталости все пешие и множество других воротились в Ригу. Те же, кто были тверды сердцем в решении отомстить язычникам и стеною стать за дом Господень, не отступили. В числе их были Иоганн, настоятель церкви святой Марии, священник Даниэль, Фолквин, магистр братьев-рыцарей; они старались и других подкрепить, ободряя и уговаривая показать себя верными, сильными и храбрыми в бою господнем против отступников. К ним присоединились братья-рыцари из Зегевольда [Сигулда] и Вендена [Цесис], а также великое множество ливов и леттов, и шли они вслед за врагами по дороге близ Койвы [Гауя], но те ушли другой дорогой, ведущей к церкви у Имеры; ночью поставили в церкви своих коней, натворили там других мерзостей, разграбили и сожг-ли хлеб, дома и все, что было у священника, а с наступлением утра двинулись к Имере, И случилось так, что, когда некоторая часть их войска уже перешла мост на Имере, вдруг сбоку по другой дороге появились христиане, ударили в середину врагов и начали бой. Эсты сопротивлялись весьма храбро, но устрашил их тот, кто некогда заставил филистимлян в ужасе бежать перед Давидом; и бились с ними тевтоны, и побежали эсты перед христианами. И преследовали их тевтоны, рассеивая и гоня назад по дороге, какою те пришли, и перебили множество из них. Другие нагоняли врагов у моста, убивали их и на этом пути, бились и на мосту. Тут пал раненый копьем брат-рыцарь Теодорих, человек храбрый и благочестивый, а прочие, перейдя мост, напали на врагов. Те, однако, бросив всю добычу и коней, а некоторых пленных убив, пешими бежали в лес. Более шестисот из них было перебито, другие погибли в лесах, третьи утонули в Койве [Гауя], а некоторые с позором вернулись в землю свою, чтобы передать дома весть о происшедшем. Христиане же - тевтоны, ливы и летты, захватив добычу, коней и быков, поровну разделили между собой, а пленным своим собратьям, муж-чинам и женщинам, вернули свободу, благословляя и славя того, кто не только в этот раз, но и всегда сражался за них в Ливонии и всегда даровал им славные победы над отступниками.

2. После того как эсты, отрекшиеся от веры христовой, были разбиты при Имере, епископ Бернард2 послал по всей Ливонии и Леттии звать, чтобы люди церкви и братья-рыцари с ливами и леттами - все явились биться с эстами. Все послушно повиновались и собрались вместе, в том числе и пилигримы с купцами. Отправившись, кто на корабле по Койве [Гауя], кто пешком, кто верхом на конях, прибыли к месту молитвы и сговора в количестве восьми тысяч. Торжественно проведя молитвы и совещания, поспешили в Эстонию к замку Вильянди, который за 10 лет до того был взят тевтонами и подчинен христианской вере, и вновь уже вторично осадили его; соорудили малые осадные машины и патереллы; построив крепкую и высокую башню из бревен, продвинули ее ко рву, чтобы можно было снизу вести подкоп под замок. Сильно им мешали, однако, баллистарии, бывшие в замке, ибо против христианских баллист у осажденных была масса баллист, отнятых у братьев-рыцарей, а против осадных машин христиан они и сами соорудили машины и патереллы. И шел бой с обеих сторон много дней: начата была осада в августе в день памяти Петра в темнице [1 августа 1223 г.], а в день успения пресвятой девы осажденные, обессилев, сдались [15 августа 1223 г.]. Дело в том, что стояли сильные жары, а в замке было множество людей и скота, и стали они слабеть от голода и жажды; из-за страшного смрада от трупов убитых начался в замке великий мор, стали люди болеть и умирать и не могли дольше обороняться. Поэтому те, кто еще оставались в живых, сдались со всем своим достоянием в руки христиан, тем более что замок на их глазах уже вторично был подожжен христианами и оборонялись они только с крайним трудом. Вот почему, заключив с христианами мир, они вышли из замка, вновь приняли на себя иго христианского учения и обещали никогда впредь отступнически не нарушать таинства веры, а за сделанное дать удовлетворение. И пощадили их братья-рыцари с тевтонами, хотя они сами сгубили и жизнь свою и имущество. Что касается русских, бывших в замке, пришедших на помощь вероотступникам, то их после взятия замка всех повесили перед замком на страх другим русским. Возобновив мир, христиане отправились в замок, захватили все, что было там, угнали коней и скот и поровну разделили между собой, а людям позволили вернуться в их деревни. После раздела добычи выступили к другому замку, что на Пале, и также осадили его. Люди там, однако, боясь взятия замка, болезней, смертности и таких же бедствий, как в первом, скорее сдались в руки христиан, прося лишь о жизни и свободе, а все добро свое отдали в руки войска. И даровали им христиане жизнь и свободу, и отпустили их по деревням, взяв всю огромную добычу: коней, овец, быков и все бывшее в замке; восхвалили бога за овладение двумя замками, и за подчинение вновь этого лживого народа, а потом с большой радостью возвратились в Ливонию.

3. Между тем старейшины из Сакалы посланы были в Руссию с деньгами и многими дарами попытаться, не удастся ли призвать королей русских на помощь против тевтонов и всех латинян. И послал король суздальский своего брата, а с ним много войска в помощь новгородцам; и шли с ним новгородцы и король псковский со своими горожанами, а было всего в войске около 20000 человек.³ Пришли они в Угаунию под Дорпат [Тарту] и прислали им жители Дорпата [Тарту] большие дары, передали в руки короля⁴ братьев-рыцарей, и тевтонов, которых держали в плену, коней, баллисты и многое другое, прося помощи против латинян. И поставил король в замке своих людей, чтобы иметь господство в Угаунии и во всей Эстонии. И ушел в Оденпе [Отепяя], где поступил так же; затем направил свое войско к Ливонии в Пуидизе, а за ним пошли угаунийцы, и войско увеличилось. Там его встретили эзельцы и просили направить войско против ревельских датчан, чтобы после победы над датчанами тем легче было вторгнуться в Ливонию, между тем как в Риге, говорили они, много пилигримов, готовых дать отпор. И послушался их король, и вернулся с войском другой дорогой в Сакалу и увидел, что вся область уже покорена тевтонами, 2 замка взято, а его русские повешены в Вильянди. Он сильно разгневался и, срывая гнев свой на жителях Сакалы, поразил область тяжким ударом, решил истребить всех, кто уцелел от руки тевтонов и от бывшего в стране большого мора; некоторые, однако, спаслись бегством в леса. Пройдя со своим большим войском в Ерве, он созвал к себе гервенцев, виронцев и варбольцев с эзельцами. Со всеми он осадил датский замок Линданиссе [Таллинн], четыре недели бился с датчанами, но не мог ни одолеть их, ни взять их замок, потому что в замке было много баллистариев, убивавших немало русских и эстов. Поэтому, в конце концов, король суздальский⁴ в смущении возвратился со всем своим войском в Руссию. А было то большое сильное войско и пыталось оно взять датский замок тевтонским способом, но не хватило сил. Разорив и разграбив всю область кругом, они вернулись в свою землю.

4. Между тем братья-рыцари и другие тевтоны с немногими людьми осадили замок Дорпат (Tarbatense) [Тарту] и бились там пять дней, но не могли по малочисленности взять столь сильный замок, разграбили окрестную местность и вернулись в Ливонию со всей добычей.

И снова, собрав войско, братья-рыцари вступили в Эстонию, нанесли гервенцам тяжелый удар за то, что они постоянно воевали с датчанами,⁵ многих из них перебили и взяли в плен, захватили много добычи. И пришли к ним гервенцы в Кейтис, обещая вечную верность тевтонам и всем христианам; тогда войско тотчас вышло из их владений и со всей добычей возвратилось в землю свою.

5. После того новгородцы послали короля Вячко, некогда перебившего людей епископа рижского в Кукенойсе [Кокнесе], дали ему денег и двести человек с собой, поручив господство в Дорпате [Тарту] и др. областях, какие он сумеет подчинить себе. И явился этот король с людьми своими в Дорпат [Тарту], и приняли его жители замка с радостью, чтобы стать сильнее в борьбе против тевтонов, и отдали ему подати с окружающих областей. Против тех, кто не платил податей, он посылал свое войско, опустошил все непокорные ему области от Вайги до Виру и от Виру вплоть до Ерве и Сакалы, делая христианам зло, какое мог.

6. Справив праздник рождества Господня [25 декабря 1224 г.], рижане задумали осадить за-мок Дорпат (Tarbatense) [Тарту]. Собрались они с братьями-рыцарями, пилигримами, ливами и леттами у Астигерва [Буртниеку], и было у них большое войско. И вспомнили они о датчанах, давно живущих в бедствии, так как с ними воевали все окружающие области и племена, и, отменив поход на Дорпат (Darbetam) [Тарту], отправились со всем войском в Гариен [Харью] и осадили замок Лоне. Бились они там две недели, построили машины, патереллы и крепкую башню из бревен, придвинув ее ближе к замку, чтобы можно было и снизу подкапывать замок и с верхушки ее лучше нападать. Услышав об этом, датчане обрадовались и пришли к ним благодарить за то, что те, сжалившись, явились к ним на помощь. После того много народу в замке было перебито баллистами или осадными машинами, а прочие стали тяжело болеть и умирать. К тому же и подкопные работы приближались уже к верхней части вала, так что осажденные боялись вот-вот провалиться вниз вместе с подрытым валом. Поэтому, в конце концов, они стали просить войско даровать им жизнь и свободу. И сохранили им жизнь, замок подожгли, а всех коней и быков, скот, имущество, деньги, одежду и все, что в замке было, тевтоны захватили и поровну разделили с ливами и леттами. Датчанам же вернули их людей и отпустили на свободу по деревням. Между тем тевтоны послали некоторых из своего войска к другим трем меньшим замкам по соседству, грозя войной, если там не сдадутся в их руки. И сдались те три ближние замка в руки рижан, пос-лавши им при этом походе подати и очень много вайпы.⁶ И возвратилось войско рижан в Ерве, а некоторые отправились грабить область [январь 1224 г.]. И вышли навстречу им гер-венцы и виронцы, прося о мире и обещая впредь не нарушать таинств веры христианской. И возобновлен был мир с ними, снова приняли их в дружбу, взяв заложников. Впоследствии же датчане сильно тревожили их, не раз начиная войну за то, что те приняли от рижан мир и иго христианства. И воротилось рижское войско с радостью в Ливонию, славя Христа, который всегда выводил их здравыми и невредимыми из всех походов, приводя домой. В это время были в Риге послы королей русских,⁷ ожидавшие исхода дела. Они чрезвычайно удивлялись тому, что рижане никогда не возвращаются назад с пустыми руками, без победы, так же как стрела Ионафана никогда не летела обратно, щит его был всегда прям в бою, а меч Саула без успеха не возвращался; а между тем большим и сильным войскам королей русских никогда не удавалось взять и подчинить вере христианской хотя бы один замок.

Комментарий

1 Упоминается только здесь. По предположению Пабста, может быть областью леттов к востоку от Трикаты на Раузе, притоке Аа [Гауя].

2 Епископ Бернард действует в качестве заместителя отсутствующего Альберта, об отъезде которого в Германию Генрих на этот раз забыл упомянуть (о возвращении см. XXVIII. I).

3 Великий князь Георгий суздальский послал брата своего Ярослава, князя переяславского, тогда княжившего в Новгороде. О походе его в Эстонию, и на Колывань (Ревель) [Таллинн] упоминают и наши летописи. Ср. ПСРЛ1, III, 39 - под 6731 г.: "Приде князь Ярослав от брата и иде с всею областию к Колываню и повоева всю землю чюдьскую, а полона приведе без числа, но города не взяша, злата много взяша и придоша вен здрави". Князь псковский - Владимир.

4 Разумеется Ярослав, как и ниже, под ошибочным именем "король суздальский".

5 Трудно сказать, действительно ли это было выполнением договора с датчанами или, как во многих других случаях, фраза Генриха есть лишь нечто вроде дипломатической мотивировки нападения (ср. такие пояснения, как "вспомнив о старых обидах" и т.п.). О первом, пожалуй, говорит упоминаемое ниже возвращение свободы осажденным гариэнцам, может быть, как датским подданным (Гариен [Харью] признавался датской областью - ср. XXIII.10). Как бы то ни было, несомненно и то, что объединение местных сил в борьбе против христиан не могло не иметь последствием известной солидарности между собою разноплеменных "завоевателей".

6 Эстонское waip, или waib, фин. waippa - "трубый платок, суровое покрывало" и т. п.; по латвийски weeplis - "покрывало". В актах встречается wepa (Курляндия) и vepa (Ревель [Таллинн]). Слово, по-видимому, северного происхождения, по-шведски vepa.

7 Акад. Куник сопоставляет это известие о пребывании в Риге послов "русских королей" в январе 1224 г. с сообщением, заключающим рассказ о татарском нашествии в XXV. 1, где в несомненной причинной связи с поражением на Калке говорится также о прибытии русских послов в Ригу. По мнению акад. Куника, посольства, упомянутые под 1222 г., можно было бы считать фактом, поскольку, готовясь к походу на татар, русские князья действительно должны были позаботиться и о безопасности тыла. Однако от кого же могли быть эти посольства до битвы при Калке? Смоленский и полоцкий князья, судя по Генриху, и так были в мирных отношениях с Ригой, а Новгород и Псков заключили с ней мир лишь после взятия Дорпата [Тарту] в конце 1224 г., до того же оставались все время враждебны. После поражения при Калке прибытие мирных посольств даже от Смоленска и Полоцка совершенно понятно: Владимир Рюрикович занял киевский стол, другие князья выбыли, павши в бою, - возобновление договора было естественно. Таким образом, русские посольства должны были быть в Риге осенью 1223 г., но если это так, то спрашивается, что за послы русские, от кого и зачем оказываются по Генриху в Риге и в конце 1222 г. и к январю 1224 г.? Акад. Куник склонен думать, что эти два упоминания Хроники (XXV. 1 и здесь) относятся к одному и тому же факту - к появлению в Риге русских посольств после битвы при Калке, а то обстоятельство, что послы находятся в Риге еще в январе 1224 г., считает косвенным доказательством в пользу 1223 г., как года битвы.

XXVIII. Двадцать шестой год епископства Альберта

Был двадцать шестой год посвящения епископа Альберта [1224 г.], а церковь все еще не знала тишины от войн. Ибо король Вячко (Viesceke) с жителями Дорпата (Tarbatensibus) [Тарту] тревожил всю область вокруг, а летты и ливы, не раз ходившие в небольшом числе на них, не в силах были причинить им вред. Снова собравши после пасхи войско [14 апреля 1224 г.], братья - рыцари также осадили Дорпат (Darbetam) [Тарту] и бились там пять дней, но не могли, по своей малочисленности, взять замок и, разграбив окружающую местность, с добычей вернулись в Ливонию.

Между тем возвратился из Тевтонии достопочтенный епископ Альберт со многими пилигримами и со всей своей свитой. Вместе с ним прибыл брат его, не менее достопочтенный епископ Герман, давно уже избранный и посвященный в епископы Эстонии, но много лет не допускавшийся королем датским к своему епископству. После того, однако, как король датский был уведен тевтонами в плен в Саксонию, ¹ вышеназванный епископ рижский с тем же братом своим отправился к королю просить его решения и согласия. И разрешил король, чтобы Герман ехал в Ливонию, а из Ливонии к своему епископству в Эстонию. По прибытии в Ригу они были с великой радостью встречены рижанами и всем населением Ливонии. Все радовались и славили бога за то, что после многих бедствий и горьких войн вновь завоевана и покорена почти вся Эстония, кроме одного замка Дорпата (Darbatense) [Тарту], которого еще ожидало божье возмездие.

2. И пришли к соглашению братья-рыцари с теми же епископами, с людьми церкви и со всеми рижанами о разделе областей Эстонии, относящихся к Риге [22-24 июля 1224 г.]. Епископу Герману дали Угаунию с ее областями, а братьям - рыцарям выпала на долю, как их часть, Сакала. Церкви же св. Марии в Риге и епископу рижскому предоставили Поморье с семью килегундами.² Когда поморцы услышали, что отнесены к рижской церкви, они сильно обрадовались и полностью заплатили подати за два года, задержанные вследствие нападения датчан. Так же радовались и угаунийцы господству епископа Германа, ³ находившегося в Оденпе [Отепяя], но им препятствовал король Вячко (Viesceka) со своими дорпатцами (Tarbatensibus) [Тарту]: он был ловушкой и великим искусителем для жителей Сакалы и других соседних эстов.

3. И отправили епископы послов к королю в Дорпат (Darbetam) [Тарту], прося отступиться от тех мятежников, что были в замке, так как они оскорбили таинство крещения; бросив веру христову, вернулись к язычеству; братьев - рыцарей, собратьев и господ своих, одних перебили, других взяли в плен и таким образом вовсе извели в своих пределах, а все соседние области, перешедшие в веру христову, ежедневно грабили и опустошали. И не захотел король отступиться от них, так как, давши ему этот замок с прилегающими землями в вечное владение, новгородцы и русские короли обещали избавить его от нападений тевтонов. И собрались в тот замок к королю все злодеи из соседних областей и Сакалы, изменники, братоубийцы, убийцы братьев-рыцарей и купцов, зачинщики злых замыслов против церкви ливонской. Главой и господином их был тот же король, так как и сам он давно был корнем всякого зла в Ливонии: нарушив мир истинного миротворца и всех христиан, он коварно перебил преданных ему людей, посланных рижанами ему на помощь против литовских нападений, и разграбил все их имущество. Итак, все эти люди, полагаясь на крепость вышеназванного своего замка, пренебрегали миром с христианами и ежедневно старались повредить им. Да и на самом деле замок этот был крепче всех замков Эстонии: братья - рыцари еще ранее с большими усилиями и затратами укрепили его, наполнив оружием и баллистами, которые были все захвачены вероломными. Сверх того, у короля было там множество его русских лучников, строились там еще и патереллы, по примеру эзельцев, и прочие военные орудия.

4. Эстонская церковь подвергалась тогда многим тягостям войны и подобна была женщине родящей, терпящей печаль и боль, пока не родит, роды же ее подстерегает дракон, то есть тот бегемот, что, поглощая реку, все еще надеется принять Иордан в пасть свою. Вышеназванная церковь, еще маленькая и слабая, никак не могла бы выйти из таких военных трудностей без помощи церкви ливонской, которая была ее истинной и первой по трудам завоевания матерью, родившей ее крещением возрождения для веры христовой, хотя многие матери ложно присваивали и обманно влекли к себе эту дочь, и одна из них - это русская мать, всегда бесплодная и бездетная, стремящаяся покорять страны не для возрождения к вере христовой, а ради податей и добычи.

5. Итак, чтобы ливонская церковь могла избавить от бед дочь свою, церковь эстонскую, рожденную ею во Христе, достопочтенный епископ рижский созвал братьев-рыцарей, а также церковных людей с пилигримами, купцами, горожанами Риги, со всеми ливами и леттами и назначил поход для всех, принадлежащих к ливонской церкви. В полном повиновении все собрались с войском у озера Растигерве [Буртниеку?], пригласив с собой вышеназванного достопочтенного епископа рижского с братом его, не менее достопочтенным епископом Германом, со всеми церковными людьми и рыцарями. Совершив там дело молитвы и совещания, отправили вперед лучших и сильнейших в войске, чтобы они, пройдя Угаунию в течение дня и ночи, на следующее утро могли осадить замок Дорпат (Darbatense) [Тарту]. Те, снова разделив свои силы, одних отрядили для нападения на замок, других направили в Виронию [Виру] для разорения все еще непокорных жителей. После трехдневного похода они в изобилии привели овец, быков и прочее, что войску пригодилось. Епископы же с пилигримами и всей массой войска шли сзади и в день успения пресвятой девы [15 августа 1224 г.] достигли замка. В этот же день в прошедшем году взят был замок Вилиенде [Вильянди]. Итак, поля покрылись шатрами, началась осада замка. Стали строить малые осадные машины и патереллы, наготовили множество военных орудий, подняли крепкую осадную башню из бревен, которую восемь дней искусно строили из крупных и высоких деревьев в уровень с замком, затем надвинули поверх рва, а внизу тотчас начали вести подкоп. Для рытья земли днем и ночью отрядили половину войска, так чтобы одни рыли, а другие выносили осыпающуюся землю. Поэтому с наступлением утра значительная часть подкопанного обрушилась с вала, и вскоре можно было продвинуть осадную башню ближе к замку. Между тем к королю посылали для переговоров знатных людей, священников и рыцарей. Ему предлагали свободный путь для выхода с его людьми, конями и имуществом, лишь бы он ушел из замка и оставил этот народ отступников. Но король, в ожидании помощи от новгородцев, упорно отказывался покинуть замок. В это время пришли русские разорять область; слухи об этом распространились по шатрам. Тотчас явились в полной готовности тевтоны, желавшие с ними сразиться, и выступили в поле, оставивши других осаждать замок, но так как русских не оказалось, они снова вернулись к осаде замка. Многих на верху вала ранили стрелами из баллист, других перебили камнями метательных орудий, бросали в замок из патерелл железо с огнем и огненные горшки. Одни готовили орудия, называемые ежом и свиньей, другие складывали костры из бревен, третьи подкладывали огонь, наводя всем этим великий страх на осажденных. И бились так много дней. Точно также и бывшие в замке построили свои машины и патереллы против христианских орудий, а против стрел христиан направили своих лучников и баллистариев. Подкоп велся день и ночь без отдыха, и башня все более приближалась к замку. Не было отдыха усталым. Днем бились, ночью устраивали игры с криками: ливы и летты кричали, ударяя мечами о щиты; тевтоны били в литавры, играли на дудках и других музыкальных инструментах; русские играли на своих инструментах и кричали; все ночи проходили без сна. И собрались вновь все христиане, ища совета у бога. Были среди них вождь Фридрих и вождь Фредегельм, и судья пилигримов, человек знатный и богатый, который говорил: "Надо взять этот замок приступом, с бою и отомстить злодеям на страх другим. Ведь во всех замках, доныне взятых ливонским войском, осажденные всегда получали жизнь и свободу: оттого другие и вовсе перестали бояться. Так теперь, мы всякого, кто из наших первый взберется на вал и вступит в замок, превознесем великими почестями, дадим ему лучших коней и лучшего пленника из взятых в замке, за исключением короля, которого вознесем надо всеми, повесив на самом высоком дереве". Эта мысль всем понравилась, люди стали приносить обеты господу и пресвятой деве, и тотчас по наступлении утра, после торжественной мессы, началась битва. Стали подносить бревна, но весь труд был напрасен, так как не пришло еще время возмездию божьему. В девятом часу эсты в замке зажгли большие огни, открыли широкое отверстие в вале и стали через него скатывать вниз колеса, полные огня, направляя их на башню и подбрасывая сверху кучи дров. Но сильные христианские воины в доспехах разбросали огонь, разломали колеса, сбили силу пламени и защитили свою башню. Между тем другие нанесли дров и подожгли мост, а русские все сбежались к воротам для отпора.

6. Иоганн из Аппельдерна, брат епископа,⁴ славный рыцарь, взяв факел в руку, первый стал подниматься на вал. Вторым за ним тотчас пошел его слуга Петр, и они без всякого промедления сразу добрались до самого верха вала. Увидев это, и другие в войске побежали вслед за ними. Что же сказать дальше? Каждый спешил взойти первым ради вящей славы и чести Иисуса Христа и матери его Марии, а также чтобы и самому получить честь и награду за свой подвиг. И взошел кто-то первый, а кому это удалось, не знаю, знает бог; за ним последовала вся масса. Каждый помогал товарищу подняться в замок, а иные проникли в отверстие, через которое осажденные катили колеса с огнем; вошедшие первыми приготовляли место следующим, гоня эстов мечами и копьями с вала. Когда уже много тевтонов вошло в замок, за ними двинулись летты и некоторые из ливов. И тотчас стали избивать народ, и мужчин и даже некоторых женщин, не щадя никого, так что число убитых доходило уже до тысячи. Русские, оборонявшиеся дольше всего, наконец были побеждены и побежали сверху внутрь укрепления; их вытащили оттуда и перебили, всего вместе с королем около двухсот человек.⁵ Другие же из войска, окружив замок со всех сторон, не давали никому бежать. Всякий, кто, выйдя из замка, пытался пробраться наружу, попадал в их руки. Таким образом; изо всех бывших в замке мужчин остался в живых только один - вассал великого короля суздальского, посланный своим господином вместе с другими русскими в этот замок. Братья-рыцари снабдили его потом одеждой и отправили на хорошем коне домой в Новгород и Суздаль сообщить о происшедшем его господам. Когда все мужчины были перебиты, началось у христиан великое торжество: били в литавры, играли на свирелях и других музыкальных инструментах, потому что отомстили наконец, злодеям и истребили всех вероломных, собравшихся туда из Ливонии и Эстонии. После того собрали оружие русских, одежду, коней и всю добычу, бывшую в замке, а также оставшихся еще в живых женщин и детей, подожгли замок и на следующий день с великой радостью пошли назад в Ливонию, славя бога на небе за дарованную победу, ибо благ он и милостив вовеки. Новгородцы же пришли было в Псков с многочисленным войском, собираясь освобождать замок от тевтонской осады, но, услышав, что замок уже взят, а их люди перебиты, с большим горем и негодованием возвратились в свой город.

7. Эзельцы освободили из плена Теодориха, брата епископа, и отпустили в Ливонию. Поморцы же, явившись в Ригу, вернулись в подчинение епископу, полностью уплатили двойной оброк, не плаченный из-за датчан в течение двух лет, и возвратились к вере христианской, обещая вечную верность рижской церкви. Точно также и варбольцы, принесши подати и дары, во всем подчинились рижанам. Рижане, однако, не решили о них ничего окончательно и без колебаний приняли только семь областей в Поморье, которыми всегда полноправно владели. Дело в том, что права рижан на Поморье всегда были прочны: они завоевали Поморье для веры христианской, они же крестили его, им принадлежали там оброк и заложники, а королю датскому никогда заложники Поморья не отдавались. Виронцы с гервенцами, услышав о взятии замка Дорпат (Darbatensis) [Тарту], также явились в Ригу с подарками и конями для господ своих.

8. Епископ Герман отбыл со своими в Угаунию, начал строить замок Оденпе [Отепяя] и поставил там знатных людей и достойных рыцарей, а именно зятя своего Энгельберта из Тизенхаузена, Теодориха, брата своего, Гельмольда из Люнебурга, человека знатного и благоразумного, и Иоганна из Долена.⁶ Каждому из них он дал в феод по области, то есть по одной килегунде, а на жительство в замке принял множество других тевтонов, чтобы они защищали от неприятелей страну и замок, а подданных своих эстов учили вере христианской. Эстам же, все еще не утратившим вероломства, не разрешили жить с ними в замке. Епископ пригласил с собой в Угаунию и священников, дал им церкви в бенефиций и вдоволь одарил хлебом и землей. Эстам он, после должного поучения, предложил платить установленную богом десятину, и они согласились и стали платить ее с тех пор каждый год. Затем он распорядился, чтобы и священникам и вассалам его давалось все необходимое и правильно платилось, что обещано. Брата своего Ротмара он поставил настоятелем, назначив местом обители Дорпат (Darbete) [Тарту] и приписав к ней двадцать четыре деревни, а также достаточное количество доходов и земли. По его распоряжению там должны были быть каноники по орденскому уставу, там же он решил иметь и свою кафедральную церковь.

9. Братья-рыцари ушли в Сакалу и, владея замком Вилиенде [Вильянди], начали строить там сильные укрепления. Поставив священников по церквам, они назначили им достаточные доходы с хлеба и с полей, а с эстов получили десятину. Сверх того они полностью получили удовлетворение за все, что было у них отнято, и за все убытки, причиненные им в Угаунии и Сакале. Вайгу они разделили, половину отнесли к Угаунии, а другую половину с Сакалой, Нурмекунде и Мохой взяли в свое владение. Русские из Новгорода и Пскова также прислали в Ригу послов просить о мире. И согласились рижане, заключили с ними мир, а подать, которую те всегда собирали в Толове, возвратили им.⁷ Леттов в Толове епископ рижский поделил с братьями-рыцарями: две трети взял себе, а одну оставил братьям-рыцарям.

Комментарий

1 Вальдемар II захватил заэльбские области, прибавив к своему прежнему титулу (короля Дании и герцога Ютландии) наименования короля славов и государя северо-эльбской земли (regis Slavorum et domini Nordalbingiae). Вместе с этим он, после упорного сопротивления, подчинил себе графов Шверинских: в 1214 г. графы братья Гунцелин и Генрих присягнули ему на верность (Арнольд Любекский, кн. VII, гл. 13). После смерти брата граф Генрих отказался от соблюдения обязательства, и король, отняв у него почти все владения, отдал половину графства своему побочному сыну Николаю, впоследствии герцогу Галландии. Тогда Генрих, доведенный до крайности, решился на смелый шаг: неожиданно захватив Вальдемара in propria terra короля, in papilione propria, увез его и сына его Вальдемара пленниками в замок Данненборг (у Альберта фон Штаде под 1223 г.; также: Contin. Sax. Gramm. у Benzel. Моn. Sueo-Goth). Было это 6 мая 1223 г. Король оставался в плену более двух лет, несмотря на попытки императора Фридриха вытребовать пленника себе и старания папы освободить его. Только 21 декабря 1225 г. Вальдемар был отпущен Генрихом, получившим большой выкуп, заложников и обещание не вредить его стране.

2 Это последнее соглашение в своем дипломатическом и правовом оформлении отражает решительный перевес епископской партии. Три акта, фиксирующие раздел, - епископские акты. В них епископы производят раздел Эстонии между собою (одна треть Альберту и две трети Герману), а не в виде договора с меченосцами. Орден занимает явно второе место: ему, так сказать, лишь во вторую очередь, выделяется половина доли Германа, но с ограниченными правами.

Существо соглашения следующим образом выражено в упомянутых документах.

В акте епископа Альберта от 22 июля 1224 г., о назначении Германа епископом Леале сказано: «А так как замок Леале давно уже был разрушен язычниками с Эзеля [Сааремаа], и он (Герман - С.А.), вследствие беспокойств, ими причинявшихся, и некоторых других препятствий, не мог иметь резиденции у моря, мы назначили ему границы епископата во внутренних областях, чтобы он мог избрать себе там более безопасное место, а именно: землю Саккеле, Нормигунде, Моке, землю Угенойс, Соболиц, Вайгеле со всем, к ним относящимся».

Герман в грамоте от 23 июля 1224 г. говорит о меченосцах: "... такое заключили мы соглашение, чтобы, значит, они (меченосцы - С.А.) держали от нас и наших преемников около половины территории нашего епископата, на правах вечного владения со светской юрисдикцией, с церквами, десятинами и всяким мирским доходом, а именно землю Саккеле, Нормигунде, Моке с прилежащими и половину земли Вайгеле, при сохранении за нами всех духовных прав".

Таким образом, Герман уступает рыцарям три с половиной области из шести, назначенных ему актом епископа Альберта. В то же время меченосцы оказываются в вассальной зависимости от него ("держали от нас"), о чем Хроника умалчивает (ср. об Альберте выше - VI.6 и XI.3).

Еще более отчетливо звучит это в акте епископа Альберта от 24 июля 1224 г.: "... Постановление об Эстонии, некогда сделанное нами и покойным Теодорихом, достопочтенным епископом, по совету благоразумных людей, ныне, по желанию и с согласия господина Германа, брата нашего, преемника вышесказанного епископа Теодориха, а также нашего капитула, братьев рыцарства христова, пилигримов и граждан рижских, мы решили возобновить и уточнить следующим образом: так как Ливония, и по своему положению, и в силу случайных военных причин сравнительно бедна прилежащими (adiacentibiis) землями, а по слову апостола, никто не обязан быть воином на свой счет, то рижская церковь за труды, издержки, убытки и кровь, которую она отдала ради обращения Эстонии и отдаст позднее, будет владеть со всей духовной и светской юрисдикцией полностью и свободно следующими землями: Зонтакеле, Леале, Ганеле (Hanhele), Корце (Corze, Cotze), Ротелевик и прочими поморскими, согласно длине и ширине их границ. Затем границы епископата господина Германа будут таковы: Угенойс, Вайгеле, Соболиц, Саккеле, Нурмигунде, Мокке со всеми, к ним относящимися, а из этих земель магистр и братья рыцарства будут держать из руки его и любого из его преемников половину с церквами, десятинами и всяким мирским доходом, оказывая за то должное епископу своему послушание и повиновение"... (переводы наши).

* Семь килегунд и составляли все Поморье (Вик). Килегунда, также kiligunda древне-эст. и древне-курл. слово, значит область, ныне по эстонски kihlakond, kihhelkund, kihhelkond употребляется в смысле "приход".

3 Радость новых епископских подданных очень выразительна при сопоставлении с несколько раз отмечавшимся выше недовольством населения властью меченосцев.

* «Нападения датчан», как причина невзноса податей, сомнительный мотив. В последний раз о датчанах на Поморье говорилось в XXV.5; потом область приняла участие в восстании, а о нападениях датчан ничего неизвестно.

4 Отсюда следует, что и самого епископа Альберта и других братьев его, Энгельберта, Ротмара, Германа и Теодориха (Дитриха) следует относить к роду фон Аппельдерн. К Буксхевденам Альберта начинают причислять лишь с XV века.

Деревня Бексгёведе и местечко Апелер (без сомнения, то же, что в старину Апельдерен и Апельдерло) лежат вблизи друг от друга, к югу от Бремерхафена.

5 В нашей летописи (ПСРЛ 1, III, 39) под 6732 г.: «Того же лета убиша князя Вячка немци в Гюргеве, а город взяша». Альберт фон Штаде упоминает об этом под 1224 г.

6 Энгельберт из Тизенхаузена упоминается в числе свидетелей, как пилигрим и рыцарь, в ряде актов. Упоминание в Хронике - первое известие о роде Тизенхаузенов. Самое имя это, вероятно, происходит от наименования деревни в окрестностях Локкума.

* Иоганн из Долена упоминается, как вассал епископа Альберта, в актах того времени. О Герлахе фон Долен см. выше прим, 109. По этому имени назван замок Долен или Дален [Доле].

7 Итак, еще в 1224 г. дань жителей Толовы Пскову (см. выше XI.7, XVIII.3, XX.5) не только остается фактом, но признается и юридически, хотя уже с 1208 г. в Хронике (ХII.6) было сказано: "уже вся Ливония окрещена была и Летигаллия", что в терминологии Генриха должно было бы означать и политическое подчинение.

Впервые на это важное обстоятельство обратил внимание Боннель. А.ф. Рихтер, возражая Боннелю, упускал из виду самое существенное - известие Хроники в XXVIII.9 (здесь нами комментируемое). О сборе псковичами той же дани в 80 гг. XIII в. говорит следующее место в 1 Псковской летописи (ПСРЛ 1, IV, стр. 183):"В лето 6792. Бысть знамение в луне, декабря 24, в день недельный; по двою неделю, генваря, погибохом, в 12, избиша немцы псковичь на дани у Алысту [Алуксне], 40 мужь. Яко же древний хронографи глаголют, яко знамение несть на добро, но на зло присно является". О том же во 2 Псковской лет. (ПСРЛ 1, V, 10): "В лето 6792, генваря 2, избиша немцы псковских данщиков, 40 мужь у Волысту [Алуксне]". Упоминаемый тут Алыст [Алуксне], несомненно - Aliste, в округе Адзеле [Гауйиена], в восточной части Толовы. Об этом избиении псковичей немцами есть сведения и в немецких источниках. Ф. Кейсслер приводит выдержки из двух сохранившихся в Любекском архиве документов, где, между прочим, говорится, что "в 1288 г. от рождества христова было отнято у немецких купцов около 20 000 мелких меховых шкурок, и то сделали псковичи... в отмщение за убитых, которых брат Отто Пашедах, вместе с людьми из Розиты [Резекне], умертвил в земле Адзеле [Гауйиена]". Боннель и Пабст считают твердо установленным фактом, что еще в 80 гг. XIII века дань псковичам платилась жителями Толовы. О более позднем времени судить трудно за отсутствием документальных данных.

XXIX. Двадцать седьмой год епископства Альберта

1. Двадцать седьмая пошла годовщина епископа Риги, И страна, наконец, затихла в мирном покое [1225 г.].

После того, как взят был крепкий замок Дорпат (Tarbatense) [Тарту], а все эсты и русские вместе с королем перебиты, страх перед рижанами и тевтонами охватил все соседние области и все окружающие народы. И отправили все они послов с дарами в Ригу - и русские, и эсты поморские, и эзельцы, и семигалы, и курши и даже литовцы, прося мира и союза из страха, как бы и с ними не поступили так же, как в Дорпате (Tarbatensibus) [Тарту]. И приняли рижане их предложения и дали мир всем, кто просил, и стало тихо в стране пред лицом их. И вышли эсты из замков вновь строить свои сожженные деревни и церкви. Точно также и ливы и летты появились из лесных убежищ, где уже много лет скрывались во время войн; и вернулся каждый в свою деревню, к своему полю, стали пахать и сеять в полной безопасности, которой не видали уже сорок лет, так как литовцы и другие племена, ни до начала проповеди слова божьего в Ливонии, ни после крещения жителей, никогда не оставляли их в покое и безопасности.¹ Теперь же все наслаждались спокойствием, трудясь на поле или занимаясь другими работами, и никто не пугал их. Глубже познав веру христианскую, они уверовали в Иисуса Христа, сына божьего, который, после печальных войн и гибели многих, после мора и множества бедствий, в конце концов, сжалился над своим оставшимся народом, даровав ему мир и безопасность. И успокоился народ за господом, благословляя благословенного вовеки.

2. В том же году достопочтенный епископ рижский послал священника своего Мауриция к римскому двору просить легата апостольского престола для Ливонии. И согласился на просьбу его верховный первосвященник и послал достопочтенного епископа Моденского, канцлера своего двора, в Ливонию с тем же священником, и прибыл он с приближенными своими, с пилигримами и всей своей свитой на Двину [лето 1225 г.].² И вышли навстречу ему рижане, радостно приняли его и проводили в город. Радовался и он, славя Иисуса Христа, ибо виноградник божий, с такой славой насажденный, церковь, орошенную кровью множества верных, он нашел столь могущественной и настолько обширной, что ветви ее простирались на десять дней пути вплоть до Ревеля [Таллинн], а по другой дороге на Псков или по Двине вплоть до Герцике [Ерсика] еще на такое же расстояние, причем в ней было уже пять отдельных епископств³ со своими епископами. И тотчас отправил он послов ко двору римскому, описывая верховному первосвященнику истинное положение дел.

3. Сам же он, заботясь о вновь обращенных, ливах и других, живших в городе, часто созывал мужчин и женщин, усердно учил их слову Божию и с радостью давал много индульгенций. Потом, желая видеть и других ливов и литовцев и эстов, отправился в Торейду [Турайда], а вместе с ним достопочтенный рижский епископ, Иоанн, настоятель церкви св. Марии, и множество других мудрых и рассудительных людей. Прибыв, прежде всего в Кубеселе, он отслужил там торжественную мессу для ливов и проповедовал слово спасения, чтобы укрепить их в вере католической. То же он выполнил потом в Витизеле4 и Леттегоре [Ледурга], а за ними в Метсеполе, в Идумее и Леттии; везде он сеял семя евангельское, учил приносить плоды добрые и прилежно разъяснял христианское учение. Оттуда он двинулся в Угаунию, нашел там церковь верных, как тевтонов, так и эстов и прочно отстроенный замок Оденпе [Отепяя], заселенный уже новыми жителями; и благословил господа за то, что и в Эстонии он встретил общину верующих. Эстов наставляя, а тевтонов укрепляя в вере христовой, он убеждал их жить по дружески, не причиняя зла друг другу; просил тевтонов не налагать на плечи новоокрещенных невыносимого бремени, но лишь бремя господа, легкое и приятное, и постоянно учить их таинствам веры. И благословив их, отправился он в Сакалу и там в первом встреченном им приходе у озера Ворцегерве, благостно поучая вновь обращенных эстов, убеждал их никогда не отступать от веры господа нашего Иисуса Христа. Оттуда он пошел в замок Вилиенде [Вильянди], принадлежащий братьям-рыцарям, который и они к тому времени весьма сильно укрепили. С радостью вышли они навстречу апостольскому легату, устроили ему прием в замке и рассказали обо всех бедствиях, испытанных ими там от эстов ради веры христианской. И созвал он эстов, мужчин и женщин, по их церквам, отправился туда и, обратившись к ним со словами увещания, убеждал их не совершать впредь таких злых дел и не оскорблять таинств веры. Точно также и братьям - рыцарям благочестиво преподал он правила святого учения, наставляя не быть слишком требовательными к подданным их, неразумным эстам, ни в сборе десятины, ни в каких-либо других делах, чтобы тем самым не внушать им желания снова вернуться к язычеству. Прибыли также к нему туда послы датчан из Ревеля [Таллинн], выразили радость по поводу его приезда и рассказали ему о своих бедствиях и воинах. Точно также явились к нему и послы эстов с Поморья, всегда воевавших с датчанами, отдавая под его власть свои земли и области, как они всегда предлагали и рижанам, лишь бы получить защиту от датчан и эзельцев. И принял он их. После того он возвратился в землю леттов. В Трикате к нему собрались летты со всей области, именуемой Толова, и он с радостью проповедовал ин слово божье и ревностно излагал все таинства веры.⁵ Отправившись оттуда в Венден [Цесис], он с благоговением был принят братьями-рыцарями и другими, жившими там тевтонами, и нашел там величайшее множество вендов и леттов. Поэтому, когда наступило утро, он с радостью стал проповедовать всем собравшимся леттам радостное учение господа Иисуса Христа и, не раз упоминая о страданиях господа Иисуса, внушал своим слушателям завет радости, одобрил их твердость в вере, то, что они добровольно, без всякого военного принуждения с самого начала, приняли веру христианскую и впоследствии никогда не оскорбляли таинства крещения, как ливы и эсты; хвалил смирение и терпение, с каким летты радостно несли имя господа нашего Иисуса Христа к эстам и другим языческим народам и погибали во множестве убитыми за веру христианскую, переселяясь, как мы веруем, в мир мучеников. И вендов не лишил он своих поучительных наставлений, а господам их, братьям-рыцарям, внимательно внушал по-христиански обращаться с подданными, налагая на них лишь легкое бремя. После того, преподав и в Зегевольде [Сигулда] такие же благочестивые поучения, он ревностно убеждал ливов не забывать впредь таинства крещения и не возвращаться к язычеству. Братьев-рыцарей и прочих тевтонов он постоянно и здесь и в других областях старался убедить, чтобы они, уча вере христианской ливов, леттов и других новообращенных, налагали на плечи, их благое иго Иисуса Христа и щадили их, как при сборе десятины, так и в других делах, дабы от чрезмерных тягот они не вернулись к неверию.⁶ И закончив это все, он возвратился в Ригу.

4. [4 августа 1225 г.] И пришли туда к нему тевтоны, ливы и летты просить суда по разным делам. И отвечал он каждому соответственно делу и жалобе его и вынес решения, по многим делам и тяжбам.

Когда русские в Новгороде и других городах также услышали; что в Риге находится легат апостольского престола, они отправили к нему своих послов, прося утвердить мир, уже давно заключенный с тевтонами. Выслушав эти просьбы и укрепив доверие людей своими речами, он всех в радости отпустил по домам.⁷ Явился также вызванный к нему князь семигалов Вестгард [Виестурс], но, несмотря на много споров и длинные речи с призывом к вере в Иисуса Христа, он в упорстве неверия не желал понять слов спасения, все еще не принял крещения, но обещал сделать это в дальнейшем и взял с собой в Семигаллию проповедника господина легата. Приходили, таким образом, люди изо всех окрестных стран, чтобы видеть легата римского двора. В том числе были Всеволод (Wissewaldus), король Герцике [Ерсика] (Gerceke), граф Бурхард,⁸ датские епископы из Ревеля [Таллинн], а также эзельцы и поморские эсты; эти последние, отдавшись под его защиту, обещали принять священников и обязанности христиан, лишь бы он избавил их от нападений датчан. Он обещал им полное избавление и отправил послов к датчанам и эзельцам, предлагая прекратить войну, принять от него мир и подчиниться его предписаниям.

5. Желая видеть еще и других новообращенных, он посетил ливов в Гольме [Мартиньсала], отслужил там торжественную мессу [около сентября 1225 г.] и, посеяв семя святого учения, отправился в Икесколу [Икшкиле]. Там, помянув первых святых епископов, он и этих ливов укрепил в служении богу. Затем в Ленневардене [Лиелварде] и Аскраде [Айзкраукле] также старался отвратить ливов от идолопоклонства и со вниманием учил их почитанию единого бога. Наконец и в Кукенойсе [Кокнесе] преподал правила святого учения живущим там тевтонам, русским, леттам и селам, а тевтонов все убеждал не обижать подданных чрезмерными тяготами и не должными поборами, прилежно учить их вере христовой, вводить христианские обычаи, уничтожая обряды язычников, воспитывать людей и добрым примером и словом.

6. Когда легат апостольского престола уже в осеннее время вновь возвратился в Ригу [1225 г.], тевтоны, бывшие в Оденпе [Отепяя], по призыву старейшин виронских, поднялись со всеми своими людьми, пришли в Виронию [Виру] и заняли там замки, изгнав датчан. Они говорили, что эта земля покорена была вере христианской прежде всего ливонцами под хоругвью пресвятой девы. И стали они господами во всех областях и замках Виронии [Виру]. Узнав об этом, господин легат призвал к себе тех тевтонов и, грозя церковной карой,⁹ заставил отдать эту землю под покровительство верховного первосвященника, а затем, тотчас же отправив послов и к датчанам в Ревель [Таллинн], принудил и их отступиться, передав в его руки, как эту землю, так и другие, о которых шел спор у тевтонов датчанами. Датчане, не смея сопротивляться, обещали полное повиновение римскому двору, передали в руки послов господина легата Виронию [Виру], Гервен [Ерве], Гариен [Харью] и Поморье и подтвердили это дарение, отправив в Ригу свою грамоту с печатями. После этого легат послал в Виронию [Виру] своих людей, пилигримов и священников; тевтонов и датчан всех устранил и взял эти земли в свою власть.

7. После праздника крещения [после 6 января 1226 г.], когда в тех холодных странах дороги, благодаря снегу и морозу, становятся удобнее для путешествия, господин легат выехал из Риги с клириками и слугами, взяв с собой епископа семигальского Ламберта,¹⁰ Иоанна, настоятеля рижской церкви, рижских горожан, некоторых братьев-рыцарей и многих других. Проехав через Ливонию, он прибыл в область леттов, а от леттов в Сакалу, несмотря на сильное недомогание. Отдохнув два дня в Вилиенде [Вильянди], он отправился потом в Гервен [Ерве], и встретили его все гервенцы в деревне Каретен. Он с радостью проповедовал им слово божье, наставлял в вере католической и принял их под власть верховного первосвященника. Добравшись до первого замка Виронии [Виру], называемого Агелинде,¹¹ он был принят там с большой радостью и почетом; созвал всю массу жителей, преподал им спасительное учение вечной жизни и проповедовал имя Христово. Пройдя оттуда в Тарванпе,¹² совершил то же. И явились датчане, которых звали туда. И заключен был мир, сначала между тевтонами и датчанами, потом - с эстами всех областей. После того легат отправился в область Табеллина,¹³ куда собрались к нему все старейшины Виронии [Виру] и слушали его поучения о вере христианской. И принял он всех их под власть верховного первосвященника и назначил из них старейшин и судей по всем своим областям, а затем вернулся в Тарванпе. Оттуда он поехал в датский замок в Ревель [Таллинн], где также с радостью был принят датчанами, шведами и всеми жившими там. Когда, однако, он стал требовать мальчиков, заложников Виронии [Виру], ему не захотели выдать их, и, лишь подвергшись церковной каре, вынуждены были согласиться, и легат отослал заложников к родителям в Виронию [Виру]. Приняли и варбольцы мир от господина легата, явившись к нему в Ревель [Таллинн], но, по настойчивой просьбе датчан, он возвратил варбольцев им вместе с прочими гарионцами. Ту же килигунду, что называется приморской,¹⁴ со всем остальным Поморьем, Виронией [Виру] и Гервеном [Ерве] он принял под власть верховного первосвященника. Собрались к нему также ревельские эсты вместе с датчанами, и он, благочестиво преподав им проповедь вечного спасения, ревностно убеждал их жить дружно и впредь избегать вероломных замыслов. Закончив все эти дела и отправив своих священников в Поморье, сам он возвратился через Сакалу в Ригу. Священники же, Петр Какевальде с товарищем, другим священником,¹⁵ отправились в Зонтагану, и приняли их поморцы с радостью и слушали от них слово божье, и окрещены были мужчины, женщины и дети, остававшиеся еще не крещеными, как в Зонтагане, так и в Майанпате и Паегалле.¹⁶ Потом воротились они в Ливонию, радуясь и хваля бога за распространение веры.

8. Когда легат апостольского престола вновь вернулся в Ригу, собрались к нему епископы, священники, клирики, братья-рыцари с вассалами церкви и горожане рижские. И устроен был в великом посту с их участием торжественный собор в церкви св. Марии [8 марта 1225 г.], чтобы напомнить постановления Иннокентия17 и добавить к ним кое-что новое, что казалось необходимым для недавно насажденной церкви. Затем, выполнив и закончив все, что мог закончить, он раздал индульгенции, простился со всеми, благословил людей и вернулся на корабль, поручив Ливонию пресвятой богородице Марии с сыном ее возлюбленным, господом нашим Иисусом Христом, ему же честь и слава вовеки веков. Аминь.¹⁸

Помню и радостно помнить,¹⁹ а прочее ты, матерь божья,

Дева, ты знаешь одна, ныне помилуй меня.

Много дел и славных дел совершилось в Ливонии во время обращения язычников к вере Иисуса Христа.²⁰ Все их нельзя ни описать, ни упомянуть, чтобы не навеять скуки на читателей. Это же немногое написано во славу того же господа нашего Иисуса Христа, желающего, чтобы вера и имя его донеслись ко всем народам; с помощью и поддержкой того, чьей волей все это совершилось, кто столько великих и славных побед над язычниками даровал в Ливонии людям своим (и чаще малому числу людей, чем множеству), а также [во славу] возлюбленной его матери, ибо ей, как и сыну ее, господу нашему Иисусу, Христу, посвящены все эти вновь обращенные земли.

9. И чтобы слава, подобающая ему за столь достойные хвалы деяния, впоследствии не пала в забвение из-за небрежности и лености людской, решили, мы, по просьбе господ и товарищей, смиренно написать о ней и оставить потомкам, чтобы и они воздали хвалу богу и возложили на него надежды свои, и не забывали о деле божьем и искали воли его. Ничего тут иного не прибавлено к тому, что почти все мы видели своими глазами, а чего собственными глазами мы не видели, то узнали от видевших и участвовавших. И не ради лести или мирской корысти написали мы это, а скорее в отпущение грехов наших, для славы господа нашего Иисуса Христа и пресвятой девы Марии, матери господа, который с отцом и духом святым всегда был и есть и будет благословен во все веки веков. Аминь.²¹

Комментарий

1 Отрывок Хроники (XXIX.1): «... и вернулся каждый в свою деревню, к своему полю, стали пахать и сеять в полной безопасности, которой не видали уже сорок лет, так как литовцы и другие племена ни до начала проповеди слова божьего в Ливонии, ни после крещения жителей никогда не оставляли их в покое и безопасности»

2 Вильгельм, епископ Моденский, позднее, с 1244 г. епископ сабинский и кардинал, не раз бывал легатом папского престола в странах севера. О посылке его в Ливонию говорит булла Гонория III от 31 декабря 1223 г. О деятельности его - у Альберика под 1228 г. читаем (перевод наш): "Епископ Моденский Гвиллельм, посланный легатом от папы, умом и мудростью своей, а не силой привлек к вере многих язычников в Пруссии (Prucia), которая находится за Польшей и за Померанией, и в значительной части изучил их язык. Сверх того, употребив великие усилия, он перевел на тот варварский язык начатки грамматического учения, то есть Доната".

3 Пять епископств: рижское, семигальское или селонское, ревельско-гариенское, вирландско-ервенское и дорпатское [Тарту].

4 В актах: Vittesile, Viltesilе, Vidersele. Ныне - имение Idsel, севернее Лоддигера [Ледурга].

5 В этом месте и ниже (ср. выше XIX.3) латинский текст играет словами laetus (радостный), laetitia (радость) и Letti (летты). Эта игра слов переводу не поддается.

6 Неоднократное повторение здесь этого мотива (о тяжком бремени, наложенном меченосцами на местное население) еще раз подтверждает уже высказанную нами выше мысль, что жестокость рыцарской власти была очевидна и казалась чрезмерной даже людям того же общественного слоя.

7 О посещении русских легат написал в Рим, результатом чего была булла Гонория III 1227 г. ко "всем королям Руссии", где сказано: "Радуемся во господе тому, что, как мы слышали, послы ваши, отправленные к достопочтенному брату нашему, епископу моденскому, легату апостольского престола от нас, смиренно просили его лично посетить ваши области, так как вы, стремясь получить целительное наставление здравого учения, готовы совершенно отречься ото всех заблуждений, в которые впали за отсутствием проповедников, и за которые разгневался на вас господь, позволив, чтобы вы много раз и до сих пор подвергались мучениям и в будущем подверглись еще большим, если от бездорожья заблуждений не поспешите на путь истины: чем дольше будете вы упорствовать в заблуждении, тем более упорных трудностей должны вы бояться, ибо, если не гневается господь в иные дни, то тех, кто пренебрегает обращением, в конце концов поразит меч его отмщения. Желая поэтому получить от вас уведомление, хотите ли вы иметь легата от римской церкви, чтобы, услышав его целительные наставления, воспринять истину католической веры, без коей никто не спасается, просим всех вас (universltatem vestram), убеждаем и усердно увещеваем сообщить нам желание ваше письменно и через верных послов. Между тем твердо соблюдая мир с христианами Ливонии и Эстонии, не препятствуйте успехам веры христианской, чтобы не подвергнуться гневу божьему и апостольского престола, который легко может, когда пожелает, покарать вас, а лучше, с божьей помощью, истинным повиновением и послушанием любви и преданности заслужите милость и благосклонность обоих. Дано в Латеране за 16 дней до календ февраля, понтификата нашего и год 11-й» (перевод наш).

8 Бурхард из Ольденбурга в июле 1224 г. упоминается, как вассал рижской церкви (vassalll ecclesiae: comes Burchardus de Kukunois). Уже 20 апреля 1226 г., вместо него, ленником в Кукенойсе [Кокнесе] видим другое лицо (Дитриха - Theodoricus de Cokenoys).

9 Легат действовал угрозой отлучения от церкви, а частью и применил его. В его грамоте от 23 мая 1226 г. к горожанам Риги, между прочим, сказано: «Иоганну же из Долена не оказываем никакой милости... потому, во-первых, что, когда мы были легатом Вирландии [Виру], а ею мирно владели датчане, он, нас не спросясь, силою и изменнически занял эту землю в обиду богу и рижской церкви, с позором и бесчестьем для нас; во вторых, когда мы простили его и ради доброго мира приняли ту землю в руку и под защиту римской церкви с общего согласия датчан и тевтонов, он взял один замок той земли вопреки отлучению, наложенному нами на это» (перевод наш).

Отсюда видно, что виновником захвата (впрочем, может быть, и не единственным) был Иоганн из Долена.

10 Ламберт, епископ семигальский в 1225-1229 гг., преемник Бернарда (1217-30 апреля 1224).

11 По предположению Пабста, может быть тождественно с замком Agnileti (?).

12 Слово Тарванпе состоит из эстонского ра, - "голова" и древне-эст. tarwas (олень? зубр?). Приход св. Екатерины прежде назывался Torvestavara, Teristevere, Tristfer, вероятно, по имени находившейся поблизости деревни Tirastwerre (-werre, - fer - от эст. warre - "куча камня"; фин. waara, wuori значит "гора").

13 Область Табеллина - самая южная часть Вирланда [Виру].

14 Раз Поморье (Maritima) состоит из семи килегунд, то имя "Поморье" (Maritima) у какой-то одной килегунды странно. Пабст думает, что здесь можно разуметь либо Роталию в узком смысле (северный Вик), либо в качестве более смелого предположения, позднейший приход Merjama, ранее называвшийся Meriema, Marjema, Marjama, на границе Варболы.

15 «Другой священник» - может быть, сам Генрих, как выше в XXIV.1 и сл.

16 Майанпате, как бург (замок), упоминается ниже в XXX.2. В старину в приходе св. Михаила была деревня Maipe.

Паегалле - неизвестно.

17 Судя по современным актам, епископы, участвовавшие на соборе, были: Альберт, Ламберт и Весцелин. Германа в то время в Ливонии не было. «Постановления Иннокентия» - решения Латеранского собора.

18 Говоря о действиях легата в Риге за 1226 г., кое о чем немаловажном Генрих умалчивает. Гонорий III писал 19 ноября 1225 г. Вильгельму, что в вопросе об учреждении архиепископства ливонского он может поступить по собственному усмотрению.

Альберт, однако, архиепископом не стал. Лишь когда второй преемник его, Альберт II, прежде архиепископ Армага в Ирландии, потом архиепископ Пруссии, Ливонии, Эстонии, Семигаллии и Курляндии, с 1253 г. занял рижскую кафедру, она, вместе с тем, стала архиепископством, что и было утверждено Иннокентием IV и Александром IV.

Гораздо большего успеха добились епископы Альберт и Герман у короля германского Генриха. Обратившись к королю, Герман был 6 ноября 1225 г. признан имперским графом, а его епископство, как имперский лен, 1 декабря превращена была в особую марку. Из епископства Альберта в областях ливов, леттов, Леале и викских областей также образована была отдельная марка.

В мае 1226 г. император Фридрих утвердил за меченосцами их владения, как держание от ливонского и леальского епископов.

19 Ср. Vergilii Aeneis, I, 203. Как и другие стихи у Генриха, мы переводим этот элегический дистих размером подлинника, пытаясь сохранить и типичную для средневекового стиха рифму в пентаметре (versus leoninus).

У Ганзена и Пабста стихи переведены вольным размером.

20 Об интерполяции, имеющейся здесь в некоторых рукописях, см. выше примеч. 2.

21 Весь этот отрывок XXIX.9 написан был, вне всякого сомнения, как заключение Хроники. Следующая XXX глава написана позднее, как дополнение.

XXX. Двадцать восьмой год епископства Альберта

1. Двадцать восьмой наступил епископа год, и тогда-то Церковь святая нашла мир, тишину и покой [1226 г.].

Легат апостольского престола, оставив Ливонию, долго стоял с кораблями у моря, дожидаясь милости ветра [апрель-май 1226 г.].¹ И вдруг увидел он эзельцев, возвращающихся из Швеции с добычей и множеством пленных. Эзельцы всегда причиняли пленным женщинам и девушкам много горя, подлостей и надругательства; брали их в жены себе, каждый по две, по три и больше, позволяя себе недозволенное, ибо не может быть союза у Христа с Велиалом и доброй связи у язычника с христианкой; часто они даже продавали пленниц куршам и другим язычникам. Когда господин легат узнал обо всех злодействах, совершенных ими в Швеции: о сожжении церквей, избиении священников, надругательстве над таинствами и тому подобных бедствиях страны, он горевал о пленных и молился господу о возмездии злодеям. Прибыв на Готланд, он сеял там слово божье, предлагая всем христианам принять знак святого креста в отпущение грехов, чтобы отомстить криводушным эзельцам. Тевтоны послушно приняли крест, готы отказались, а датчане не услышали слова божьего. Одни тевтонские купцы, стремясь купить небесные блага, приобрели коней, вооружились и явились в Ригу. Радовались рижане, встречая их; радовались крещеные ливы, летты и эсты, собираясь нести имя христово к некрещеным эзельцам.

2. В тот год магистр Иоанн, сотоварищ господина легата, управлял по его поручению землями, о которых был спор между тевтонами и датчанами, то есть Виронией [Виру], Гервеном [Ерве] и Роталией. Мир был нарушен,² и магистр Иоанн начал воину с датчанами [май 1226 г.]. Датчане разграбили и сожгли Роталию, захватив много добычи. Слуги магистра преследовали их, пятьдесят человек у них убили, а пятьдесят посадили в замке Майанпата, но через три дня, сжалившись над ними, так как это были христиане, отпустили. Легат послал также множество тевтонов в Виронию [Виру] на помощь Иоанну, и против датчан, и против свирепых эзельцев, но рижане, услышав об этой войне, отправили послов и заключили мир с датчанами, чтобы сосредоточить силы для нападения на эзельцев и распространения веры среди язычников.

3. Когда прошли праздники рождества [25 декабря 1226 г.] и крещения Господня [6 января 1227 г.], снег покрыл землю, а лед воду, так что поверхность бездны замерзла, и воды стали крепки, как камень, все покрылось льдом, и стали лучше дороги, как по суше, так и по воде. Как только установилась дорога по морю, рижане, стремясь омовением крещения очистить племя эзельцев, живущее на острове в море, тотчас назначили поход и созвали всех к реке, именуемой Матерью вод.³ Отпраздновав день Фабиана и Себастиана [20 января 1227 г.], собрались все тевтоны, рижане, ливы с леттами и эсты изо всех их областей, взяли продовольствие и оружие и пошли за достопочтенным господином епископом ливонским, при котором были епископ семигальский и магистр Фолквин со своими братьями и пилигримами. Отслужив торжественную мессу, выступили по льду на Эзель [Сааремаа]. Войско было большое и сильное - до двадцати тысяч человек. Построившись отрядами, двигались они в порядке, каждый под своими знаменами, по льду моря и верхом и в санях. И шум войска подобен был сильному грому: бряцало оружие, сталкивались сани, двигались и кричали люди, падали и снова вставали кони то тут, то там на льду. А был он гладок, как стекло, так как от дождей, пришедших с юга, был залит водой, потом замерзшей. Перешли они море с великим трудом и, наконец, радостно добрались до берегов Эзеля [Сааремаа].

4. Уже на девятый день подошли к замку Мон [Муху]⁴ и предполагали только переночевать там, после того как имели стычку с людьми в замке [29 января 1227 г.]. Те, боясь предстоящего сражения и стрельбы из баллист, укрылись в свои жилища в замке, а ночью послали к епископу и прочим старейшинам войска людей с речами, полными лжи, обещая принять веру христову и мир с христианами, но, рассчитывая, когда войско пойдет дальше, нанести урон и поражение задним. Епископ, да и другие старейшины хотели бы принять эти условия и согласиться на мир, но этому мешали лживость и преступность эзельцев, ибо нет мудрости и нет совета вопреки господу, а эти люди, не желая оставить свои злые обычаи, все еще жаждали крови христианской и совершали разные мерзости; полные злобных намерений, они не заслужили дара святого крещения; полагаясь на прочность своего замка, не желая мира и говоря постыдные речи, они скорее заслуживали смерти, чем крещения. Так как они, наверное, не хотели мира,

мир ушел от них, а пришло возмездие.

Тевтоны бросились было на вал, надеясь взобраться в замок, но были отбиты и пострадали от камней и копий; пришлось сражаться не только открытой силой, но и искусством. Построили осадные машины, против патереллов врага поставили свои и стали метать в замок камни, соорудили свинью, а под ней вели подкоп, пока не дошли до середины вала. Тогда, отодвинув свинью, поставили на ее место крепкую башню из бревен, на нее взошли тяжеловооруженные с баллистариями и начали обстреливать эзельцев и укрепления копьями и стрелами. Те из замка метали копья и камни в осаждающих. На шестой день осады [3 февраля 1227 г.], на утро после праздника сретения, (чтобы самый день сретения не встречать кровопролитием и убийством), едва рассвело, разгорелся бой. Зацепляя загнутым железом или железными крючьями, стали по одному выламывать из укрепления крупнейшие бревна, которыми оно держалось, так что некоторая часть укрепления обрушилась наземь. Обрадовалось войско христианское, стало кричать и молиться богу. Кричали и осажденные, обращаясь к своему Тарапите. Одни призывали священный лес, другие Иисуса, во имя и во славу его храбро пошли на приступ и достигли верхушки вала, встречая и с другой стороны сильнейший отпор. Первый взошедший на вал был сбит множеством камней и копий; так как, однако, сам бог хранил его невредимым среди стольких яростных врагов, он снова поднялся наверх, но опять был сброшен толпой врагов; всходил еще, и не один раз, и сколько ни пытался взобраться выше, всякий раз враги его прогоняли. Наконец этот тевтон,

длинным мечом своим отразив враждебные копья,⁵

с помощью, наверное, ангела божьего, добрался до верха укрепления и оказался над головами врагов. Тут, чтобы не пострадать от вражеских копий, он подложил себе под ноги щит

и, стоя поверх щита, один сражался с врагами,⁵

пока бог не послал второго и третьего. Третий, к несчастью, был сброшен и свалился вниз, но двое, тем не менее, продолжали обороняться против массы врагов. Пятеро эзельцев, тоже взобравшись наверх укрепления, стали сзади бросать в них копья, но первый был ранен копьем, а затем

его меч тевтона сразил, вниз он упал без сил,⁵

прочие же обратились в бегство. Другие тевтоны смело пошли на приступ вслед за первыми на помощь им. Несмотря на храбрый отпор яростных врагов, несмотря на то, что многие получили раны, а иные были убиты, тевтоны, положившись на бога, с великим трудом оттеснили массу врагов и, наконец, завладели верхушкой укрепления. Подъем был очень труден, ибо гора была высока и вся во льду, а каменная стена на горе смерзлась, как льдина, и не во что было упереться ногой. И все же, одни по лестницам, другие цепляясь за веревки, не иначе, как с помощью ангела божьего, взобрались наверх и ударили в тыл бегущим врагам. Крики торжества и счастья у христиан! Вопль в Раме! Рыданья и вой смятения у гибнущих язычников. Тут вступили в замок и перебили народ.

Нет пощады теперь язычникам с Эзеля [Сааремаа] больше. Смерть ожидает одних, плен и неволя других.⁶

Ливы и летты, обойдя кругом весь замок, никому из них не дали убежать. Победив врагов, радовались победители и пели хвалы богу, который всегда защищал Давида от филистимлян, а ныне спас своих, даровав победу над врагами. Взявши город, захватили добычу, имущество, дорогие вещи, угнали коней и скот, а что осталось, сожгли. Замок эзельцев пожрал огонь, а христиане с радостью захватили добычу.

6. Обратив в пепел замок Мон [Муху], войско поспешило к другому замку, находившемуся в середине Эзеля [Сааремаа], по имени Вальдия [Вальяла].⁷ Это самый крепкий город среди других эзельских городов. У этого замка войско остановилось; стали, готовить военные орудия, то есть патереллы и большую осадную машину; рубили самые большие ели и сосны для постройки башни против замковых укреплений. Ливы же, летты и эсты, вместе с некоторыми тевтонами, сделав обход по всем областям, захватили коней, отличных быков, и большую другую добычу, много хлеба и прочего, а деревни сожгли. Вальдийцы не могли выдержать обстрела камнями, вследствие множества скученного в замке народа, не выдержали и действия баллист; видя к тому же, какие еще строятся орудия, и, понимая, что с ними легко будет взять замок, они, убоявшись бога, стали просить мира и, может быть, с ужасом думая об избиениях в замке Мон,

смиренно сдались, говорили мирные речи

и усердно просили дать им таинство святого крещения. Радость охватила христиан.

Запели хвалу господу и дали мир народу.

Взяли в заложники сыновей у лучших людей. Стали вальдийские эзельцы сынами послушания, некогда бывшие сынами гордости. Те, кто были волками, стали агнцами. Кто были гонителями христиан, стали братьями, приняли мир, не отказались выдать заложников, усердно просили благодати крещения, не убоялись платить вечную дань.

Отданы были в заложники сыновья знатных людей; первый из них, с радостью и большим благоговением принял наставление от достопочтенного епископа рижского, а затем был им омыт в источнике святого крещения. Других крестили другие священники, а потом их с радостью повели и в город проповедать Христа и низвергнуть Тарапиту, бывшего у эзельцев богом. Они освятили источник посреди замка и, наполнив бочку, крестили сначала старейших и лучших, а за ними и других мужчин, женщин и детей. И сделалась большая давка: мужчины, женщины и дети кричали: "Скорее меня окрести!" И было так с утра до вечера, так что и священники, которых было то пять, то шесть, обессилели от трудов крещения. Крестя с великим благоговением многие тысячи народу [февраль 1227 г.] и, видя, что люди с большой радостью спешат принять таинство крещения, священники радовались и сами, надеясь, что этот труд зачтется им в отпущение грехов. Чего не могли закончить в тот день, закончили на следующий и на третий день.

Когда совершено было таинство в городе Вальдии [Вальяла], явились послы из всех городов и областей Эзеля [Сааремаа], прося мира и добиваясь таинства крещения. Радовалось войско и, взяв заложников, дало им мир с братской любовью. Сказано было, чтобы эзельцы вернули свободу пленным шведам. Те повиновались и обещали вернуть. Повели с собой священников в свои замки проповедовать Христа, низвергнуть Тарапиту с прочими языческими богами и крестить народ. И крестили священники по всем замкам Эзеля [Сааремаа] весь народ обоего пола с великой радостью, и плакали от радости, что водою возрождения столько тысяч людей родили для господа, как детей духовных, как возлюбленную невесту богу из язычества.

Люди омыты водой, лица омыты слезой.⁸ Так, так Рига всегда омывает язычников. Так посреди морей Эзель [Сааремаа] ею крещен, Так, омывши порок, дает она царство неба, Вышнюю радость дает, радость и здесь на земле.⁹

Эти божьи дары - наша радость. Бог, господь наш Иисус Христос в своей славе и пресвятая Мария дева даровали рабам их рижанам на Эзеле [Сааремаа] великую радость: они победили мятежников, крестили добровольно и смиренно приходивших, получили заложников и подати, освободили всех пленных христиан и вернулись с победой. Что не по силам было королям, то быстро и кротко совершила к славе своего имени пресвятая дева руками рабов своих рижан.⁸ Закончив эти деяния, окрестив весь народ, низвергнув Тарапиту, потопив фараона, освободив пленных, возвращайтесь с радостью, рижане!

С вами всегда идет победа и слава триумфа!

Господу слава и честь, богу на небе хвала.¹⁰

Комментарий

1 Он стоял в Дюнамюнде от 28 апреля до 23 мая, а 6 июля был в Висби.

2 Кем был нарушен мир? В подлиннике совершенно неясно. Может быть, датчанами, поскольку уже с 21 декабря 1225 г. Вальдемар II освободился из плена и снова начал военные действия против своих соседей в Германии? С другой стороны, сказанное нами выше об Иоганне из Долена, захватившем замок в датских владениях, позволяло бы предположить, что именно им (т.е. немцами) и был нарушен мир. Ответить на эти вопросы категорически - трудно.

3 Здесь - отнюдь не р. Эмбах, а, очевидно, р. Пернау, которая в актах также встречается с именем Emajoggi, что, примерно, и значит "ручей-мать". Отсюда и город Neu-Pernau в старину назывался Embeck.

4 Замок (бург) Мон - на острове Моон, считаемом в Хронике за одно с о. Эзелем [Сааремаа], сохранился до сих пор.

5 Отмеченная фраза в латинском тексте звучит свойственным Генриху плохим гекзаметром.

6 В подлиннике - элегический дистих с рифмой в пентаметре.

7 Вальдия - замок близ Вольде. Следы его, как и некоторых других на Эзеле [Сааремаа], сохранились доныне.

8 Пентаметр в подлиннике.

9 Если бы слова «Так, так... язычников» в подлиннике походили на гекзаметр, то со следующими затем тремя стихами они образовали бы два элегических дистиха. В нынешнем виде текста мы имеем: 1) пентаметр, 2) гекзаметр и 3) пентаметр.

10 В подлиннике элегический дистих с рифмой в пентаметре.

ИЗДАНИЯ ХРОНИКИ, ПЕРЕВОДЫ И РЕЦЕНЗИИ

Gruber 1740 - Origines Livoniae sacrae et civilis seu Chronicon Livonicum vetus.. e codice ms. recensuit.. Ioan. Daniel Gruber. Francofurti, Lipsiae, Anno MDCCXL. XVIII, 184 p.

Arndt 1747 - Der Liefländischen Chronik erster Teil von Liefland unter seinen ersten Bischöfen.. mit kurzen Anmerkungen begleitet und ins Deutsche übersetzt von Johann Gottfried Arndt der Schule zu Arensburg auf Oesel Rector. Halle, 1747. 232 S.

Hansen 1853, 1857 - Origines Livoniae sacrae et civilis. Heinrich’s des Letten älteste Chronik von Livland, aufs neue herausgegeben und mit einer Einleitung, einer deutschen Übersetzung, Anmerkungen, Urkunden und Registern versehen von Dr. Aug. Hansen. - SRL, Bd.1. Riga, Leipzig, 1853. S. XII, 1-488; t.p. Riga, 1857. XII, 488 S.

Pabst 1867 - Heinrich’s von Lettland Livländische Chronik, ein getreuer Bericht, wie das Christentum und die deutsche Herrschafi sich im Lande der Liven, Letten und Ehsten Bahn gebrochen. Nach Handschriften mit vielfacher Berichtigung des üblichen Textes aus dem Lateinischen übersetzt und erläutert von Eduard Pabst. Reval,1867. XIV, 367 S.

Arndt 1874, 1925 - Heinrici Chronicon Lyvoniae ex recensione edidit Wilhelm Arndt. - Monumenta Germaniae historica [Scriptorum tomus, XXIII]. Hannover, Leipzig, 1874. P.231-332; t.p. Leipzig, 1925. P.231-332.

Arndt 1874 - Heinrici Chronicon Lyvoniae ex recensione Wilhelmi Arndt in usum scholarum ex Monumentis Germaniae historicis recudi fecit G.H.Pertz. [Scriptores rerum Germanicarum.] Hannoverae, 1874. XXIV, 223 p.

(Чешихин 1876) - Хроника Генриха Латыша. - Сборник материалов и статей по истории Прибалтийского края, т.1. Рига, 1876. С.65-285.

Jung 1881-1883 - Läti Hendriku Liiwi maa kroonika. Alguskirja järele wälja annud J.Jung. Tartus, 1881-1883. 255 lk.

Siliņš 1883 - Latviešu Indriķa kronika. No latīņu valodas tulkojis M.Siliņš. R.,1883. VIII, 142 lpp.

Krīpēns 1936, 1973 - Indriķa Livonijas hronika. Tulkojis J.Krīpēns. R., 1936. 231 lpp.; [Henricus, lettorum minister de Ymera.] Livonijas chronika [Chronicon Livoniae]. [Čikāgā] USA, Dzimtā Zeme, 1973. 230, (10) lpp. Reproducēts no 1936. gada izdevuma.

[418.lpp.]

Аннинский 1938 - Генрих Латвийский. Хроника Ливонии. Введение, перевод и комментарии С.А. Аннинского. М., Л., 1938. XV, 608 с., 1 карта.

Аннинский 1938 - Генрих Латвийский. Хроника Ливонии. 2-е изд. Введение, перевод и комментарии С.А. Аннинского. М., Л., 1938. XV, 352 с., 1 карта.

Rec.: Švābe A. Генрих Латвийский. Хроника Ливонии. Введение, перевод и комментарии С.А. Аннинского. М., Л., 1938. - LVIŽ, 1938, Nr.4, 702.-709.lpp.

Arbusow, Bauer 1955 - Heinrici Chronicon Livoniae. Editio altera. Recognoverunt L.Arbusow (†) et A.Bauer. - SRG in usum scholarum ex MGH separatim editi. Hannoverae, 1955. LXIV, 255 p.

Rec.: Johansen P. Heinrici Chronicon Livoniae. Heinrichs Livländische Chronik. Zweite Auflage, bearbeitet von L.Arbusow und A.Bauer. Hannover, 1955. [Scriptores rerum Germanicarum in usum scholarum.] - Baltische Hefte, Jhg.5, H.2, 1959, S.115-117.

Bauer 1959 - Heinrich von Lettland. Livländische Chronik. Neu übersetzt von Albert Bauer. [Ausgewählte Quellen zur deutschen Geschichte des Mittelalters. Freiherr vom Stein Gedächtnisausgabe, Bd.24.] Darmstadt, 1959. XXXVI, 354 S.; t.p. - Würzburg, 1959.

Rec.: Hellmann M. Heinrici Chronicon Livoniae. Heinrich von Lettland. Livländische Chronik. Hrsg. von L.Arbusow und A.Bauer, neu übersetzt von A.Bauer. Darmstadt, 1959. 354 S. - Citeaux, commentarii cistercienses, T. XII, 1961, p.189-191.

Brundage 1961 - The Chronicle of Henry of Livonia. A Translation with Introduction and Notes by James A.Brundage. Madison, 1961. VII, 262 p.

Rec.: Johansen P. The Chronicle of Henry of Livonia. A translation with introduction and notes by J.A.Brundage. The University of Wisconsin Press, Madison, 1961. VII, 262 p. - [Jahrbücher für Geschichte Osteuropas. NF, Bd.9, 1961, S.305, 306.]

Rec.: Biezais H . Scriptores rerum Germanicarum in usum scholarum: Heinrici Chronicon Livoniae. Rec. L.Arbusow et A.Bauer. Hannoverae, 1955. 255 S. The Chronicle of Henry of Livonia. Transl. by J.A.Brundage. The University of Wisconsin Press, Madison, 1961. 262 p. - Kyrkohistorisk Årsskrift, 61. Uppsala, 1962. S.243-247.

Mägiste 1962 - Henriku Liivimaa kroonika. Ladina keelest tõlkinud Julius Mägiste. Stockholm, 1962. 319 lk., 1 kaart.

Kleis, Tarvel 1982 - Henriku Liivimaa kroonika. Tõlkinud Richard Kleis. Toimetanud ja kommenteerinud Enn Tarvel. Tallinn, 1982. 292 lk.

Rec.: Vahtre S., Tõnisson E. Henriku Liivimaa kroonika. Tõlkinud R.Kleis. Toimetanud ja kommenteerinud E.Tarvel. Tallinn, 1982. 292 lk. - Keel ja kirjandus, 1983; lk.384-389.

Rec.: Kostrzak J. Henriku Liivimaa kroonika. Tõlkinud R.Kleis. Toimetanud ja kommenteerinud E.Tarvel. Tallinn, 1982. 292 lk. - Zapiski historyczne, 49, (1984), H.4, s.170, 171.

Jurginis 1991 - Henrikas Latvis, Hermanas Vartbergé. Livonijos kronikos. Iš lotynø kalbos verté, ávadà ir paaiškinimus parašé akademikas Juozas Jurginis. Vilnius, 1991. Psl. 3-152.